О.Чиж ― 19 часов и 8 минут в Москве. Всем добрый вечер. Это программа «Особое мнение». Особое мнение сегодня представляет дьякон Андрей Кураев. Здравствуйте вам! А.Кураев ― Добрый вечер. О.Чиж ― Меня зовут Оксана Чиж. Я с удовольствием приму ваши вопросы. Для этого есть специальный номер. Телефон для sms: +7 (985) 970 45 45, аккаунт vyzvon в Твиттере и сайт «Эхо Москвы» — все это к вашим услугам. Пишите и задавайте вопросы. Судья Пресненского районного суда Евгений Найденов сегодня вынес приговор по делу Антона Носика, который обвинялся по статье 282, по экстремизму за текст который называется «Стереть Сирию с лица земли». Должно ли государство, вообще, наказывать за слова? Это дело его ли? А.Кураев ― Иногда – да. В конце концов, человек – словестное животное, и слова для нас бывают гораздо важнее, чем судьба тех или иных камней. Поэтому на поставленный вами вопрос безотносительно к данному случаю — вообще, за некоторые слова в некоторых случаях государство должно просыпаться и говорить: Так нельзя! О.Чиж ― А где грань? Как понять – за какие? А.Кураев ― Ну, в законодательстве, в принципе, это прописано. Намеренные оскорбления, дефомация, клевета, в том числе, приписывание какой-то коллективной нравственной ответственности какой-то группе людей — этнической, религиозной, социальной. Это прописано в законе. О.Чиж ― Проблема ведь в том, что судят-то живые люди. Они решают фактически, является ли то, что произнесено или то, что написано, этим самым оскорблением. А.Кураев ― Это проблема любого судебного процесса – то, что есть закон, который часто бывает вполне красив, а человек, который решает, какую статью именно вспомнить в этом случае, как ее повернуть, истолковать, конечно, этот человек не исключен из социума. На него оказывается давление, есть какой-то тренд, которому он иногда сам хочет соответствовать, угадать. Ему даже звонить не надо, он и сам догадывается, что вызовет благорасположение начальствующих лиц, причем начальствующих не только в его иерархии, но, скажем, если судье нужно получить квартиру, ему нужно благорасположение мэра, например. То есть все мы люди, все мы человеки, и таких историй в советские, досоветские и в постсоветские времена было сколько угодно. О.Чиж ― А если у нас так все завязано на таком лично интересе, то, может быть, в том обществе, в котором мы живем, эта статься, может быть, как раз зло, вообще, как оно есть, и ее бы лучше бы не было, и лучше бы тога не наказывать ни за какие слова? А.Кураев ― Я помню, что в 90-е годы как раз с этих «эхомосковских» трибун требовали тоже, чтобы наказывали, только за другие слова. О.Чиж ― За какие? А.Кураев: За некоторые слова в некоторых случаях государство должно просыпаться и говорить: Так нельзя!А.Кураев ― Так называемые красно-коричневый блок. О.Чиж ― Так. Хорошо. А сейчас, в 2016-м как было бы лучше: без нее или с ней? А.Кураев ― Лучше было бы вместе с Маском на Марс, наверное, улететь, но не все поместятся на корабле, хотя обещает очень большой. О.Чиж ― Но мы остаемся здесь — что делать – на планете Земля и, более того — в пределах Российской Федерации. И в пределах Российской Федерации сегодня пришла новость о том, что в Орле все-таки установили памятник Ивану Грозному. «Ну, были споры, а теперь, как говорят местные власти, — я цитирую – «народ успокоился, недовольных не осталось». Как это воспринимать следует сейчас? А.Кураев ― Какое время на дворе – таков мессия. Формула вполне ясная. Этим людям, в частности, губернатору Орла, ему кажется, что это прекрасный способ управления Россией. То есть понятно, что, на самом деле, это памятник себе, своим мечтам. О.Чиж ― Почему? А.