В. Дымарский ― Добрый вечер, это программа «Дилетанты». Я ее ведущий, Виталий Дымарский. Сегодня, как и большинстве случаев, когда веду программу я, мы выходим из Санкт-Петербурга, и как в большинстве случаев моим собеседником в этой программе петербургский же историк Максим Кузахметов. Добрый вечер, Максим. М. Кузахметов ― Здравствуйте. В. Дымарский ― В полном соответствии с содержанием апрельского номера журнала «Дилетант» сегодня главный герой нашей программы сам товарищ Наполеон, Наполеон Бонапарт. М. Кузахметов ― Bonaparte. В. Дымарский ― Bonaparte, да. И поскольку Наполеон – фигура настолько объемная, настолько масштабная, что мы поняли, что в одном номере на 30-ти с небольшим страницах мы такую фигуру не уместим, то мы решили взять только один кусочек его жизни, его карьеры, а именно последний, и тема номера не Наполеон вообще, а 100 дней Наполеона. Почему 100 дней, объясните нашим слушателям, Максим. М. Кузахметов ― Начнем с конца, потому что термин «100 дней» вошел в историю после того, как прихвостни вернувшихся Бурбонов Людовика ХVIII после вторичного падения Наполеона отправили Людовику ХVIII письмо: Ваше Величество, истекли 100 дней, когда это корсиканское чудовище пыталось что-то из себя изображать, вы спокойно можете возвращаться в Париж. И вот оттуда 100 дней, как ни странно, конечно, никто не считал и заранее уж тем более не планировал. Но вот по аналогии, может быть, со Столетней войной вот эта история и получила свое название. В. Дымарский ― А можно я сразу анекдот расскажу тогда по поводу «корсиканского чудовища». Он приводится, правда, в журнале. Это анекдот, он очень показательный, кстати говоря, не только по отношению а Наполеону, а по отношению к любому правителю, это анекдот, какие прозвища получал правитель по мере продвижения его к столице, к Парижу. Первое известие, когда он от бухты Жуан пошел к Парижу, первое известие: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан». Второе известие: «Людоед идет к Грассу». Третье известие: «Узурпатор вошел в Гренобль». Четвертое известие: «Бонапарт занял Лион» — это продвижение к Парижу. Пятое известие: «Наполеон приближается к Фонтенбло». И шестое известие: «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже». Так вот человек из корсиканского чудовища становится его императорским величеством. М. Кузахметов ― Сложно спорить, встречали Наполеона в большинстве случаев действительно с восторгом. Правда, точно так же встречали с восторгом любого правителя. Возвращается Людовик ХVIII – другие ликующие толпы, а потом входят в Париж союзные войска во главе с Александром I, с прусским королем – и снова ликующие толпы встречают их на улицах, и всему этому полно документальных свидетельств, никакого лицемерия, не надо было собирать по разнарядке, на автобусах подвозить ликующие толпы на главные улицы – все честно. В. Дымарский ― … и раздавать гвоздики. М. Кузахметов ― Да, и инструктировать, какие плакатики им в руках держать. Можем перейти к предыстории все-таки к небольшой, потому что она любопытна и поучительна. Ведь первое отречение Наполеона в 1814 году, можно сразу проводить смелую аналогию, как все это происходило. Союзники, все-таки одолев его на территории своих государств в начале 1814 года, вторгаются уже на территорию Франции, но Наполеон достаточно бесстрашно себя ведет. Достаточно долго и успешно он сопротивляется, хотя силы его уступают в разы уже к тому времени объединенным силам. На севере это были в основном русские и пруссаки, а на юге здорово поджимали англичане. Тем не менее, Наполеон очень уверенно себя ведет. Он совершенно не боялся похода на Париж, потому что был уверен, что все эти трусоватые, как он искренне считал, горе-вояки, он их много раз побеждал, побоятся оставить у себя незащищенные тылы. На севере были французские крепости, которые сходу взять было невозможно, там были сильные гарнизоны, и Наполеон, умело маневрируя, достаточно долго не позволял союзникам никаких активных действий вести. И когда – тут тоже надо отдать должное Александру I, были у него