Майя Пешкова: К 130 ―летию со дня рождения Велимира Хлебникова приурочена международная научная конференция, названная «Хлебников в степени N», которая начнется завтра в 10:30 утра в Центре авангарда при Еврейском музее и в Центре толерантности, что на улице Образцова, дом 11. Накануне встретилась с ее участниками, членами оргкомитета, известным исследователем авангарда Александром Парнисом и почетным профессором Университета Олбани, США, Хенриком Бараном. В 1 ―ю очередь я вопрос адресую Александру Парнису. Что Вас побудило отдать творческую жизнь, чтобы изучить и изучать, продолжать изучать Хлебникова. Ни одно издание не обходится без ссылок на Вас. Ни одна научная конференция не обходится без того, чтобы Вы не выступали. Вы постоянно публикуетесь в различных журналах. Это все о нем. Почему Хлебников отнимает столько времени в Ваших мыслях, в Ваших раздумьях и в Ваших публикациях? Александр Парнис ― Прежде всего, ну, это, видимо, моя судьба. Или как говорит одна моя приятельница: «Не ты выбрал Хлебникова, а Хлебников выбрал тебя». Отчасти, может быть, она права. Так получилось, что когда я впервые столкнулся с Хлебниковым, понял, что я в нем, вернее, ничего не понимаю, меня это поразило, и я решил дойти до какой-то истины. И вот я стал изучать его. Но я придумал такой ход, может быть, неверный со стороны как бы современных исследователей я шел от поиска людей, знавших его лично. Есть теория одного рукопожатия. Через людей, знавших Хлебникова, которых мне удалось разыскать, я как бы общался с самим поэтом. То есть от них я как бы перенял какую-то некую традицию подхода к Хлебникову. Это было, с одной стороны, какой-то выход из положения, потому что самому разобраться было очень трудно. Я решил искать через людей, его знавших. И действительно я опросил или познакомился с большинством людей… с соратниками его, пересекавшимися, знавших, исследователей. То есть фактически я знал всех крупных хлебниковедов, я знал и переписывался с ними. Это Степанов, Харджиев и американский исследователь, профессор Марков. Стал переписываться с Марковым, я стал помогать ему… В это время готовил переиздание собрания сочинений Хлебникова. И я имел нахальство с ним переписываться и помогал ему в сборе материалов, связанных с Хлебниковым, в частности с поиском уникальных текстов, которые печатались. Даже назвал меня редактором одного из томов. М. Пешкова ― То есть он издал собрание, да? А. Парнис ― Он издал собрание сочинений, в которое включил все изданное Хлебниковым и то новое, что я ему давал. Хенрик Баран ― Он перепечатал, он переиздал в известном немецком издательстве «Финкферлаг», он перепечатал 5-томник степановский… А. Парнис ― И харджиевский тоже. Х. Баран ― И харджиевский. Совершенно верно. И вот в последнем томе, куда вошел 5-й том степановского издания, – это том 33-го года, – туда вот тоже вошли материалы, ну, которые в основном были собраны Александром Ефимовичем. М. Пешкова ― А каким был сам Харджиев? Наверное, очень непростым. И, наверное, он уж так легко и просто не делился своими раздумьями и воспоминаньями. А. Парнис ― Он всю жизнь им занимался и действительно очень много сделал, но он человек… Х. Баран ― Большая тема. А. Парнис ― Да. Это вот настолько сложная тема, что я боюсь ее затрагивать. Мы лучше уйдем в другую сторону. Это большая трудная тема. Нет, я могу о нем могу многое сказать. Я был самым, пожалуй, внимательным читателем его трудом особенно после того, как он стал со мной бороться. Он со мной боролся буквально не на жизнь, а на смерть, уничтожая меня, ну, по всем статьям, по которым можно было уничтожить человека. М. Пешкова ― А что? Вы перешли ему дорогу? А. Парнис ― Да. Он очень не любил людей, которые занимаются его темами. С иностранцами он как-то дипломатически общался. Вот