<
Эхо Москвы :: Особое мнение: Валерий Соловей
Опубликовано в рубрике: Новости Москвы

 Т.Фельгенгауэр ― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, и я рада приветствовать в этой студии своего гостя, сегодня здесь выступает политолог Валерий Соловей. Здравствуйте, Валерий Дмитриевич. В.Соловей ― Здравствуйте, Татьяна. Т.Фельгенгауэр ― Для начала вам придется оправдаться. В этой студии моим коллегам вы рассказывали, что запас прочности политический у Дмитрия Медведева достаточно велик, чтобы 2018-й год пережить, а там, глядишь, может, еще и разок президентом стать. Тем не менее, вот мы читаем свежие исследования Левада-центра, число россиян, одобряющих деятельность премьер-министра Дмитрия Медведева, упало на 10 процентных пунктов в марте. В.Соловей ― Это очень серьезное падение, тем более рейтинг его был не очень высок. Но политическая прочность позиций премьер-министра определяется не отношением общества, а отношением к нему президента. В этом смысле позиция Медведева не только не пошатнулась, но, пожалуй даже, укрепилась. Т.Фельгенгауэр ― Это за счет чего же она укрепилась? В.Соловей ― За счет того, что у нас (НЕРАЗБОРЧИВО) в глазах общества (вы уж извините за такой невольный парадокс и не очень, может быть, благожелательный по отношению к обществу). Потому что любая кампания, развернутая против кого-то из высокопоставленных государственных чиновников и деятелей, в глазах президента достаточна для того, чтобы не принимать в отношении этого чиновника каких-либо негативных решений, кадровых решений. Но я могу сказать, что и до того, как развернулась кампания, позициям Дмитрия Анатольевича ничего не угрожало. Не угрожает им ничего и сейчас. Хотя, насколько мы можем понять, он пережил, конечно, очень тяжелое… Ну, настоящий шок, психологический и моральный. В.Соловей: Следят, чтобы рост министра не был опасным. Рейтинг любого министра не должен превышать 10% Т.Фельгенгауэр ― Ну вот смотрите, ведь, у нас есть с вами условно две России – Россия, которая смотрит телевизор, и Россия, которая знает, что такое интернет, и пользуется им не для того, чтобы сидеть на сайте «Одноклассники», смотреть, например, фильм Фонда борьбы с коррупцией. В.Соловей ― Причем, вторая Россия становится всё больше. Вот эта вот Россия – она становится… Но вопрос не в количестве, а вопрос в характере поведения. И, вот, 26-го марта мы впервые увидели, что вот эта вот аудитория социальных сетей, которая была активна до этого онлайн, вдруг она вышла оффлайн. И это очень важный сдвиг в российской политике. Если этот сдвиг закрепится, то будет меняться и российская политика, и будет меняться очень существенно. Т.Фельгенгауэр ― То есть шоком для Дмитрия Медведева стал не сам фильм и 17 миллионов просмотров этого фильма, а то, что люди реально вышли на улицу? В.Соловей ― Вы знаете, насколько я знаю, власть была удивлена, обескуражена произошедшим. Она вдруг с удивлением для себя обнаружила, что если ей казалось, что общество уже притерпелось ко всему и оно покорно всё проглатывает, что в этом обществе очень силен запрос на справедливость. Я могу сказать, что это стало открытием. И сейчас это открытие пытаются осмыслить, ну, в меру, конечно, своих интеллектуальных способностей, и решить, как же реагировать, как поступать. Пока нет ни ясного осмысления, нет ни ясной реакции, но всё это оказалось неожиданностью. Т.Фельгенгауэр ― Ну и в эту картину же укладывается то, что целый месяц молчал Дмитрий Медведев и только вчера внезапно на заводе «Тамбовский бекон» решил как-то прокомментировать. Вас лично удовлетворил ответ Дмитрия Медведева? В.