К.Ларина ― Итак, уже в эфире говорю: добрый день, здравствуйте, Лиечка! Лия Ахеджакова в нашей студии. Добрый день. Л.Ахеджакова ― Здравствуйте. К.Ларина ― Наконец-то хочется о творчестве поговорить. Можно? Или вы уже не хотите? Можно? Л.Ахеджакова ― Хорошо. К.Ларина ― Вот смотрите, Лия, с чего я хотела начать наш разговор. Апрель месяц этого года — это всё-таки о театре «Современник». У нас 60 лет театру исполняется. К сожалению, не так широко это всё празднуется, когда было полвека, 50 лет. Это было, конечно, ух! А сейчас что-то… Может, потому, что из здания уехали и живёте на каких-то выселках, не знаю. Бог его знает. Что такое театр «Современник» для вас? Я же понимаю прекрасно, что вы туда пришли позже, чем он образовался, лет на двадцать, наверное, да? Помните, как это было? Л.Ахеджакова ― Как раз ушёл Ефремов, и я пришла в этот момент. Ну, это я спасалась. Я уже в ТЮЗе дошла до точки кипения — уже куры, уже эти… Да дети — ладно! Дети, пионеры — это нормально, всё-таки душа. А куры достали! Удалось только сыграть Бабушку в »Я, бабушка, Илико и Илларион». И так мне захотелось людей играть в полноте этой всей, которую даёт большая литература — и я заметалась, заметалась к Анатолию Васильевичу Эфросу. Я уже тогда у него, по-моему… Я могу спутать, но, кажется, снялась в »Тане» у него. Но я ещё была дикой поклонницей, поэтому у меня какая-то связь была. Я попросилась, но он сказал: «Вот Дунаев всё решает». Я пришла к Дунаеву с этой болью своей. Он мне сказал: «Слушайте, вы травести. Держитесь за ТЮЗ! Держитесь, а то пропадёте!» И я тогда опять к Анатолию Васильевичу, а Анатолий Васильевич говорит: «Ну, одно спасение…» Он кое-что сказал по этому поводу, по поводу Дунаева. Но у Дунаева, наверное, живы дети и внуки, и не буду говорить что. К.Ларина ― Дунаев был в ту пору главным режиссёром театра. Л.Ахеджакова ― Да. И Анатолий Васильевич сказал: «Вы знаете, вам надо пойти в »Современник». Там замечательный коллектив, очень хорошие актёры». К.Ларина ― А вы ходили туда на спектакли, что-нибудь видели в »Современнике»? Л.Ахеджакова ― А как же! Я всё видела. Это вызывало такую боль, такое страдание, что мои сверстники играют в таких спектаклях, у таких режиссёров! Это же уже Ефремов, это же уже Эфрос, Товстоногов. Ну, это пережить невозможно! А ты тут кудахчешь и кудахчешь или лаешь иногда. Нехорошо. «Будь готов! — Всегда готов». И я пошла к Галине Борисовне и имела наглость сказать: «Галина Борисовна, если вы меня возьмёте, только ради бога… Я больше не могу играть животных и пионеров! Вот только чтобы этого не было!» Ну, он так немножечко скептически на меня посмотрела. Но, правда, ни разу за всю жизнь меня ни в одну сказку не воткнули, ни разу я животных не играла, хотя вполне могла и тут это схлопотать. Ни разу. Играла людей. Мало, как мне кажется, я сыграла. Но не было ни разу, когда мне бы стыдно было или мне неловко было на сцену выходить, или что-то было бы такое, что мне в тягость это всё. И самое главное — я ещё человек думающий немножко, где я нахожусь. Я видела репертуарную афишу — и я ею гордилась. Л.Ахеджакова: Недумающий человек, человек невысокого интеллекта всегда просит: «Сделайте мне, как вчера!» К.Ларина ― Для вас самое счастливое время за все эти почти 40 лет работы в »Современнике», самый счастливый период какой? Л.Ахеджакова ― Знаете, вы сейчас удивитесь. Самый счастливый период — когда Виктюк пришёл, и я вдруг стала играть большие и трудные роли. И Петрушевская. К.Ларина ― Коломбина? Л.