Хенрик сам может рассказать, как он к нему пришел. И лучше мы расскажем о своих делах. Только что вышла моя очень большая работа – воспоминания матери Хлебникова. С моей точки зрения, самое лучшее, что написано о Хлебникове. Это лучше ее никто Хлебникова не знал. М. Пешкова ― А где Вы их нашли? Где они хранятся? А. Парнис ― Хранятся у меня дома. Не смешно. Они ко мне попали случайно после смерти Степанова. Он их полностью не печатал, потому что он не мог разобрать почерк. Они у него лежали. И после его смерти вдова передала мне эти тексты. Они… Долго я с ними возился. Их очень трудно было прочитать. Я их напечатал только в этом году. Они уникальны не только потому, что она сообщает новые, неизвестные факты о жизни Хлебникова, так впервые возникает удивительный образ молодого поэта, который делает первые шаги и в жизни по наблюдению, конечно, родителей. Очень подробно описан его период учебы. И я тщательно прокомментировал эти издания. Только что издал их в Калмыкии, куда ездил на юбилейную конференцию, посвященную Хлебникову. Она совпала, как ни странно, с таким буддистским международным форумом. Вот я вернусь к воспоминаниям. Они действительно очень интересны. Они очень многое дают, что ясно, откуда у него интерес не только к естественным наукам. Отец Хлебникова хотел, чтобы он стал профессиональным естественником. Они нам показывают, с кем Хлебников общался в молодости. Она впервые называет некоторых людей, которые, по-видимому, в молодости повлияли на Хлебникова. И один из них совершенно неизвестный человек. Мы о нем ничего не знаем. Студент Казанского университета, который был старше Хлебникова на 5 лет. Он был юристом. И у него дома собирался кружок. Этот кружок посещали довольно известные, крупные ученые того времени, преподаватели университета. Я просто назову несколько имен. Они достаточно любопытны. Вот свидетельства соученика Хлебникова по гимназии и по университету Бориса Петровича Деника. Он потом стал известным востоковедом и даже был директором московского Музея Востока. Вот, что он пишет в дневнике: «Из интересных событий осени 904-го года отмечу собрание у Петра Владимировича Кузнецова, где оживленно обсуждались философские, общественные вопросы. Там в конце октября в один и тот же вечер я познакомился с Хвостовым, — он был профессором, — Ивановским, — тоже профессор университета, — и Н. Васильевым». Н. Васильев – вообще очень интересная фигура. Он и философ, и поэт, ученик профессора Васильева, математика, у которого учился Хлебников. Ученик… Извините. Не ученик, а сын его. «Там же бывали Юрьев, Брониковский, Бухов и другие. Помню впечатления от этого первого вечера: вечера чистых умственных интересов, умственного подъема. Я шел ночью по Грузинской и ощущал, что это какое-то очищение от обыденности». Вот об этом периоде ничего неизвестно до сих пор. Я, к сожалению, тоже ничего не смог раскопать. То есть об этих действиях я кое-что выяснил, но что за кружок, кто посещал его, вот кроме этих названных лиц, и что они там обсуждали, к сожалению, до сих пор неизвестно. Ну, надеюсь, нам… Ну, во всяком случае, первая такая философская повесть Хлебникова, которая называется «Еня Воейков», явно написана под каким-то влиянием бесед Хлебникова с этими людьми, как мне кажется. М. Пешкова ― Хенрик, о Ваших штудиях, о Ваших исследованиях Хлебникова. Для этого юбилейного года Вы что-то очень новое подготовили? Х. Баран ― Давайте сначала я все-таки скажу несколько слов… М. Пешкова ― О Харджиеве? Х. Баран ― Могу, но давайте не будем, потому что нет, действительно я был с ним неплохо знаком. Давайте, я раз начал, то скажу. Действительно, как Александр Ефимович сказал, было отношение к иностранцам, было немножко другое, чем к соотечественникам. Главная разница заключалась в том, что вот