Соловей ― Я могу сказать как человек, который профессионально занимается пиаром и преподает его, ну и отчасти занимается медиаманипулированием. Ему стоило бы промолчать. Вот, могу вам точно сказать. Ему не стоило ничего говорить на этот счет, тем более так, как он сказал. Лучше бы он молчал. Это было бы лучшее из всех плохих тактик. Т.Фельгенгауэр ― Какие ошибки, с вашей точки зрения профессионала пиара, совершил Дмитрий Медведев? В.Соловей ― Знаете, они выбрали (ну, он и его сторона) не такую, уж, может быть, и неправильную позицию. Они решили просто отмалчиваться, полагая… Ну, есть такая закономерность, что новости умирают сами на 9-й день, если их не подпитывать. Ну, вот… Ну, не все новости. Вот, новость о фильме и вся история с Медведевым стала раскручиваться. Не только благодаря там усилиям ФБК и Навального, но во многом благодаря тому, что включилась значительная часть общества. То есть это приобрело характер самоподдерживающегося эффекта, да? И второе, несколько замечаний, реакции премьер-министра – они были, я бы сказал, неудачными. Ему надо было или вообще молчать и никак не реагировать, или… Ну, это было самое лучшее. Вот. Тем не менее, было несколько реакций промежуточных – они оказались неудачными, они подогрели скорее интерес. Потом вот это замечание президента, что Дмитрий Анатольевич у нас заболел, не уберегли мы его. Т.Фельгенгауэр ― А потом в Арктику его повез закаляться. В.Соловей ― В Арктику, да. Но лучше бы, действительно, он отмалчивался, вполне серьезно. Потому что сейчас, наконец, появилась повестка, которая способна вытеснить повестку коррупционную, да? Вот эта вот повестка безопасности, связанная с терактом в Петербурге. Ну, надо было просто подождать, пока произойдет вытеснение, и всё. То есть, конечно бы, негативный эффект сохранился (его уже невозможно нивелировать). Плюс к этому Дмитрий Анатольевич мог бы проявить некоторую наступательность, скажем, во время поездок по регионам. Люди любят, когда премьер-министр, ну, вообще любой начальник костерит нижестоящих начальников. Вот, как он поступил по отношению, скажем, к министру Ткачеву. Если бы он так поступил по отношению к ряду губернаторов, дав понять, что он премьер и занимается сейчас подготовкой страны к зимнему сезону (а у нас подготовку к зимнему сезону надо начинать с конца весны и всё лето), возможно бы это, опять же, снивелировало эффект, показало бы, что у нас в стране есть администратор-хозяйственник. Люди, на самом деле, ценят таких. Вот, администраторов-хозяйственников. Т.Фельгенгауэр ― Я тут вспоминаю прям сразу «Обыкновенное чудо», министр администратор. Да, у него, да, был пустой чемодан с кальсонами. В.Соловей ― Вы знаете, в России это не самая плохая репутация. Т.Фельгенгауэр ― Если вернуться к рейтингу, все-таки, для Владимира Путина, как мне казалось (может быть, я не права – вы меня поправите), настроения граждан – это важно. В.Соловей ― Очень важно. В.Соловей: Компенсаторный эффект пропаганды перестал работать в начале 2016. Она перестает компенсировать проблемы Т.Фельгенгауэр: 10% ― серьезный результат. Ну и давайте, как бы, сделаем скидку на то, что считали российские социологи при всем моем уважении к Левада-центру. В.Соловей ― Да. Т.Фельгенгауэр ― И это же очень опасный сигнал. В.Соловей ― С точки зрения президента – нет. Для президента опасный сигнал, если его личный рейтинг начинает драматически снижаться. Вот это опасно. Потому что президент понимает или ощущает очень хорошо, что российская политическая система – это пирамида, которая перевернута, она стоит на вершине, она стоит на Владимире Путине. Поэтому рейтинг Путина критически важен. Вот, он критически важен. И он критически важен не только для Путина, он критически важен для устойчивости этой системы (пирамиды) и для элиты. Потому что если у Путина высокий рейтинг, это означает, что он контролирует общество. Элита очень хорошо себе в этом отдает отчет. Рейтинги премьер-министра, министра обороны, министра иностранных дел, институтов не важны. Не важны. Т.