Ахеджакова ― Коломбина. Это очень важно было для меня. И потом в четырёх спектаклях у Виктюка я играла. И туда же — «Трудные люди» — то, что поставила Галина Борисовна. И ещё я в это время играла в »Эшелоне». Я очень любила этот спектакль. Это был действительно какой-то важный шаг в жизни театра. Долго мы его играли и очень любили. И, конечно, «Крутой маршрут». Вы знаете, я горжусь, что у нас до сих пор идёт «Крутой маршрут». И надо сказать, что его нужность и актуальность сейчас, на мой взгляд… Вот когда я на сцене, и кланяемся мы всей тюрьмой. Оказалось, что актуальность сейчас увеличилась, усилилась во много раз. Может, у нас специальный зритель, я не знаю, но так, как он принимает – это дорогого стоит. К.Ларина ― Мне кажется, сегодня опять практически почти под запретом эта тема. Она не под запретом, а она как бы: «Ну, лучше не надо, давайте не будем». Л.Ахеджакова ― Понимаете, пора поговорить о тюрьмах. Когда я читаю Лену Масюк в »Новой газете», что происходит в наших тюрьмах, когда я читал вот эти страшные документы… У нас же Борщёв этим занимается, Зоя Светова. И время от времени я читаю, что там происходит. То, что случилось с Савченко, — это отдельная, политическая, я бы сказала, история. Наша нормальная русская тюрьма — вот это ей и посвящается. Оказывается, что в те годы было то же самое, что и в эти годы. К.Ларина ― Ничего не изменилось. Л.Ахеджакова ― Ничего не изменилось! И эти страшные тюремщики — это каста. Я раньше думала, что ничего не было, был нормальный народ — и вдруг явились эти страшные упыри, которые мучали, пытали. А оказывается, упыри — это огромное, массовое явление. И они очень востребованы. К.Ларина ― А как вы думаете, Лия, почему всё-таки знание и правда истории не гарантируют правильного пути, не защищают от повторения ужасов? Ведь казалось как раз, когда спектакль «Крутой маршрут» игрался и создавался… Л.Ахеджакова ― Это перестройка. К.Ларина ― Это был 1989-й, по-моему, или 1988-й, перестроечное время. И тогда казалось, что именно это даёт нам некую прививку: теперь мы это знаем, мы это признаём, и больше никогда в жизни этого не повторится. Но сейчас мы же с вами видим, как мы семимильными шагами, стремительно приближаемся к тому же образу кошмара и ада нечеловеческого. Л.Ахеджакова ― Туда же. К.Ларина ― Как вы думаете, почему это происходит? Вы же наверняка об этом думали. Л.Ахеджакова ― Я часто об этом задумываюсь, когда сталкиваюсь с такими вещами. Я просто не вижу ответа. Я не хочу думать, что в любом народе всегда есть вот эта мутация. Я не хочу так думать, не хочу! Я не хочу думать, что извращённая человеческая природа неиссякаема; что в человеке есть и благородство, и подвиг. Вот эти волонтёры — я прямо не могу! Мне кажется, это самое лучшее, что у нас осталось, что сохранилось и никуда не делось. Крымск тонет весь, захлёбывается в грязюке, в помоях, в водах этих — и рванули туда студенты бесплатно! Были наказаны за это, чтобы не лезли, куда не надо. Но эти волонтёры — это меня просто до глубины души, до слёз радует и восхищает! Преклоняюсь. Но рядом с этим… Ну, мы же знаем, что не только в той татарской тюрьме пытали бутылкой из-под шампанского, чтобы телефон отдал. «Где телефон? Куда дел телефон?!» Всего-навсего. И я знаю, мне говорили, где пытают кипятильником. Иногда приходится общаться с адвокатами, так жизнь сложилась. И те ужасы, которые я читаю у Лены Масюк… Есть такие журналисты, которым я верю бесконечно. То есть они своей жизнью и подвигом этой правды и добычи этой правды доказали, что им надо верить. Я веру Борщёву, я верю Зое Световой, я бесконечно верю Леночке Масюк. Оказывается, это кошмар и ужас! Вначале — не правосудие, а потом — ужас тюрьмы. Я не знаю, чем это объяснить, почему эта огромная составляющая часть нашей жизни была, есть и, видимо, будет. К.