Кураев ― Губернатор дает вполне откровенные комментарии: «Великий царь заставил Россию всех уважать…». То есть язык питерской подворотни, гопники такие: «всех заставим уважать» и прочее. То есть этим людям хочется повторить подвиг Ивана Грозного, чтобы все боялись, чтобы в стране был порядок, чтобы чуть что – можно было любого к ногтю: закатать, голову отсечь и так далее. И при этом желательно прирастать, прирастать… Правда все та же проблема остается с той же Ливонией, Европой, которая не желает ложиться под русского царя. Да Сибирь вроде уже завоевана, а дальше тоже не очень-то и пойдешь – там тоже нас именно в качестве государей не очень ждут. Поэтому остается покорять внутренние пространства, своих собственных граждан. О.Чиж ― То есть амбиции царя есть, а сфера приложения закрыта? А.Кураев ― Это не амбиции царя, потому что вопрос в самомпонимании царя: что значит, быть царем? Потому что одно самопонимание было у Александра I, просвещенного государя, совсем другое было у Ивана Грозного самопонимание царя, пределов его власти, а эти пределов для него, в общем, нет. И, по сути, этот памятник – это памятник мечтам. НРЗБ Такое должно быть лицо нашей власти: Мы, может быть, сами скоро станем такими. Вы, пожалуйста, нас не осуждайте. У нас великие святые прецеденты. Памятник приняли – принимайте и живого. О.Журавлева ― То ли еще будет ой-ей-ей! А.Кураев ― Видите, есть прекрасная на эту тему песня Галича про памятники Сталину, которые снесли, но они хранятся по закоулочкам пока, по шкафчикам – маленькие, гипсовые. И дальше он пишет: «Им бы гипсовым, человечины — они вновь обретут величие!» О.Журавлева ― Есть ощущение, что у поклонников Ивана Грозного – у поклонников во власти именно – другие отношения, скажем, с авторитетом церкви, скажем, чем у Ивана Грозного. Вот это никак не смущает? А.Кураев ― Насколько я помню, Иван Грозный 5 или 6 митрополитов во главе церкви сменил, так что, я думаю, это для них вполне пример. Правильно, церковь должны быть колесиком и винтиком. Мы просто гайки великой спайки. О.Журавлева ― А мне казалось, что эти люди как раз воспринимают церковь как некоего такого, наравне с государством существующего помощника. А.Кураев ― Ни в коем случае не наравне, нет-нет-нет. Коврик в прихожей, знай свое место. О.Журавлева ― Как вы думаете, почему те протесты, которые были изначально, так схлопнулись? Ведь были недовольные, они даже выходили на акции, что-то говорили, что негоже его тут ставить. А.Кураев ― Я не знаю, я в Орле не был. Но в этом, конечно, есть определенная заслуга патриарха Кирилла, который поддержал идею установки памятника Ивану Грозному. И усилиями местного губернатора опять же эта приватная беседа стала публичным достоянием. Местным митрополит тоже, вполне естественно, поддержал. Ну, а потом, все-таки какое-то сообщество людей, которые могут долго не соглашаться и открыто, оно за пределами столиц практически почти незаметно. О.Журавлева ― А вы думаете, что для людей это аргумент – я имею в виду поддержка патриарха или митрополита, что для них, действительно, какое-то моральное клеймо, что если они одобряют, то значит, можно. А.Кураев: Иван Грозный городу Орел ничего плохого не сделал. Он там никогда не бывал А.Кураев ― Ну, скажем так: наличие телевизора – это всегда на любых референдумах важнее всего. И когда эти лица по всем каналам говорят одно и то же – не важно, разными устами: патриаршими или губернаторскими или каких-то местных продвинутых журналистов – на какую-то тему, то людям кажется, что вроде бы так оно и есть. Кроме того, нельзя же приписывать массовому жителю хорошие знания подробностей истории 16-го века. Есть некий этот общий постсоветский комплекс: Нас оболгали, у нас украли нашу Победу. А если у нас как бы украли Восточную Европу, которую Сталин завоевал, то, наверное, еще и раньше тоже Европа все время крала наши победы. И Константинополь уже почти был наш – Акунин описал, понимаете ли. И Прибалтику Иван Грозный уже совсем-совсем завоевал, а опять же весь этот нехороший Запад… Взяли отобрали, да еще нашего царя-батюшку оклеветали. Это очень простые клише, они очень хорошо усваиваются. О.