Фельгенгауэр ― Ну да. Вспоминается, какой был высокий рейтинг в свое время у главы МЧС Сергея Шойгу и где тот Шойгу. Раз за разом, причем, оказывался. В.Соловей ― Ну, я могу вам сказать, что очень внимательно следят за тем, чтобы рост рейтинга того или иного министра не приобретал чересчур быстрого и опасного характера. Рейтинг любого министра не должен превышать 10%. Т.Фельгенгауэр ― У Путина на 2% снизился рейтинг за март. В.Соловей ― Это не принципиально, это вполне себе допустимое колебание. Т.Фельгенгауэр ― Сейчас сделаем перерыв буквально несколько минут. Валерий Соловей в программе «Особое мнение», мы скоро вернемся. РЕКЛАМА Т.Фельгенгауэр ― Продолжается программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, Валерий Соловей сегодня у меня в гостях. По поводу возможных или невозможных изменений, то, что чувствует власть. 26-е марта стало неожиданностью. Видимо, какие-то выводы делаются. Интересно, какие? Ну, вот тут РБК сообщает, что, вроде, есть некоторые планы у Кремля, во всяком случае, обсуждается сейчас вопрос изменения повестки российского телевидения. Ну, вроде как, хотят, чтобы на телевидении больше внимания уделяли проблемам внутри страны, а не внешнеполитической повестке, которой 3 года как минимум, по-моему, посвящены абсолютно все ток-шоу. В.Соловей ― Абсолютно. Абсолютно точно, да. Т.Фельгенгауэр ― Насколько это реально? И что бы вы предложили в качестве такой внутренней повестки? При том, что мы с вами прекрасно понимаем, что вряд ли Владимир Соловьёв и Дмитрий Киселёв будут критиковать Владимира Путина. В.Соловей ― Ну, как говорится, старую собаку новым трюкам не научишь, да? Поэтому вряд ли они будут критиковать Владимира Путина. Кстати, сама констатация негодного положения дел с пропагандой абсолютно точна. Я могу вам сказать как специалист в этой области, что компенсаторный эффект пропаганды перестал работать уже в начале 2016 года. Уже больше года как пропаганда перестает компенсировать проблемы. Значит, надо переключаться на внутреннюю повестку. Какая? У нас нет большой позитивной повестки. Вот, сейчас у нас выйдет на первый план на какое-то время повестка безопасности. Это очень сильная повестка, но ее надолго не хватит, потому что мы в России привыкли жить в состоянии постоянной угрозы. И у нас уже есть некая, я бы сказал, такая, знаете, психическая тупелость от угроз, в том числе от угрозы терроризма. Нужна повестка позитивная, особенно к выборам. Поскольку большой повестки нет… У нас нет экономического роста. И не предвидится. У нас нет больших социальных программ – у нас есть социальное сокращение. То ее надо заменять множеством локальных повесток. Ну, скажем, мальчик спас собаку, собака спасла в пожаре, там, младенца, собаке поставили памятник. Вот, губернатор Ленинградской области проехался в метро. Вот такие маленькие новости, из которых попытаются как в мозаике составить большую позитивную повестку. Т.Фельгенгауэр ― Да. Нижегородские бабушки крутят банки с вареньем, а, вот, фермеры делают сыр. В.Соловей ― Да. Вот, посмотрите, как у нас развивается внутренний туризм, а какие у нас красоты, а что у нас там объем внутреннего туризма… Т.Фельгенгауэр ― Какие у нас кроссовки. (все смеются) Извините. В.Соловей ― Заметьте, не надо нам подбрасывать, как говорил последний советский лидер, да? Т.Фельгенгауэр ― Извините. В.Соловей ― Вот такого сорта вещи. То есть что-то найдут. Т.Фельгенгауэр ― Ну, слушайте, с учетом количества политических ток-шоу хватит на полдня. В.Соловей: У нас нет большой позитивной повестки. Сейчас выйдет на первый план на какое-то время повестка безопасности В.