Ларина ― Видите, всё равно ничего невозможно изменить. Как бы весь опыт вашей жизни и нашей жизни, собственно, и доказывает этот кошмар — абсолютную бессмысленность любых проявлений несогласия, возмущения, гнева. Вы сейчас перед программой говорили, что подписали очередное воззвание от Конгресса интеллигенции, которое призывает руководство страны одуматься и понять, где вообще мы оказались как общество. Но, может быть, это вопрос уже не в руководстве, а в обществе, в народе? Чёрт его знает… Л.Ахеджакова ― У меня больше вопросов, чем ответов, и я из-за этого мечусь. Может быть, актрисе, я не знаю… Вот говорят: «Занимайся своим прямым делом — играй». А как играть, если ты не отсеиваешь зёрна от плевел, так сказать, если ты не разбираешься в человеческой природе? Ну как играть, если ты не знаешь, это хорошо или это плохо, это страшно или это, наоборот, плюс, это прекрасный человек? К.Ларина ― Лия, вы часто ездите на гастроли со спектаклями по стране (и не только по нашей стране). Насколько телевизионная пропаганда попадает в людей? Может быть, это сказки? Может быть, нет такого эффекта прямого действия? Или он существует? Л.Ахеджакова ― В России существует, и очень сильно. Мы сейчас сделали спектакль по пьесе Улицкой — «Мой внук Вениамин». К.Ларина ― Это Ефима Спектора? Л.Ахеджакова ― Да. Замечательная там была компания. Чудесный режиссёр — ученица Женовача Серёжи, Марфа Горвиц. Замечательный художник — ученица Димы Крымова, между прочим. И они с Верой Мартыновой, художником, придумали такую совковую кухню, вот прямо как у нас всех было! Причём она одинаковая у всех, только меняется календарик. И железный занавес. Этот железный занавес иногда поднимается, пытаются люди вырваться — а потом он с грохотом опускается, и люди остаются в своей кухне. Две чудные девчонки, подобрали очень хороший коллектив, нас всего четыре человека. И нас пригласили в Америку. Я сейчас только из этой Америки. К.Ларина ― Страшная Америка, наверное? Л.Ахеджакова ― Ой, страшная! К.Ларина ― Люди с пёсьими головами там живут! Л.Ахеджакова ― Пока я не смогла вычленить, что о нас говорят. Молчат, пока о нас не говорят ничего, никто нас не вспоминает и не поминает — все заняты дебатами. Я включала телевизор. Если бы хорошо знать язык, это так интересно, это такая игра! К.Ларина ― Азарт. Л.Ахеджакова ― Азарт! Вся страна играет. И нет там врагов (я их так подыскивала, где враги). Но что замечательно? Были огромные театральные залы, при университетах есть такие залы, а есть просто театры. Ну, много городов у нас было. Ещё и Торонто. Люди выбегают на сцену, плачут, а особенно в Канаде. Там же украинская диаспора с XIX века и по сей день, туда уходит Украина. Меня обнимали, засыпали цветами, плакали и говорили: «Спасибо за Украину!» И чего мне спасибо? Я ничего не сделала. Но я никогда не плевала в эту сторону, только одно. Плачут, плачут все! И, конечно, мы, актёры, на то мы и актёры — у меня градом слёзы. Просто не могут оторваться! Очень много выходили с цветами и говорили: «Спасибо за вашу гражданскую позицию». Спектакли принимали изумительно! — лучше, чем в России (мы уже тут поездили), даже лучше, чем в России. Это Улицкая. Во-первых, для них это очень важно. И для них важна эта тема, очень важна эта человеческая трагедия, которая оборачивается каким-то глубоким… И смешно, и больно, но есть разрешение благодаря доброте и душевной щедрости. Ну, я плохо объясняю. К.Ларина ― Прекрасно сказали! Л.Ахеджакова ― Важно, что Улицкая. К.Ларина ― У нас сейчас перерыв небольшой. Мы слушаем новости, а потом продолжаем наш разговор с Лией Ахеджаковой. НОВОСТИ К.