Журавлева ― С благодарностью усваиваются? А.Кураев ― Да, конечно, тем более, это ложиться, в общем, и на советскую школьную картину мира. О.Журавлева ― Кругом враги – вот это вот? А.Кураев ― Знаете, не только »кругом враги», а еще своеобразное восприятие истории. Вот как бы клише было такое: Не важно, какой каков нравственный облик того или иного правителя. Важно то, что он сделал для роста нашей державы. Как скажем, про одного из первых московских князей, про Ивана Калиту были такие, по-моему, такие стихи, в те сталинские годы ходили: «Был ты видом довольно противен, нравом подл, но не в этом суть – исторически прогрессивен оказался твой выбранный путь. О.Журавлева ― Продолжим эту тему после небольшой паузы. РЕКЛАМА О.Журавлева ― 19 часов, 20 минут в Москве. Напоминаю, это программа «Особое мнение». Особое мнение сегодня представляет дьякон Андрей Кураев. Вот мы говорили об этом тренде на усвоение, что где-то нас всегда оболгали: нас оболгали и в 20-м веке и до этого нас оболгали. Ведь многие сейчас обсуждают историю с диссертацией министра культуры, которая как раз посвящена проблемам объективного освещения российской истории. Из списка претензий заявителей к этой диссертации выясняется, что в тексте министра культуры «православные верующие хорошо понимали, о чем идет речь в церковных книгах, потому что они на русском языке написаны; то ли дело протестанты, которые читали на латыни» и том подобное. Может быть, в этом проблема, что не так больше важен какой-то факт, не так важная реальность, как то, что можно нарисовать пренебрегая фактами. И вопрос с памятниками в том же – что ни казус исполнителя, ни пример показать, какими мы хотим быть, а просто выстроить какую-то параллельную реальность. А.Кураев ― Эта параллельная реальность устраивается не просто ради экспозиции, а для того, чтобы вызвать определенную реакцию людей, в том числе, на политику властей. Должны привыкнуть, что здесь, в этой стране так всегда, что это хорошо, мы ничего не стыдимся, и поэтому не стесняемся ничего и сейчас; и в общем, вы от нас ничего толком не добьетесь; слушайте и повинуйтесь — иначе будет хуже. Что касается диссертации Мединского, то да, безусловно, эта тема, безусловно, давно-давно известна, что есть пристрастность даже свидетеля, не говоря уже, что более далекого рассказчика и аналитика; некая субъективность человеческого восприятия, рассказа о том, что он видел. Это известно со времен древнегреческих философов. Потом, когда речь идет о каких-то описаниях исторических событий, понятно, что надо учитывать, скажем, окружение; кто заказчик этого, хронист и летописец даже. В этом смысле всегда в Европе отличаются даже монастырские хроники от светских хроников. Несколько другой угол зрения. Бывает большая свобода именно у церковного писателя, чем у того, который при дворне у какого-нибудь курфюрста или герцога. А.Кураев: Язык питерской подворотни, гопники такие: «всех заставим уважать». Повторить подвиг Ивана Грозного Бывает обратное. Скажем, «Повесть временных лет» — это чисто такая придворно-епископская летопись, этакая греческая версия русской истории. Потому что епископ из Греции был назначен, поэтому там, скажем, почти ничего нет о князе Владимире том же самом. То есть крестился, и потом – бац! – 20 лет молчания. Что он там дальше делал? И так далее. Да, все эти вещи известны, и, конечно, понятно, что есть и национальные пристрастия. И, конечно, ясно, что польские какие-нибудь историки или польская версия русской истории будет сильно отличаться даже от арабской версии русской истории и обратно, естественно. Все это, конечно, надо учитывать. И в нормально развивающейся исторической науке всегда это ценнейший источник — рассказы и свидетельства иностранцев. О.