Соловей ― Вот, вы абсолютно правы: надолго не хватит. И это очень серьезная проблема. Т.Фельгенгауэр ― Ну и потом, ведь, это идет вразрез с бесконечным поиском врага. Или мы сосредоточимся на внутреннем враге? В.Соловей ― Вы знаете, есть ощущение, опять же, и вполне обоснованное, основанное на социологии, на исследованиях, что люди устали от поисков врага. Они уже в это не верят. Помните эту историю про мальчика, который кричал «Волки-волки!»? Т.Фельгенгауэр ― Да, безусловно. В.Соловей ― Вот, будете теперь как жители той самой деревни: они не верят, что волки. Нужна позитивная повестка. И проблема в том, что ее найти не могут. Вот сейчас лучшие умы Администрации президента и политконсультантов, близких к Администрации, будут как раз этим заниматься (поиском повестки). Что-то они придумают. Но! Вот это что-то, что они придумают, не может компенсировать всё равно реальный происходящий и задевающий всех нас экономический кризис и снижение наших доходов. Т.Фельгенгауэр ― Вот, Илья совершенно справедливо, на мой взгляд, беспокоится: «А новый Крымнаш нам не грозит?» В свое время это сыграло потрясающую консолидирующую роль. В.Соловей ― Вы знаете, дважды такие трюки не повторяют, я могу совершенно точно сказать. Этого не будет. Т.Фельгенгауэр ― Земля-то не резиновая, конечно. В.Соловей ― И Земля не резиновая, и наши ресурсы сокращаются как шагреневая кожа, в том числе и ресурсы нашей военной машины. У нас прекрасная военная машина, но она значительно уступает по своей мощи, скажем, военной машине США. Ну, нет у нас сил больше. Вот. Т.Фельгенгауэр ― И денег нет. В.Соловей ― И сил, и денег, и, честно говоря, и азарта уже. Т.Фельгенгауэр ― Хочу с вами поговорить про теракты. Как раз это, безусловно, внутренняя повестка, только не очень понятно, какие выводы из этой внутренней повестки делают. Потому что, не знаю, стоит ли ждать каких-то политических последствий и если да, то кому?.. В.Соловей ― Ну, вы знаете, обычно теракты – они выдвигают в центр повестку безопасности и они, как правило, по традиции в России приводят к некоторому внутриполитическому ужесточению. Ну, мы помним там последствия чудовищного террористического акта в Беслане – там, отмена выборов губернаторов. По-моему, власть колеблется сейчас: вот, ей идти по этому пути? А что ужесточать тогда? А ФСБ, да, там, силовые структуры получили и так все полномочия, какие им нужны. Закон Яровой принят. Собственно говоря, что еще делать? Ну, максимум там можно запретить любые массовые мероприятия, да? Как называют, ввести мораторий, как в Госдуме вчера прозвучало предложение. Такого рода моратории имеют свойство оказываться у нас постоянными из временных. Поэтому, скорее всего, будут сделаны некоторые изменения в идеологической повестке, в пропаганде. То есть будут говорить о необходимости сплочения, о необходимости консолидации, показывать пример консолидации, да? Говорить о необходимости бдительности, попытаться сплотить. Т.Фельгенгауэр ― Но кто же во всё это поверит, если на завтрашний митинг висят объявления на сайте Массовки.ру и говорят «Ребят, мы вам дадим 400 рублей. Нам нужны люди на траурный митинг». В.Соловей ― Вот в этом и проблема, что повестка эта, которая, по идее, должна бы быть сильной, вряд ли будет иметь значительный эффект. А ужесточать можно попробовать, но тогда, скажем, политически активная часть общества (как выяснилось, она у нас, все-таки, есть и, может быть, не столь уж маленькая) скажет: «Ну, понятно тогда, чего вы добиваетесь. Вы хотите нас вообще, там, скрутить в бараний рог». Поэтому есть сейчас ощущение растерянности. То есть власть не может пока выработать внятной политики. И растерянности, и некоей внутренней нескоординированности действий. То есть какие-то совершенно разные-разные импульсы. Т.