Александр Ефимович для него соперник, потому что как и Харджиев он собирал – раз – рукописи Хлебникова, а Харджиев считал, что все такое должно принадлежать ему, поскольку он, условно говоря, прямой наследник великого поэта. И, во-вторых, коллега Парнис собирал вот воспоминания, а в свое время Харджиев занимался этим же делом, но прекратил довольно рано. И он действительно воспринимал появление вот такого очень активного молодого исследователя как некую угрозу. А человек посторонний из-за границы, ну, что он мог на самом деле сделать? Ну, в лучшем случае что-то напишет. Может быть, толковое. Может быть, нет. Но как бы место самого Харджиева на хлебниковском небосклоне иностранец не поколеблет, условно говоря. Поэтому отношение было другое. И действительно я с ним много особенно в 1-й свой приезд общался довольно активно. Это был период тоже, когда он был под большим впечатлением от выхода 2-й книги Надежды Яковлевны, где, конечно, про него было написано, и он это все воспринимал очень болезненно. Так что… М. Пешкова ― Это не там, где она писала, что это наш муж один на двоих с Ахматовой? А. Парнис ― Там есть такая фраза. Она очень резко… во 2-й книжке очень резко о нем написала, назвала его самым, ну, если так можно сказать у Вас тут в »Эхе», назвала его евнухом и, в общем, всякими резкими словами. И он, конечно, это все дико переживал. Х. Баран ― … это все связано с изданием именно Мандельштама. М. Пешкова ― Это не книга, которую Дымшиц сделал? Не так? С предисловием Дымшица? А. Парнис ― Да, да. Х. Баран ― Да, она очень отрицательно относилась к этому изданию, обвиняла его в задержке рукописей, в их уничтожении, вот если не ошибаюсь. Правильно? А. Парнис ― Да, да. Х. Баран ― Каких-то рукописей и так далее. И он, конечно… Ну, давайте бросим Харджиева сейчас. Скажу несколько слов о своем. В чем разница между моим подходом к Хлебникову… М. Пешкова ― И господина Парниса. Х. Баран ― Да, коллеги Парниса. Естественно иностранец, ну, по крайней мере, я, такой иностранец как я лишен возможности вот собирать такого рода материал, про то, что написал Александр Ефимович. Мой подход возник довольно случайно. И это опять под влиянием Тарановского. Это была заря увлечения работы с подтекстами Мандельштама. Я тут как раз делал очень успешную… И Тарановский, и Омри Ронен, знаменитый мандельштамовед и вообще. Мне удалось довольно случайно вскоре после начала занятий Хлебниковым обнаружить один источник для нескольких хлебниковских текстов, и я довольно быстро написал свою 1-ю статью на эту тему. А потом вскоре после этого еще один источник удалось выяснить. Ну, и вообще с тех пор так оно и пошло. В значительной мере добрая часть моих исследований связана именно с выяснением того, что читал, что смотрел Хлебников, и как оно повлияло на его творчество. И вот, мне кажется, удалось сделать немало. Я не утверждаю, что это какой-то магистральный путь изучения Хлебникова. Но это довольно продуктивный подход. В той мере, в какой это возможно, я продолжаю этим заниматься. Другое дело, что тут возможности систематического поиска, на самом деле здесь нет. Да? Это в основном случайные находки. И я мог бы рассказать о многих вот именно совершенно случайных находках. На ловца и зверь бежит. Что я могу сказать? Если Вы спрашиваете о том, что я подготовил к юбилейному году, ну, вот тут в ноябре состоится конференция в Москве. Конференция мировой литературы и музея Маяковского. Я выступлю с докладом о переводах Хлебникова на французский язык, которые подготовила Эльза Триоле, сестра Лили Брик. Она готовила сборник отдельный Хлебникова по-французски. Она и раньше переводила немножко Хлебникова. Его очень любила. Подготовила довольно большое количество текстов в переводе и хотела издать отдельной книгой. А. Парнис ― … антологией, а потом… Х. Баран ― Ну, там были тексты в антологии. Потом кое-что было опубликовано во французской большой еженедельной французской газете, которая… литературная, которая издавалась… А. Парнис ― «La lettre française». Х. Баран ― Что? А. Парнис ― «La lettre française». Х. Баран ― «La lettre française». Да. Которая издавалась компартией, где Арагон был главным человеком. Но она хотела издать отдельный том. Для этого тома Якобсон должен быть писать предисловие, но как он имел обыкновение это делать, он тянул, тянул. Должен был посмотреть ее переводы внимательно, как бы откомментировать, так и этого не сделал. М. Пешкова ― «Хлебников в степени N». Накануне международной научной конференции встреча с хлебниковедами – москвичом Александром Парнисом и почетным профессором Университета Олбани Хенриком Бараном на радио «Эхо Москвы» у Майи Пешковой в программе «Непрошедшее время». Х. Баран ― Ну, вот я расскажу об этом издании, ну, еще кое-что о том, как переводили, издавали Хлебникова в те годы, ну, о каких-то отдельных моментах вот таких публикаций. М. Пешкова ― Александр Ефимович, Вы ведь тоже готовите доклад к московской конференции. А. Парнис ― Я должен… М. Пешкова ― Но Вы еще до этого были в Астрахани. А. Парнис ― В Астрахань я езжу регулярно, начиная, кажется, если я не ошибаюсь, с 67-го года. То есть тоже довольно прилично. Мне там повезло, я смог открыть целый, ну, можно сказать, маленький период Хлебникова, которым никто не занимался. Он сотрудничал в газете «Красный воин», астраханской газете, и там печатал тексты. Это было известно. Но самое грустное, что тексты были не найдены. У Харджиева был один номер газеты, который попал к нему, видимо, от ученых. Больше ничего об этом не было известно. Я несколько лет разыскивал эту газету буквально во всех хранилищах и у разных людей, которые, так или иначе, могли где-то пересекаться с Хлебниковым, как-то к ним могла попасть эта газета. И, к счастью, мне удалось найти эту газету. То есть нашел я практически 12 новых текстов Хлебникова, из них несколько первоклассных текстов, част из них была напечатана под псевдонимами и анонимно, о чем раньше вообще не было известно, что Хлебников когда-либо печатался под псевдонимами. Мои оппоненты, которые занимаются Хлебниковым долгое время не хотели признавать, что это хлебниковские тексты. Х. Баран ― В том числе и Харджиев. А. Парнис ― В том числе и Харджиев. Харджиев на одном из 100-процентных текстов, как я считаю и не только я, но некоторые другие, написал: «Чушь собачья». Я видел в его архиве его рукой написано. Я ему когда-то дал эту машинопись. Он взял и написал: «Чушь собачья». Но это оказался 100-процентный Хлебников. Он очень не любил, когда кто-то что-то открывал помимо него, и что это не его заслуга. Но он был дико ленив. Например, чтобы пойти в архив, где я нашел 3 или 4 номера газеты «Красный воин», находится в 500 метрах от его жилья. Это тогда назывался ЦАОР – Центральный архив октябрьской революции. Там была эта газета. Нужно было пойти и посмотреть. Он любил, когда у него все находилось дома в письменном столе. А там была газета. Но там тексты были напечатаны под псевдонимами. И один номер газеты был даже в библиотеке Ленина тоже под псевдонимом. И он его пропустил. И он его смотрел, но не понял, что это Хлебникова. Так что в этом смысле мне повезло, ну, не только потому что я проделал определенную текстологическую работу, чтобы доказать, что это Хлебников. Ну, вот Дуганов и другие долго не хотели признавать и так и не признали. Они частично в собрании сочинений печатают, но не все тексты. Некоторые они признают, а некоторые не признают. Вот об этом я и хочу говорить, потому что у меня там еще 3 текста, которые они не включили в собрание сочинений. Об этом я буду говорить. Но я