Ларина ― Билеты все раздали, дорогие друзья. На »Молчи, Эдип» в ТЕАТР.DOC идёт Ольга; на »Пленника королевы эльфов» — Галина; к Виктюку — Сергей; а на Башмета — Антон. Поэтому SMS свободны для ваших пожеланий и для вопросов к нашей замечательной гостье Лие Ахеджаковой. Мы перед перерывом говорили о спектакле «Мой внук Вениамин» по Улицкой, который играла Лия Ахеджакова с компанией, со своими партнёрами в Америке. Я так поняла, что это русскоязычная публика, да? Л.Ахеджакова ― Русскоязычная, но она разнокалиберная, она разных времён эмиграции. И было много совсем молодых. Может, они родились там, а может, только что убежали, я не знаю. К.Ларина ― Но всё равно они с русским языком. Л.Ахеджакова ― Очень тёплая аудитория! И битком! К.Ларина ― Вот я хотела спросить, чтобы об этом узнали уже наши слушатели, а не только я: когда в Москве будете играть этот спектакль «Мой друг Вениамин»? Л.Ахеджакова ― Если я не путаю — то ли 30-го, то ли 31-го мая. В ТЮЗе мы играем. Я очень рада, что я вернулась на ту сцену, с которой начала. И мне там играется. Эта сцена родная. К.Ларина ― Ну, там ещё такие люди, художественные руководители. Л.Ахеджакова: Я поняла раз и навсегда, что по Эдинбургу до сих пор ходит Уильям Шекспир Л.Ахеджакова ― О, и Кама, и Генриетта, с которыми я… К.Ларина ― Наши люди. Л.Ахеджакова ― Да, это чудные люди и настоящие художники. К.Ларина ― Лия, вам не мешают идеологические разногласия в работе с людьми? Не все же так думают, как вы. Л.Ахеджакова ― Конечно. К.Ларина ― Даже скажу больше: мне кажется, что большинство думает даже совсем не так, как вы. Л.Ахеджакова ― Да. Мешают, но я не имею права на то, чтобы враждовать. Мне кажется, если в мою сторону враждуют — это подлость. Что хочу, то и думаю. Также имеют право думать иначе те, с кем мы расходимся во мнениях. К.Ларина ― И что? Как отвечать? Л.Ахеджакова ― А я не отвечаю. Я когда-то услышала, как Кама Гинкас (кстати, в вашей передаче) сказал: «Я никогда не спорю. В споре всегда побеждает демагог». Я это выучила и зарубила себе на носу. И я ни в какие споры никогда не пускаюсь, я всегда проигрываю. Но когда я вижу эти споры на федеральных каналах, мне так им хочется сказать: «Слушайте, тут собралось столько демагогов! Нет победителя!» К.Ларина ― А вы когда-нибудь переубеждали кого-то? Л.Ахеджакова ― Бесполезно. Если человек упёртый (а чаще всего люди так настаивают на своём мировоззрении, на своей правде!), бесполезно абсолютно. Лучше не выходить на эту прямую и не драться. К.Ларина ― Возвращаясь к украинским событиям. У нас же не просто там война, к сожалению (что тут говорить, это именно то самое слово), но война в том числе и культурная. Как вы относитесь к тому, что постоянно попадаются какие-то списки, запреты на въезд русских артистов на территорию Украины, запреты российских фильмов, может быть, в том числе даже и с вашим участием, хотя вы ни в чём и не виноваты? Л.Ахеджакова ― Понимаете, Украина и Россия… До сих пор ещё вот эта советская ментальность очень сильно довлеет: запрещать, не пускать, по тюрьмам рассовывать, если не так думаешь. Это всё и там есть — в меньшей степени, но оно есть. И вот результат мы видим: то тут запретят, то там запретят. Мы один народ, очень сильно изувеченный какими-то ложными идеями. К.Ларина ― Вы всё-таки считаете, что мы один народ? Л.Ахеджакова ― Конечно! К.Ларина ― Советский? Л.Ахеджакова ― Советский, советский. Л.Ахеджакова ― Я хочу просто пояснить, что именно в этом смысле вы говорите. Л.Ахеджакова ― И мы очень сильно проникли друг в друга. И какие-то наши пороки — они и тут, и там, они одинаковые. Люблю и тех, и тех. Иногда ненавижу. К.