Чиж ― Путешественников особенно. А.Кураев ― Путешественников иностранцев, да. А тем более, речь идет об иностранцах, которые подолгу жили в России в основном, которые приглашали царями на службу, а за это хорошие деньги получали, в меру своих сил вестернизировали наш стиль жизни. И по ходу дела вели свои записки, и по возвращению на родину, если им удавалось уехать, они там рассказывали о том, где они были. Конечно же, там будет, несомненно, своя субъективность все равно, но это необходимый источник для понимания нашей страны, ее быта, ее нравов, ее истории. Дальше, естественно, надо учитывать, что и у наших историков тоже есть своя партийность. Как известно, это страна с непредсказуемым прошлым. Потому что каждое новое правительство объясняет, что раньше все на самом деле было иначе, чем нас учили в школе. И в этом смысле уж Мединского точно нельзя назвать беспристрастным историком. Это НРЗБ что главное – это величие России всегда обосновывать: Мы всегда правы – и точка! В этом смысле называть его ученым нельзя. Пропагандист – да. Талантливый ли или нет пропагандист – отдельный разговор. Но при чем тут докторская диссертация и научная степень – это немножко непонятно. О.Чиж ― А как думаете, чем закончится рассмотрение этого вопроса в Министерстве образования вот сейчас, после смены власти там особенно? А.Кураев ― Это зависит от того, останется Мединский министром культуры или нет при формировании нового правительства новой Государственной думой. Я не исключаю, что, учитывая, что впереди еще президентские выборы, вряд ли Мединский так дорог Кремлю — вполне могут принести его в жертву. О.Чиж ― Вместе с докторской? А.Кураев ― Вместе с докторской, почему нет? О.Чиж ― Еще хочу с вами поговорить про такую историческую память, но даже не память, но про какие-то болезненные точки, с этой памятью связанные. Потому что вот в раз в неделю появляются какие-то новости, связанные с доской Маннергейма в Санкт-Петербурге. Сегодня вот выяснилось, что полиция выясняет, что с ней произошло: на ней следы от пуль. Кто-то ее обстрелял, предположительно – противники установки. Вот ведь как-то по-разному это складывается. Почему этот вопрос настолько болезненный, что людей это не оставляет, они готовы по ней стрелять, а к каким-то другим вещам, как к тому же памятнику Ивану Грозному, они относятся спокойно? Вот где тот крючок, на который реагирует человек? А.Кураев ― Это разные города, разные люди. И, действительно, все-таки, скажем так, Иван Грозный городу Орел ничего плохого не сделал. Он там никогда не бывал. Однажды подписал бумажку: «Ладно, стройте там крепостицу» — и всё. То есть в этом смысле, конечно, опять же неприлично губернатору говорить, что «вот как Петр Первый основал Санкт-Петербург, поэтому, естественно, там ему памятник». Простите, Петр там сам пахал, в этом городе и его сделал и так далее. А мало ли какой правитель подписал какую-нибудь указивку о том, что постройте там где-нибудь на окраине крепость — мы что, ему памятники начнем ставить? Это несколько странный подход. А к Маннергейму, действительно, отношение, естественно, сложное, потому что как бы то ни было, это соучастник геноцида ленинградского в блокаду. И поэтому возмущение жителей города достаточно понятно. Непонятно одно – непонятна вкусовщина наших властей, того же Мединского. Чистая вкусовщина. То есть, может быть – я не знаю, почему – может быть, нашему президенту нравится мундир Маннергейма. Я не знаю, что ему может нравиться. А.Кураев: Наличие телевизора – это всегда на любых референдумах важнее всего О.