хочу сейчас вернуться к главной работе, которой занимаюсь вот эти те же самые, как я вам говорил, 50 лет. Я собрал около 70 мемуаров о Хлебникове разных людей. С большинством из этих людей я был лично знаком. Самое ценное среди них – есть 2 или 3 даже не мемуара, а дневника, что безумно ценно и интересно. Дневники – это одно, а воспоминания, как мы знаем, – это совсем другое. И вот я назову только некоторые имена, и Вы поймете, насколько это событийный и важный сборник, который я надеюсь все-таки до конца своей жизни сделать и подготовить, и издать. Вот несколько имен: Альтман. Был такой профессор Альтман, ученик Вячеслава Иванова, с которым я был хорошо знаком. Записи из его дневника 21-го года. Боюсь, известная фигура – Бруни-Соколова. Это мать знаменитого художника Льва Александровича Бруни. Некий Бендерский – это музыкант, который встречался с Хлебниковым, и мне посчастливилось его разыскать. Телесценарист Блейман, написавший о Хлебникове. Это был, когда он встречался с Хлебниковым, юный мальчик 16 лет, но он простой познакомился с Блейманом. Он автор сценария фильма о Шульгине. Сергей Павлович Бобров – это известный поэт, друг Пастернака, один из оппонентов Маяковского. Я с ним был знаком. Он долго сопротивлялся и сказал, что он мало знал Хлебникова и не будет о нем писать. Но у меня есть несколько писем, где он что-то отвечает на мои вопросы, но »писать, — говорит, — у меня сил нет. Я не буду». Но вдруг неожиданно в его архиве после его смерти я обнаружил все-таки написанные воспоминания. Они до сих пор не опубликованы. Я сделал подборку из воспоминаний знаменитого отца русского футуризма Бурлюка, с которым я имел честь переписываться. Самое интересное – этот замечательный человек, которого мне удалось найти в Германии. Я в Германии тогда не был, и я заочно его разыскал. Это был переводчик русской поэзии, один из сотрудников журнала «Аполлон», зав немецкой редакцией, человек, который встречался с Серебряным веком Иоганнес фон Гюнтер… М. Пешкова ― «Жизнь на восточном ветру» — его мемуары. А. Парнис ― … к сожалению, где поэт осыпан звездным светом. Вот я разыскал этого человека и спровоцировал его на воспоминания. Вот там главка о Хлебникове написана по моей просьбе. Кроме того я спровоцировал на воспоминания известного художника Анненкова, друга Блока. Он тоже написал по моей просьбе. И вот в »Дневнике наших встреч»… «Дни моих встреч» — точное название. Там тоже глава написана по моей просьбе. Рукопись находится у меня. Ну, вот здесь… Ну, я просто назову имена. Они довольно любопытные. Дампиру, Денике, Доброковский. Это замечательный человек, к сожалению, погибший в 38-м году, художник, с которым Хлебников был в Персии. Это особый рассказ, как я нашел его воспоминания и архив, с ним связанный. М. Пешкова ― А персидские страницы Хлебникова не так широко описаны. А. Парнис ― Нет, они не только не описаны. Когда я начал заниматься, никто мне не мог даже объяснить, как это наши войска оказались в Персии, и почему там Хлебников. Это все тщательно скрывалось. И я долго искал следы людей. Я знал только фамилию одного человека, который встречался с Хлебниковым в Персии. Это был некий обрусевший немец по фамилии Абих. И когда я с просил у Харджиева, что это за человек, Харджиев сказал, что это авантюрист, темная личность, и он совершенно не знал Хлебникова. Я понял, что Харджиев уводит меня в какую-то сторону. Х. Баран ― Авантюрист и темная личность – это любимые хаджиевские определения для потенциальных врагов. А. Парнис ― И он так характеризовал человека. А я потом нашел уникальнейшие материалы, его архив. Он, – увы! – к сожалению, погиб. Я нашел его архив в подвале в Баку. Не выезжая в Баку, я вычислил, что он там может быть. там оказались уникальные материалы. Он готовил книжку о Хлебникове