Ларина ― А вы там давно были вообще — не территории Украины? Л.Ахеджакова ― Как началась война, больше я туда не попадала. А так я её всю объездила. Это мой зритель. В чём дело? Это мой зритель! К.Ларина ― А друзья, коллеги? Вы с кем-то общаетесь из тех, кто там? С Адой? Нет? Л.Ахеджакова ― Нет, нет, нет. Всё нарушилось. К.Ларина ― Оборвалось. Л.Ахеджакова ― Да, всё нарушилось, всё попорчено. Один из моих любимейших партнёров — это Богдан… Мы выходили на сцену Театра им. Франко. Я обожаю эту сцену и неоднократно там играла. Он мне один раз сказал: «Слушай, когда ты выходишь на эту сцену, поздоровайся, она очень это любит. Спроси, как поживает». Я – всё. Меня заело, и я здороваюсь. Ну, мне не кажется это глупым. Очень намоленная сцена. К.Ларина ― А если позовут, поедете на гастроли? Л.Ахеджакова ― Да зовут всё время! К.Ларина ― А чего вы же не едете? Л.Ахеджакова ― Нет, не поеду. К.Ларина ― Почему? Л.Ахеджакова ― Я не знаю, как отвечать. Я не знаю, что я могу себе позволить. Знаете, вот в Америке одиннадцать дней, все дни надо пить снотворное, чтобы поменять время и спать, когда приказали. Потом приезжаешь сюда — и опять надо десять дней пить снотворное. Вот у меня такой организм. К.Ларина ― Ну ладно, Киев и Украина — это всё-таки не Америка. Все вас знают, знают вашу позицию, вас там уважают и любят. Л.Ахеджакова ― И здесь знают. И Донбасс я весь объездила тоже. К.Ларина ― Но не сейчас? Л.Ахеджакова ― Нет, конечно, не сейчас. Не хочется отвечать за это. Не хочется отвечать на вопросы, на которые я не знаю ответа. Не хочется бравировать этим. И потом, когда вернёшься сюда, опять надо отвечать за это. К.Ларина ― Боитесь? Л.Ахеджакова ― С одной стороны, отказывают в залах. Сколько раз уже нам отказали в аренде. И »горят» те люди, которые связаны со мной, низкооплачиваемые, которые едут заработать деньги — и всё срывается. Такой народ, понимаете. Не дают в аренду зал нацпредателю. К.Ларина ― Ну да, мы это знаем по Андрею Макаревичу, который съездил. Л.Ахеджакова ― И по мне тоже. Л.Ахеджакова: Я не хочу думать, что извращённая человеческая природа неиссякаема. В человеке есть благородство К.Ларина ― И у вас то же самое? Л.Ахеджакова ― А как же. Во-первых, Кургинян этим занимается. А во-вторых… К.Ларина ― То есть как Кургинян? Лично, он ваш куратор? Л.Ахеджакова ― Есть у него своя какая-то… называется «сопротивление родителей». А потом — депутат Фёдоров, который тоже следит за искусством. Его это образование, секта (я не знаю, как это назвать), они следят за искусством, чтобы туда не проникла «пятая колонна». И, приехав с Украины, я лишаюсь тут всех залов. К.Ларина ― Ну не знаю. Мне кажется, что мы кормим троллей, когда мы так их боимся. Я вам сейчас расскажу, у меня история свежая. Был «Гражданин поэт», вы знаете эту замечательную компанию: Андрей Васильев, Миша Ефремов, сейчас Андрей Орлов больше, чем Дима Быков. Они сейчас проехали целый тур по Украине. Л.Ахеджакова ― Я знаю, да. К.Ларина ― Целый тур! Просто в полном восторге там все люди. Естественно, они там были и в Киеве, и во Львове — где угодно. Когда они собирались ехать, Андрея Васильева очень просили отменить этот тур (я не буду говорить кто), потому что в это время должен был стартовать на канале «Россия» сериал «Следователь Тихонов», где Миша Ефремов играет главную роль. И Андрею Васильеву сказали: «Если вы сейчас поедете на Украину, то фильм снимут — и мы попадаем на бабки. Кина не будет!» И что вы думаете? Они поехали в Украину, они сыграли все свои спектакли, а фильм прекрасно идёт по телевизору. Ничего не произошло! Л.