Фельгенгауэр ― Но вы это по каким индикаторам улавливаете? То есть на что ориентироваться, чтобы сделать такие выводы? В.Соловей ― Вы знаете, ориентироваться надо на то, что мы получаем некие публичные заявления (не важно, они исходят от официальных лиц или они сделаны анонимно, но, тем не менее, с целью придать их публичности), и эти заявления, эти сигналы – они противоречат друг другу. Это вот совершенно очевидный признак нескоординированности и отсутствие единой повестки. То есть впечатление, что разные группы влияния в российской власти (там, Администрация, около Администрации) – они пытаются проводить собственную повестку, у них есть свои спикеры, да? Они какие-то посылают сигналы. И в результате получается то, что один недоброй памяти советский партийный государственный деятель называл «сумбур вместо музыки». Вот, если в 2014-м, в 2015-м году у власти идеологически была какая-то музыка (пусть эта мелодия нам с вами могла очень не нравиться), то сейчас это какофония. Это совершенно очевидная какофония. И по истории с митингами, которую вы сейчас затронули, это видно. В.Соловей: Будут изменения в пропаганде. Будут говорить о необходимости сплочения, о необходимости консолидации «Мы будем проводить митинги. Нет, мы не будем. Мы будем проводить на Поклонной горе. Нет, мы проведем на Манежной площади. Мы обязали регионы. Нет, мы не обязали». Вот это вот пинание мячика – разные сигналы, которые, я могу вам сказать, вводят в состояние ступора региональные администрации, потому что там привыкли к тому, что есть одна власть, которая посылает один сигнал. Если регионы не получают ясного сигнала от власти, они не понимают: вообще власть существует или нет? И кто есть власть? Т.Фельгенгауэр ― Ну да. Как в некоторых регионах разрешили 26-го марта, а в некоторых нет. В.Соловей ― Вот, абсолютно. Это тоже, кстати, проявление вот этой самой нескоординированности. А как отреагировать? А что мы будем делать? Т.Фельгенгауэр ― Коротко (у нас 30 секунд до перерыва): а Полтавченко-то в отставку отправят? В.Соловей ― Именно из-за теракта нет теперь. Т.Фельгенгауэр ― Ну, как же так? В.Соловей ― Я думаю, что это усилит его как раз позиции. Т.Фельгенгауэр ― Вот, сейчас было неожиданно. Вам придется объяснить поподробнее, но через несколько минут. Валерий Соловей выступает сегодня в программе «Особое мнение». Мы скоро к вам вернемся – никуда не уходите. НОВОСТИ Т.Фельгенгауэр ― Продолжается программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, Валерий Соловей у меня сегодня в гостях. Так объясните, пожалуйста, про Полтавченко. Каким же образом это укрепляет его позиции? В.Соловей ― Это, опять же, связано с привычкой Владимира Владимировича не делать того, чего от него ожидают. И если раздадутся голоса «Ну как же? Там Полтавченко в отставку! Он несет какую-то ответственность», то тем паче нет, этого не будет. Было гораздо больше шансов, что Полтавченко пострадает за историю с Исаакием и за историю с Зенит-ареной… Т.Фельгенгауэр ― Которая продолжается, кстати. В.Соловей ― Которая продолжается. Но сейчас всё это, опять же, оказалось в тени вот этой вот террористической повестки безопасности. И я думаю, что сейчас он будет там сидеть. Вот. Не могу судить, сколь долго, но совершенно очевидно, что ему сейчас, вот, в данный момент и в ближайшем будущем ничего не угрожает. Т.Фельгенгауэр ― Давайте тогда про другого главу другого субъекта Федерации – я говорю о главе Удмуртии. Александра Соловьёва арестовали, привезли с черным мешком на голове, если верить журналистам, в самолете срочно в Москву. Арестовали на 2 месяца. Это что такое? В.