Чиж ― А вы думаете, там всё, может, эстетикой банально определяться? А.Кураев ― Вполне может быть. Потому что рационального основания я просто не вижу, зачем так в этом упорствовать. Понимаете, а под это уже будет подверстываться какая-нибудь геополитика. Я понимаю, что Кремль лихорадочно ищет партизан в штабе НАТО и в Евросоюзе, чтобы какие-то наши были люди в Шенгенской зоне, которые бы время от времени голосовали бы против всех. И вот надеются, может быть, Чехия такой страной станет, может быть, Болгария; может, Италия, может, Франция, вот Финляндия, в конце концов. Но как-то все эти надежды, они не реализуются. То есть, может быть, ради этого в этой геополитической большой игре. Но, понимаете, вот мне уже 6-й десяток. Сколько я себя помню, всегда телевизор наш кричал одно и то же, пророчил, что Запад вот-вот рухнет; НАТО при последнем издыхании; страны протестуют, народы протестуют, вот-вот всё на Западе развалится. О.Чиж ― А он все не разваливается и не разваливается? А.Кураев ― Не разваливается. О.Чиж ― Раз уж мы начали эту большую тему с памятниками, мемориальными знаками и так далее, вот на днях, в середине октября начнут все-таки работы по установке памятника Владимиру на Боровицком холме. Я помню, что вам очень не нравилась эта история, когда был первоначальный проект с Воробьевыми горами. А как насчет места на Боровицком? А.Кураев ― Но до сих пор пока и с этим памятником не сказали – ни его размеры я как-то не понимаю… О.Чиж ― 16 метров, насколько я понимаю, по последней версии. А.Кураев ― А в общем, я, действительно, не понимаю, зачем в историческом месте Москвы ставить новодел. Вопрос серьезный. То есть по другим поводам нам говорят, что надо, чтобы жизнь Москвы была более дисперсной, чтобы не всё концентрировалось в центре. Театры, торговые помещения, учебные помещения, организации различные, в том числе, федеральные должны выезжать из центра в Новую Москву и так далее. О.Чиж ― Ну, про это уже забыли. А.Кураев ― Да. И вдруг так настойчиво: нет же вот, понимаете, надо им памятник князю Владимиру поставить здесь, у въезда на той тропинке, по которой нынешний Владимир въезжает в Кремль. О.Чиж ― А логика установки не та же самая, что с Иваном Грозным, нет? А.Кураев ― Нет, нет. Дело в том, что к князю Владимиру отношение вполне хорошее. Тот минимум знаний, который есть в обычном сознании – это светлый фон, и, скорее, поэтому в тени этого памятника может быть расти и рейтинг его тезки, то есть здесь, скорее, так. Другое дело… Я вот буквально прочитал на днях на одном американском церковном сайте, что к ним приехал митрополит из Киева, из нашей церкви и привез икону с мощами князя Владимира. И этот зарубежный православный сайт пишет, что идите срочно – это помогает восстановлению мужской потенции. Если в самом деле такое верование есть, тогда понятно, что накануне эпохи, когда у нас новые «кремлевские старцы» у нас заведутся как во времена Брежнева, то ясно, что это очень актуально – в этом месте. О.Чиж ― И на этой опасной шутке мы сейчас прервемся. У нас впереди несколько минут паузы. НОВОСТИ О.Чиж ― 19 часов и 34 минуты. Это программа «Особое мнение» Особое мнение сегодня представляет дьякон Андрей Кураев. Еще одна тема, которую я хотела с вами обсудить, это большая история, связанная с ужесточением практики применения абортов. Вот в Польше сегодня проходит огромная акция по этому поводу, как раз против ужесточения, хотя там, кстати, закон один из самых строгих в Европе. Но эта тема всплывала и у нас последние дни после того, как патриарх подписал петицию за запрет на право добровольного прерывания беременности. Понятно, как относится к этому церковь. Но может ли здесь речь идти о запретах, или как-то другими способами нужно с этим бороться? А.