Ахеджакова ― Не забывайте, что я работаю в театре «Современник», где есть дирекция, администрация, главный режиссёр и так далее. Я являюсь частью этого коллектива, и я должна соблюдать интересы театра. К.Ларина ― Прямо даже тембр изменился! Мы поняли вас. Мы вас понимать. Тяжело, конечно, так существовать… Л.Ахеджакова ― Нет, ну почему? К.Ларина ― Ну как? Вы же такой свободолюбивый человек. Мне кажется, вообще невозможно, чтобы вас кто-то держал за руки или бил по рукам: тут нельзя, там нельзя. Это же невозможно, я этого не представляю. Л.Ахеджакова ― Когда можно, то я не подчиняюсь. А когда это уже становится невозможным, приходится считаться. К.Ларина ― Где вы душу отводите? У Дмитрия Крымова на спектаклях, где играете? Любите? Л.Ахеджакова ― Нет, сейчас я отвожу душу на Улицкой, отвожу душу на своей игре в »Игре в джин». А у Крымова роли никакой нет, но я обожаю этот театр! Мне нравятся эти ребята молодые. Они умные, они всё умеют, они умеют абсолютно всё. И мне с ними хорошо. И эти гастроли, которые я с ними (сначала — с чужими людьми) провела на родине Шекспира… К.Ларина ― Кстати, сейчас у нас такие праздничные дни — все отмечают 400-летие со дня смерти. Торжества такие проходят! Л.Ахеджакова ― А чего же мы не играем, вот интересно, своего Шекспира? Вот удивительно. К.Ларина ― А почему вы не играете? Кстати, мы не сказали. «Как вам это понравится» называется спектакль, в котором Лия Ахеджакова занята, у Дмитрия Крымова. Л.Ахеджакова ― Замечательный спектакль, в котором я имею честь чуть-чуть присутствовать. Это моя дружба, моё преклонение перед Анатолием Васильевичем Эфросом, моё восхищение спектаклями Димы Крымова. И вообще то, что я принадлежу к этому коллективу, — у меня это вызывает какое-то чувство удовлетворения, вот так я скажу. И эти гастроли были беспрецедентные! И Стратфорд, и Эдинбург, и ехать, туда, где Шекспир родился. К.Ларина ― Это же маленький город. Л.Ахеджакова ― И я наконец уверовала, что такой человек был. Я поняла раз и навсегда, что по городу до сих пор ходит Уильям Шекспир. К.Ларина ― Вы рассказали, мэр города приходил на спектакль. Л.Ахеджакова ― Мэр города (это уже в Эдинбурге) вручал нам главный приз. Мы пахали. К.Ларина ― Ну ладно. А почему нет? Л.Ахеджакова ― И вот сейчас Дима «Золотую маску» получил за Островского. Вы, наверное, видели? Это прелестный спектакль, необычный — «Поздняя любовь». Он сейчас у нас в »Современнике» ставит «Позднюю любовь». К.Ларина ― Но там, наверное, будет классический вариант? Л.Ахеджакова ― Я не знаю, посмотрим. К.Ларина ― Ваше отношение к современному театру вообще, к авангарду? Л.Ахеджакова ― Я люблю. К.Ларина ― Вы такой человек рисковый, и вы сами не боитесь участвовать. Л.Ахеджакова ― С удовольствием. И я люблю. Театр меняется очень сильно. И мне интересно видеть, в какую сторону эти молодые мощные таланты поворачивают это колесо истории театра. Это так интересно! Мне нравится. Разве мы могли представить себе… Вот я защитник этого, который в БДТ… К.Ларина ― Андрей Могучий. Л.Ахеджакова ― Да. Я хочу сказать: разве могли ещё в те времена, когда был Товстоногов, представить такие шикарные спектакли, как «Поздняя любовь» Димы Крымова или «Алиса в Стране чудес» Могучего? Ну невозможно! Другой театр был. И у него были другие победы. К.Ларина ― Смотрите, тут интересная вещь. Люди говорят: «Я поклонник Товстоногова. А то, что сейчас делается, — это всё безобразие и ужас». Братцы, мы не знаем, какой был бы Товстоногов сейчас, в 2016 году, какие бы спектакли он любил. Л.Ахеджакова ― Мы не знаем, да. К.Ларина ― Вы вспомните Юрия Петровича Любимова, который до глубокого, почтённого возраста… Ему уже сколько было? За девяносто, а он ставил спектакли, которые абсолютно современные, сегодняшние. Л.