Соловей ― Ну, а это то, о чем, в общем, давно говорили многие эксперты, наблюдатели, что вот эта вот антикоррупционная повестка будет продолжаться в таком виде – в виде арестов губернаторов. Что есть список для арестов и для снятия. Но говорят, что можно из одного попасть в другой и наоборот. Т.Фельгенгауэр ― Да наверняка, на каждого есть папочка. В.Соловей ― Да. Но есть те, знаете, кем не жалко пожертвовать. Есть фигуры совершенно слабые, которые не входят в сферу влияния каких-то очень крупных и влиятельных финансово-политических группировок. Вот, Соловьёв относился к их числу. Но сейчас, как мне сказали люди знающие, под ударом находятся практически все. Может быть, за исключением господина Кадырова. В принципе, все находятся под ударом, это первое. И второе, что среди госчиновников нет особого желания сейчас ехать и занимать губернаторские посты. Это очень характерно. Т.Фельгенгауэр ― Но кто же их спрашивает? В.Соловей ― Ну, их формально спрашивают, но спрашивают в такой манере, при которой они отказаться не могут. Т.Фельгенгауэр ― Можно ли опираться на таких работников, используя это слово? В.Соловей ― Вы знаете, это, на самом деле, проблема. Ну а на кого еще опираться? Вы, ведь, понимаете, что происходит? С мест поступает в центр фальсифицированная информация, да? Вот, там, еженедельно (а сейчас, говорят, уже ежесуточно, по-моему) должны вице-губернаторы по политике отчитываться в Администрацию о политической ситуации. Ну, вы понимаете, какие они отчеты туда посылают? Что у нас-то всё в порядке. Соответственно, всё, что потом происходит, оказывается абсолютной неожиданностью. Т.Фельгенгауэр ― Я просто не очень понимаю, как можно всё это уложить в одну картину. С одной стороны, эти самые люди, на которых есть папочки и которые в любой момент без предупреждения и без повода могут уехать в СИЗО Лефортово (там много губернаторов), они обеспечивают стабильность нынешней власти. Это у них там по 98% явки и результата Путина. В.Соловей ― Должно бы быть. Но сейчас с этим проблемы, да? Вот, как обеспечить необходимый, допустим, результат? Раньше всё было понятно – были деньги. Вот, золотой дождь нефтяных цен и, в общем, были социальные программы. А сейчас денег нет. Соответственно, власть, начиная с федерального центра, прибегает к каким методам обеспечения контроля? К силовым. Это вполне естественно, да? Потому что то, что у нас называют «борьбой с коррупцией», это, конечно, селективные репрессии. Но результат этих репрессий прямо противоположен ожиданиям: они не повышают эффективность аппарата, они снижают. И это заметно. И это говорят сторонние наблюдатели, что никто не работает лучше. Это не сталинская система, здесь невозможно уже оживить Сталина, невозможно заставить людей работать из-под палки в состоянии угрозы. Поэтому становится всё хуже, но это вуалируется. Вуалируется отчетами, которые поступают из регионов в центр, вуалируется самообманом центра, потому что не хочется иметь представления о реальной картине. Это стремно, говоря таким, не вполне академическим языком. Т.Фельгенгауэр ― Ну и поэтому закрывают глаза на то, что происходит в Чечне в том числе? В.Соловей ― Главное, чтобы не беспокоило. Потому что чеченская повестка – эта повестка с точки зрения федеральной власти она локальна. Ведь, она стала известна, благодаря «Новой газете» и некоторым блогерам, да? Если бы не было этих СМИ, вот этих разгребателей грязи, никто бы и не знал, это никого бы не беспокоило. Пока Чечня локальна, пока она условно не влияет на остальную Россию… Вы можете сказать, что она влияет, я с вами соглашусь. Но с точки зрения Кремля главное, чтобы это оставалось всё внутри. Мы платим за то, чтобы обеспечивать политическую лояльность этого региона. В.