Кураев ― Эта история, она очень интересная, она гораздо более интересна, чем история с исчезающими часами. Дело в том, что да, патриарх подписал такую петицию. Этот текст был известен до его подписания задолго. Подписи собирались. Было опубликована фотография, где патриаршая подпись, причем где-то, вы знаете, смиренно… сначала там какие-то женщины подписали еще до него. Он подписал во время этого праздника. А.Кураев: Мединского точно нельзя назвать беспристрастным историком Сайт Патриархии официально сообщил и воспроизвел текст этой петиции. В тексте говорилось о том, что это именно НРЗБ запрету абортов как хирургическим путем, так и химическим путем. А третьим пунктом уже после этого шло, что то, что как первый шаг нельзя вывести аборты из системы обязательного медицинского страхования. Однако же почему-то на следующий день пресс-секретарь патриарха священник Александр Волоков заявил, что патриарх не подписывал петицию о запрете абортов, а только подписал призыв вывести аборты из системы ОМС. Вот это очень интересно, то есть пресс-служба патриарха в очередной раз соврала. Поздравляю их сорвавши очередной раз. Но вопрос, почему они на это пошли? Я могу предположить только одно. Дело в том, что если мы посмотрим на это событие из Кремля НРЗБ, то это крайне неуместная инициатива, потому что совершенно понятно, что консенсуса в обществе по этому вопросу сегодня никак не достичь. Российской общество при всем при том очень светское, может быть, самое светское вообще в Европе, вот по реальной повседневной этике… О.Чиж ― Не по словам. А.Кураев ― Не по словам. По реальной этике, по повседневным социальным отношениям, этикету, по посещению храмов и прочей социологами улавливаемой статистике. Это совсем не похоже на то, что в Польше. Но даже если в Польше мы видим, что там идут постоянные дискуссии по поводу запрета на аборты, то, тем более естественно в нашей стране, в которой, между прочим, в советские годы, ныне вновь воспеваемые, запрета на аборты не было никак, то, естественно, здесь консенсуса не добиться. Дальше. Если консенсуса нет, идут дискуссии, подключаются какие-то серьезные федеральные ресурсы – за, против, начинается дискуссия. Понятное дело, что мгновенно образуется тандем: православные плюс мусульмане, – которые за запрет абортов. Тем не менее, особенно, конечно, накануне президентских выборов президент не может допустить, чтобы оттолкнуть от себя такую огромную массу избирателей, светски настроенных. Поэтому запрета все равно не будет. О.Чиж ― Тогда зачем? А.Кураев ― А тогда, я говорю, с точки зрения Кремля посмотрите на ситуацию. Если начинается православно-мусульманская пропаганда за запрет абортов, хотя обращенная к государственным властям, а власти на это не реагируют и не вводят эти запреты, то тем самым мы предоставляем великолепный аргумент экстремистским исламистам-проповедникам. То есть они тогда в этом случае, получается, могут сказать: «Видите, эти гяуры, засевшие в Кремле, они убивают наших правоверных мусульманских детей. Значит, мы должны спасти наших детей любой ценой, и поэтому мы за ценой не постоим, поэтому здесь любые методы хороши вплоть до самых крайних». Я думаю, что политтехнологи в Кремле это прекрасно понимают и поэтому объяснили патриарху, что «это как-то очень некстати, ваша инициатива». Патриарх и сам это до некоторой степени понимал и поэтому подписал этот документ, как говорят, на завалинке, в подмосковном приходе. Патриарх не мальчик в политике. Если он чего-то хочет добиться, он прекрасно знает, как это делается. НРЗБ напрямую говорить с первыми лицами, точнее говоря, с одним лицом. Надо к нему обращаться. Хорошо, хочет – обращайся публично, но опять же, прежде всего, от своего имени. Надо об этом постоянно говорить в своих речах, с