Ахеджакова ― Он менялся. К.Ларина ― Он не повторял себя 1965 года, правда же? Тем более театр — это искусство абсолютно сиюминутное и сегодняшнее. Л.Ахеджакова ― А вот этот спектакль разве возможен был бы — Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо», Серебренникова? 10–15 лет назад (я не говорю — 25) такой спектакль — это был бы ужас! И он просто никогда не родился бы. Абсолютная прелесть и абсолютное осмысление сегодняшней жизни. И с этим монологом Жени Добровольской… Великий русский театр! Иначе не могу сказать, а банальными словами. К.Ларина ― А как вы думаете, почему такая ненависть ко всему современному искусству в нашем обществе побеждает? Сначала ненависть, а потом — всё остальное. В любом случае, даже если человек не смотрел, не ходил… Я говорю в широком смысле, не только про театр, а про всё. Л.Ахеджакова ― Да, я знаю, о чём мы говорим. К.Ларина ― Что это такое? Л.Ахеджакова ― Я это всё время слышу и вижу. Я не знаю, что это такое. Ну, так заведено: сегодня не принимать это искусство категорически, привыкнуть к нему, а потом настаивать, что нельзя ничего другого. Это так устроен, что ли, не думающий человек, человек невысокого интеллекта, а такой массовый зритель. Вот он так устроен: «Сделайте мне, как вчера! Не буду я это смотреть!» Но появились… Я же вижу в »Гоголь-центре», я вижу этот зал. К.Ларина ― Совсем новый зал. Л.Ахеджакова ― Совсем другие люди. А потом мне позвонила подруга… Я не посмотрела «Пьяные» Могучего, у меня не получалось. Мне позвонила моя подруга моего же возраста, между прочим, большая умница. Она пришла с »Пьяных», позвонила мне и говорит: «Ты не представляешь, в БДТ молодой зал! Они воспринимают «Пьяных» так… Они иначе дышат, они иначе реагируют, они иначе чувствуют! Нельзя узнать зал, он кардинально изменился!» Так же и на »Олесе» было. Когда я сидела на »Олесе», я была поражена, что мы другие. К.Ларина ― Конечно, это заслуга именно этого нового режиссёрского поколения, потому что они привели в зал совсем новую публику, молодую. Л.Ахеджакова ― Других людей. И чаще всего — образованные интеллектуалы. Я помню, когда мы играли этот спектакль, который как бы ни в какие ворота, Могучий поставил… К.Ларина ― «Circo Ambulante» на сцене Театра наций. Л.Ахеджакова ― Он медленно входил в сознание зрителей. Ну, тогда у меня сайт был. Я же экстремист, у меня сайт убрали. К.Ларина ― Да что вы? Л.Ахеджакова: Мне так хотелось играть людей во всей их полноте, которую даёт большая литература Л.Ахеджакова ― Да, по доносу. Вот было письмо, и подписали, как и положено, 25 человек — и нет сайта. Но тогда мне писали на сайт образованнейшие люди, я скажу — театроведы сплошные. Мне так сладко было это читать! И потом зал — лучше, лучше, лучше. А уже на последние спектакли мы позвали (мы мало его играли) журналистов, театроведов, актёров, режиссёров — у нас был зал из людей театра. Как это сладко было! К.Ларина ― Тут самое время вспомнить про Альберта Леонидовича Филозова, с которым вы работали… Л.Ахеджакова ― Ой, мы начали-то с ним давно, на Киевской студии мы с ним снимались: то он мне муж, то он мне жених, то он мне брат. К.Ларина ― А ещё была еврейская семья какая-то… Что это было? Л.Ахеджакова ― Еврейская семья — это уже тут Фокин, по-моему, ставил. К.Ларина ― «Пятый ангел». Л.Ахеджакова ― «Память ангел». Память какая у тебя хорошая! К.Ларина ― Хороший фильм просто, я его помню. Л.Ахеджакова ― Хороший фильм. Мы всё время были вместе. И когда меня Могучий спросил: «Кто партнёр?» — я говорю: «Филозов». И он так обрадовался! Ему так нравилось, как Алик играет. Он очень точно попал на эту роль. И вообще там был изумительный коллектив людей, которые играли. Изумительный! И мы каждый раз собирались, как влюблённые. К.