Соловей: Разные группы влияния во власти пытаются проводить собственную повестку, есть спикеры, они посылают сигналы Т.Фельгенгауэр ― Я не очень понимаю. Когда в центре города у Кремля убивают политика (и я сейчас имею в виду убийство Бориса Немцова), это не значит, что это остается внутри Чечни. Это очень даже в Москве, рядом с Кремлем, демонстративно. Вот, почему же на это тогда продолжают закрывать глаза? В.Соловей ― Нет, почему? Вы помните, что это создало кризис? Этот кризис был не очень явным, но наблюдатели отметили. Это был кризис между некоторыми группировками, влиятельными группировками, между теми, кого можно назвать опорами режима в полном смысле слова. И вот эти 2 группировки, которые являются опорами режима, вошли в состояние клинча. Отношение федеральной власти к господину Кадырову резко ухудшилось, в тот момент стоял вопрос о его смене. Господин Кадыров даже покинул на некоторое время Российскую Федерацию, что, опять же, не секрет. Так что, в общем, власть отдает отчет в том, что Чечня и Кадыров могут стать возмутителями спокойствия. Она отдает в этом отчет, но она полагает, что… Это, кстати… Я, вот, хочу, чтобы мы все поняли. Это базовая предпосылка вообще сейчас любой российской стратегии во внутренней политике, во внешней: не надо трогать – оно, авось, само рассосется. Вот, если не трогать проблему, может, ее как-то заговорить, может быть, она и не будет нас беспокоить, а, может, и рассосется. Вот это вот любимое русское «рассосется» — вот это базовая предпосылка сейчас в любой стратегии в Российской Федерации. Т.Фельгенгауэр ― Ну, то есть если мы говорим про отношение к Чечне, федеральные власти просто не хотят что-то делать, а не не могут? В.Соловей ― У них есть даже сейчас при ограниченности средств, ресурсов диапазон некоторых инструментов, позволяющих влиять на ситуацию. И могу вам сказать, что чеченское общество далеко не столь в восторге от того, что там происходит. Т.Фельгенгауэр ― Про дальнобойщиков еще хочу вас спросить, потому что протест продолжается, несмотря ни на что, несмотря на то, что там достаточно жестко действуют бойцы Росгвардии. Вот, новость буквально последних нескольких часов: задержали представителя объединения перевозчиков Дагестана, одного из организаторов этих протестов Рустама Малламагомедова сразу после его пресс-конференции. Просто его задержали какие-то люди в штатском, представились сотрудниками Московского уголовного розыска и, значит, на машине без номеров куда-то увезли. Ну, вот, это вообще как возможно? В.Соловей ― Вы знаете, это как раз стратегия, рассчитанная на локализацию протеста, потому что такого рода стратегии безопасности всегда очень простые: вы должны локализовать протест и вы должны нейтрализовать лидеров протеста, чем власть очень успешно и занимается (она это освоила). Как долго будет продолжаться локализация в этом случае, я не знаю. Пока она продолжается неделю, если я не ошибаюсь. Я думаю, ее готовы продолжать очень долго, потому что самое опасное – если протест прорывает вот эту вот локальность, если эти дальнобойщики направляются на Москву, да? Тут важен только пример. Как только люди видят пример, они тут же на глазах начинают храбреть, они начинают присоединяться. Здесь может сработать, вот, цепной эффект или эффект снежного кома (всё равно, как мы назовем). Этого власть очень боится, она пытается от этого защититься вот таким вот образом. Т.Фельгенгауэр ― А если мы говорим про лидеров, то какова судьба Алексея Навального? Вот, закончатся его 15 суток административного ареста, ждать ли каких-то уголовных дел? Мы видели, как поступили с Сергеем Удальцовым. В.