каким бы чиновником ты не встречался, говорить: «А для нас главное – вот это». Не деньги на строительство какого-то монастыря – а вот »убивают детей у нас в стране — давайте это прекратим». Если бы это жило в его голове всерьез, он, наверное, должен был бы каждый день в каждой беседе, в каждой проповеди об этом говорить, вплоть до того, что «пока вот не запретите – в храм пускать не буду!» — например, вердикт такой наложить. Этого нет. Он подписывает письмо, которое адресовано на деревню дедушке. Потому что парламент принимает законы, а парламента как раз именно в это время случайно в стране нет. О.Чиж ― Но он быстро собирается, это как раз решаемо. А.Кураев ― Очевидно патриарх прекрасно знает, что ему будет не до этого. Надо принять бюджет и так далее. А в следующем году уже все это забудется. То есть явно, что это был пиар – шаг патриарха, обращенный к своим, не к государственным властям, не к светскому обществу, а ему очень важно почему-то – он считает последнее время – доказать сознательно православным, активно православным людям, что «я ваш». О.Чиж ― А что, там есть сомнения у активно православных людей? А.Кураев ― Конечно. О.Чиж ― Почему? А.Кураев ― Все-таки биография митрополита Кирилла, она вызывает у этих людей огромное сомнение. Прозападный либерал, экуменист и тому подобное. А и еще и к Папе вдруг съездил. Он уже почти этот свой былой имидж разрушил, и тут — надо же! – пришлось к Папе в Гавану лететь. Значит, сейчас надо снова по частям эту мозаику собирать. Так что он решал свои проблемы, подписывая петицию. Но он немножко не рассчитал, поэтому, я полагаю, что он получил замечание. И поэтому пресс-служба на следующий день опять же, спуская в канализацию свою собственную репутацию, начала отрицать очевидные вещи: патриарх не подписывал петицию за запрет абортов, он, дескать, совсем за другое подписывался. О.Чиж ― Там потом была формулировка, что он подписал как гражданин… А.Кураев ― Это не важно. Текст, который он подписал, он открыт, он небольшой – там три пункта. И заявлять, что он подписался только под третьим – это немножко наивно, тем более, что они сами перед этим опубликовали и сказали, что именно за все три он подписал. О.Чиж ― А ваше личное мнение: должно государство здесь вносить ограничение или все-таки это личный выбор человека, на которых нужно влиять другим образом? А.Кураев: Вряд ли Мединский так дорог Кремлю — вполне могут принести его в жертву А.Кураев ― Нет, я думаю, что государство не может здесь многое сделать. А, во-первых, это, конечно, ненормально, когда аборты финансируются за счет государства, то есть за счет опять же моих денег. Я скажу по-американски: Я налогоплательщик, госбюджет – это мой бюджет, я туда деньги отчисляю; у меня есть право контролировать их расходование. Это тысячи раз сказанные в 90-е годы вещи в этой же студии. Естественно, возникает вопрос, почему миллионы, почему миллионы православных, мусульман, которые считают аборт грехом, должны финансировать эту операцию? Она не такая уж дорогая. О.Чиж ― Даже если речь идет об аборте после изнасилования или по медицинским показаниям? А.Кураев ― Это, понимаете, мы с вами долго перечислять исключения. Исключения можно перечислить. Но неординарные ситуации не должны способствовать нормализации того, о чем мы говорим. О.Чиж ― Вы сказали про то, что их нужно вывести из системы ОМС, перестать их финансировать за счет государства. Но при этом оставить в качестве разрешенных для частных клиник? А.