Ларина ― А зачем сняли спектакль? Л.Ахеджакова ― Я не в курсе. К.Ларина ― Ну, он сложный, конечно. Хотя вы абсолютно правы, что с течением времени он вдруг стал очень внятным. Л.Ахеджакова ― Он набирал и набирал. К.Ларина ― Всё лишнее ушло. Л.Ахеджакова ― И не только лишнее ушло. Зритель с трудом привыкает. К.Ларина ― Это к тому разговору, что зритель у нас консервативный, к сожалению, такой старой формации. Л.Ахеджакова ― Очень консервативный. И дело театра — отобрать… Вот то, что сделал, я не знаю, до какой степени… У меня всегда зал потрясающий, когда я в «Гоголь-центре», просто потрясающий. Дело театра — отобрать своего зрителя, который хочет это, который этому доверяет и которому это надо. И он никогда не пойдёт на какой-то старомодный, повторяющий спектакль, а ещё не дай бог — цитирующий чужие спектакли. К.Ларина ― Ворующий. Очень быстренько несколько вопросов. «Надеетесь ли вы, что наш народ проснётся, и оковы тяжкие падут?» Ой, какой хороший вопрос! Л.Ахеджакова ― Чудесный вопрос! Кто-то из своих. Нет, пока не надеюсь, потому что такие меры приняты, чтобы мы не проснулись, такие серьёзные! Мы эту Думу запомним на веки. К.Ларина ― Вопрос, читаю всё подряд: «Что происходит с понятием репутации в наше время? Почему некоторые люди не дорожат ею?» — это Дмитрий Мезенцев, наш постоянный слушатель, его любимый вопрос. Ну, я вам его читаю. Л.Ахеджакова ― Репутация обрушивается в один момент — и всё, и ничего нельзя сделать, ничего нельзя поправить, ничего. А благодаря тому, что есть уже такие средства информации, которых никогда раньше не было, есть Интернет и есть общественное мнение, репутация — это тонкое и ранимое дело. К.Ларина ― «Как выдавить из себя советского человека?» Л.Ахеджакова ― Я не знаю. Я ещё и не уверена, что во мне не сидит советский человек. К.Ларина ― Он во всех сидит. Л.Ахеджакова ― У меня есть масса каких-то критериев, которые явно совковые. К.Ларина ― «Приезжайте к нам в Екатеринбург в »Ельцин-центр», вы должны там выступить». Л.Ахеджакова ― Да, это моя цель. Я была в Екатеринбурге, выпускала «Вениамина», не успела. Мы целыми днями работали, я не успела. Все очень хвалят этот «Ельцинский центр». К.Ларина ― Хочу сказать, что Twitter нет у Ахеджаковой. Никакого Twitter нет. Л.Ахеджакова ― Нет. Кто-то за меня его писали дважды. К.Ларина ― «В чём причина обаяния Сталина? Почему его опять любят?» Тоже вопрос вечный. Л.Ахеджакова ― Я не знаю, в чём причина. Дьявольщина имеет свою притягательность. Зло бывает очень шикарным, очень привлекательным. К.Ларина ― Может, в этом виновато и искусство? Л.Ахеджакова ― Может быть, и искусство виновато. К.Ларина ― Потому что любят обычно делать зло обаятельным. Л.Ахеджакова ― Да. И потом — пропаганда. С этой пропагандой не поспоришь. Она очень умная, очень мощная. И эту пропаганду творят такие талантливые сволочи! Нет сил. К.Ларина ― Это плохо, что мы заканчиваем на оде в честь талантливых сволочей, это неправда. Я хочу прочитать телеграмму, которая пришла из Самарской области от Виктора: «Лия Меджидовна, у меня нет вопросов. Просто спасибо — за огромный талант, за мужество, за мудрость, за остроумие. Это так редко в одном человеке сочетается, тем более в такой хрупкой женщине». Л.Ахеджакова ― Ой, грешна, я грешна. Не хвалите меня так! Грехов много… К.Ларина ― Лиечка, большое спасибо, что пришли. До встречи в театре, что называется. Л.Ахеджакова ― Ну да. Я позвоню. К.Ларина ― Хочется в театре больше встречаться, чем на площади. Л.Ахеджакова ― Да-да-да. К.Ларина ― Спасибо.

Ссылка на источник