Соловей ― Положение Навального отличается выгодно в чем-то от положения Сергея Удальцова, а в чем-то, может быть, морально оно и хуже, поскольку у Навального брат там находится в заключении. А мне кажется, что самое страшное для человека – знать, что твои родные взяты в заложники. Вот. Я не думаю, что против него возбудят новое уголовное дело. Я думаю, что он сможет начать снова ездить по регионам и создавать свои штабы. Нет ощущения, что принято решение о, знаете, какой-то кардинальной стратегии противодействия, вот такой, чтобы его вообще остановить. Т.Фельгенгауэр ― А пора бы уже. Год до выборов (перенесли же на март). В.Соловей ― Ну, дело в том, что, видимо, не решены некоторые принципиальные вопросы с самой властью. Т.Фельгенгауэр ― А, про Путина еще не ясно? Или что? В.Соловей ― Вы знаете, да. Я бы сказал, что главный, ведь, вопрос – это очень простой: а кто будет, собственно говоря, выдвигаться от власти кандидатом в президенты? И я бы, скажем, связал перенос прямой линии президента совсем не с протестами. Мне кажется, что есть другие причины. Протесты – это очень неприятно для власти, это вызвало нервическую реакцию, потому что всё это… Есть другие причины. Я думаю, что необходима определенность вот в этом главном вопросе – кто именно пойдет на президентские выборы. Т.Фельгенгауэр ― То есть вы думаете, что во время прямой линии нам как-то станет это всё понятнее? В.Соловей: Для Москвы и Вашингтона важно наладить рабочие отношения, перестать обмениваться полушутками-полунамеками В.Соловей ― Ну, если прямая линия намечена, как я понял уже, чуть ли не на август… Речь идет об этом? Т.Фельгенгауэр ― Ну да. В.Соловей ― Август, знаете, самое подходящее время для того, чтобы объявить о том, кто пойдет на президентские выборы. Т.Фельгенгауэр ― Да, никого нет, никто не услышит. Здорово! Газеты закрыты. В.Соловей ― Нет, к этому времени как раз… Да ну что вы! Это та новость, которую услышат все, я вас уверяю. И она может оказаться очень неожиданной. Т.Фельгенгауэр ― Интересно, какие предпосылки к такой неожиданности? В.Соловей ― А зачем переносить прямую линию на конец лета? Т.Фельгенгауэр ― Не знаю. Может, хотели Медведева убрать с поста и красиво это обставить, что «Вот, смотрите, как мы с коррупцией боремся». В.Соловей ― Да ну вряд ли. А какой смысл? Т.Фельгенгауэр ― Еще пару слов можно сказать про визит Рекса Тиллерсона? Наконец-то хоть какой-то достаточно высокопоставленный контакт с США. Так долго ждали. Ну, не Трамп, но хоть Тиллерсон. В.Соловей ― Насколько я представляю, для Москвы и, в общем, для Вашингтона тоже сейчас очень важно наладить хоть какие-то рабочие отношения. То есть перестать обмениваться не то, что инвективами, а полушутками-полунамеками, да? И перейти от разбора… Вот, американцы разбирают там российское вмешательство в свои дела, а русские следят за тем, как американцы занимаются этим разбирательством. Перейти к строительству хоть каких-то рабочих отношений. Просто рабочих. Рабочие отношения – они означают начало контактов, и контактов на какой-то более или менее постоянной основе и создание, формирование рабочих групп по тем проблемам, по которым мы можем сотрудничать. Т.Фельгенгауэр ― В этом плане контакт Лавров-Тиллерсон – это достаточно эффективно? В.Соловей ― Я думаю, что да. Лавров – блестящий дипломат. Там может нравиться или не нравиться, но он, действительно, блестящий дипломат. А Тиллерсон – посмотрим. Посмотрим, потому что не очень понятно, какими, собственно, полномочиями он обладает, да? Насколько я понял, это не вполне понятно даже самим американцам. Вот, как они приедут сюда, то на месте и решим. Т.Фельгенгауэр ― Спасибо большое. В.Соловей ― Спасибо вам. Т.Фельгенгауэр ― Валерий Соловей сегодня выступал в программе «Особое мнение», эфир для вас вела Татьяна Фельгенгауэр. До свидания.

Ссылка на источник

admin @ 6:00 дп

Извините, комментарии сейчас закрыты.