в 30-х годах и не успел ее издать, его арестовали. И он попросил жену отправить архивы родственникам в Баку. И она успела отправить. Потом ее арестовали. И они сохранились, как ни странно, хотя когда я нашел племянницу, она мне сказала, что когда мы получили эти посылки, мы сжигали, не глядя, что это такое. Большая часть, не все… Воспоминания самого Абиха погибли. Там оказались воспоминания Доброковского. И когда я через адресный стол стал искать родственников Доброковского, я был поражен, получив ответ. Помните, такие киоски, где можно было дать справку на какого-то человека, и можно было получить адрес. Х. Баран ― Адресный стол. М. Пешкова ― Адресный стол. А. Парнис ― Да. Это был… М. Пешкова ― Это работала система. А. Парнис ― Это тогда работало. Сейчас, к сожалению, уже так не работает. Обратился и получил поразительный ответ. Доброковский Велимир Вячеславович. То есть он назвал своего сына в честь Хлебникова. Но сам сын понятия не имел, что за странное имя, и называл себя Володя. Когда я его разыскал и поехал к нему, он называл себя Володей и не знал, почему отец его назвал Велимиром. Но он показал мне часть архива. Но эти воспоминания отца в Баку, в персидском архиве. То есть его бы не напечатали. Я буду делать выставку, может быть, в будущем году этого Доброковского и там опубликую записи Абиха с этим Доброковским. Так что еще много, работы хватит до конца моих дней. Х. Баран ― Ну, вот несколько дней тому назад я взял один сюжет, которым вот когда-то и занимался Александр Ефимович. Это участие в 13-м году Хлебникова в такой газете под названием «Словения», которая выходила на протяжении нескольких месяцев. Это был период 1-й Балканской войны и начало 2-й Балканской войны. И действительно коллега Парнис очень успешно вел эту газету. Ну, вот обиход напечатал оттуда большой текст, важный текст, вокруг которого тоже велись споры с Харджиевым и с другими. Но вот Хлебников напечатал в этой газете несколько публицистических статей, одна из которых такая самая острая под названием «Западный друг». И я сделал то, чего не сделал никто. Я внимательно, я здесь не утверждаю, что Александр Ефимович не просмотрел внимательно всю подшивку газеты. Он это естественно сделал. Но у него были другие задачи, чем у меня. И я просто откомментировал некоторые места этих текстов, сопоставив их с материалами газеты, которые выходили тогда, и одновременно с более широким кругом газетных материалов вокруг. И тоже ввел их в точный хронологический контекст событий Балканской войны. Тогда некоторые из этих текстов хлебниковских, особенно статья «Западный друг» прочитывается совсем по-другому. Тогда мы получаем Хлебникова, который очень тщательно реагирует на события, политические события, который воспроизводит в своей статье риторику националистических кругов, которые тогда весной 13-го года толкали Россию к интервенции на Балканах. А тогда как раз правительство, ну, в целом сдерживало эти поползновения. Только риторика правых националистических кругов была направлена, ну, например, против тогдашнего министра иностранных дел. И Хлебников это воспроизводит, как и воспроизводит некоторые другие моменты. Это осталось за пределами комментариев. А когда вводишь это все, видишь, что статья работает по-другому, и Хлебников предстает по-другому. М. Пешкова: 10 ―го числа конференция продолжится в выставочном зале «Чеховский домик». Адрес домика Чехова для тех, кто не знает: улица Малая Дмитровка, дом 29, строение 4. А в среду заседания будут продолжены в московском Музее современного искусства. Это Петровка, 25. Хлебниковеды – Александр Парнис, Москва, и Хенрик Баран, Университет Олбани, США, на »Эхе Москвы» о своих хлебниковедческих штудиях. Я Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».

Ссылка на источник