Кураев ― За свои деньги – да. Дальше. То, что можно опять же сделать на государственном уровне – защитить права врача, которые не хочет совершать аборт. То у врача тоже могут быть – это не важно – просто светские, этические убеждения. Я таких врачей знаю, которые говорят: «Я гинеколог, я хочу помогать рождению жизни, но не заставляйте меня убивать». Очень важно, чтобы было зафиксировано право врача на отказ от каких-то операций, вмешательств, которые он считает неэтичными, несоответствующими своим взглядам. И, соответственно, закон, чтобы за этим смотрел, чтобы его не дискриминировали в рабочем коллективе. Скажем, в Америке специальные законы следят за тем, чтобы афроамериканцы не дискриминировали в том рабочем коллективе совершенно частном, негосударственном… О.Чиж ― Чтобы он мог отказаться и ему за это ничего не было. А.Кураев ― Да, да. О.Чиж ― Еще одна тема, с этим связанная. Вы наверняка знаете про законопроект о запрете бэби-боксов так называемых. Сейчас есть петиция в их поддержку, наоборот. Она набрала 170 тысяч подписей за 5 дней, как сообщает ТАСС. Вот эта практика, она правильная – бэби-боксы для тех, кто хочет оставить ребенка? А.Кураев ― Если это поможет спасти жизнь хоть одного ребеночка, так это хорошо. Пусть будет. О.Чиж ― А зачем тогда они пытаются их запретить, как вы думаете? А.Кураев ― Просто государству хочется все-все контролировать, а некоторым чиновникам — показать, что о ни носом землю роют только для блага избирателей. О.Чиж ― Еще одна тема, не могут мимо нее сегодня пройти. Она, на самом деле, скорее про продление жизни, и про чуть ли не вечную жизнь, правда, на земле. Вот сегодня началась Нобелевская неделя, и Нобелевскую премию по физиологии и медицине получил японский ученый, который занимается таким явлением, как аутофагия. Там процессы внутри клетки, процессы умирания и процессы жизни. И люди, которые сегодня это комментируют, говорят, что, в том числе, это вещь, которая позволяет приблизиться к продлению жизни, приблизиться к омоложению организма. Когда речь идет об изменениях внутри самого человека, это не просто лекарство, которое вылечит простуду, а внутренние изменения, которые нам позволят жить дольше. Как церковь к этому относится? Это этичный момент? А.Кураев ― Этично было бы это приветствовать. Но запретив закупку этих лекарств и такого оборудования для кремлевской клиники. О.Чиж ― А для всех остальных – хорошо. А.Кураев ― Да, а для простых людей – да. Ну, чтобы не было бессмертного правительства, правительства бессмертных… А то у них одна проблема останется – Альцгеймер и всё. А с ядерной кнопочкой дрожащими пальчиками можно не туда попасть. О.Чиж ― Про практике всё обычно наоборот получается в смысле доступности… А.Кураев ― Да, я понимаю, что все будет наоборот. Мы получим опять же вечное правительство. О.Чиж ― В пятницу, когда будет продолжаться Нобелевская неделя, объявят лауреатов премии мира, и, конечно, понятно, что невозможно предугадать, кто будет этот лауреат. Но перечисляют различные варианты. Вот политиков всех мастей – от Дональда Трампа и Ангелы Меркель, но, в том числе, называют и Папу Римского. Как вы думаете, это будет правильно? А.Кураев ― Ну, Папа Римский – традиционный номинант. О.Чиж ― Каждый год. А.Кураев ― Да. Поэтому ничего странного в этом нет. Конечно, с нобелизацией Обамы, конечно, Нобелевский комитет изрядно опозорился 8 лет тому назад. О.Чиж ― Поэтому политика давать, наверное, не очень хорошо – они не оправдывают надежд. А.Кураев ― Просто это означает, что и сам выборы бывает крайне политизирован. Знаете, это как в церковной жизни: не святые люди решают, кого объявить святым. О.Чиж ― Ну, кто-то должен это решать. А.Кураев ― Все-таки нечто подобное и здесь. Люди, у которых есть свои пристрастия свои представления о мире, они решают: Вот давайте это имя сейчас вознесем на щит. И какие-то свои интересы они при этом не забывают. О.Чиж ― Спасибо вам большое! Это «Особое мнение». И особое мнение представлял сегодня дьякон Андрей Кураев. Меня зовут Оксана Чиж. Спасибо всем.

Ссылка на источник