проблески решительности, когда русский царь настоял на том, что, а мы несмотря ни на что, вот у нас там в тылу все что угодно, мы на вражеской территории, а мы все равно пойдем на Париж. Вообще страшно представить, зная, что случилось с французской армией в России, какой ужас должен был бы поселиться в сердцах русских солдат, которые оказались на враждебной территории. Мало ли там что, какая там будет скифская война? Но произошло все так, как произошло. Наполеон оказался обманутым. Он, кстати, восхитился потом этим шагом, потом он отдавал должное, сказал, что, это блестящий был шахматный ход, когда я оказался в 180-ти километрах, более того, там был сложный маневр, практически на погибель был отправлен русский корпус кавалеристский Винцингероде, чтобы окончательно обмануть Наполеона, и вот русские подступают к Парижу, объединенная русско-прусская армия, русские были в большинстве, а Наполеон в нескольких днях перехода от столицы. И дальше снова показательная история, то есть, если представить себе такой гипотетический совет в Филях, только под Парижем, потому что когда Кутузов оставлял Москву, вообще никто не ожидал, до последнего момента все были уверены – будут защищать, это древняя столица, сильная крепость, в городе 15 тысяч раненых. А Кутузов просто прошел сквозь Москву с солдатами и ушел дальше, и там Ростопчин в ужасе в отчаянии после только понял, что никто город защищать не будет. Здесь это не так. Наполеона нет, но маршалы организую оборону. Другое дело, что когда опять-таки неисчислимость, они там в разы уступали союзникам русско-прусской армии, взломав оборону – потери были, кстати, огромными, вот в ходе кампании 1814 года самые большие потери были именно при штурме Парижа за один день, 6 тысяч русских солдат были убиты. Французы понесли меньшие потери. Но что дальше остановило бойню? Что Париж может оказаться разрушен, просто вот проламывая оборону из предместий подходят русские и прусские войска к Парижу, но это невозможно. И они вступают, маршалы Наполеона, без санкции своего императора, вступают в переговоры. Кстати, тоже надо напомнить на всякий случай, что Кутузов-то оставлял Москву, не согласовав с Александром, и тот был вообще в отчаянии и в шоке, написал злобное письмо, что в следующий раз не смейте принимать такие решения, не спросив меня. Тоже как-то он смутно себе представлял эти расстояния, 700 километров между Москвой и Петербургом, да еще по тем дорогам, да еще вручную только спросить, что там Ваше Величество соизволит. Кутузов принял, конечно, смелое решение. В. Дымарский ― У меня, кстати, вопрос по ходу дела из-за реакции Наполеона на то, что произошло в России, я помню только замечательное письмо Александру: брат мой, что вы наделали, зачем вы сожгли этот замечательный город? М. Кузахметов ― Не одно у него было письмо, да. В. Дымарский ― По поводу Москвы, да. А вот другие какие-то его оценки вам встречались? М. Кузахметов ― Конечно. Он был тоже в определенном отчаянии, это же варварство, сжигают свой город, в котором гибнет множество бесценных произведений искусства, ведь именно тогда сгорело «Слово о полку Игореве», мы теперь никогда не сможем экспертизу провести, было это настоящее или нет. Сгорели богатейшие библиотеки. Ладно, там, просто здания, погибли в пламени 15 тысяч раненых, которых никто не вывозил и не собирался их защищать, не говоря уж про несчастных местных жителей. Так вот, но здесь все иначе. Париж ни в коем случае не должен быть разрушен. И тем не менее, несмотря на жесткие требования о капитуляции, маршалы Наполеона сумели выторговать выход войск со знаменами. Да, они полностью оставили Париж, чтобы он никак не пострадал, но умудрились вывезти десятки тысяч солдат и соединиться с Наполеоном. Но дальше опять любопытное развитие. Наполеон-то был готов и дальше сражаться, защищаться, не давать – любимая стратегия – не давать им соединиться. Да хоть партизанскую войну вести какую-нибудь. Но маршалы его просто сгрудились вокруг него и говорят: нет, Буонапарти, все, враги в Париже, мы не можем допустить, чтобы прекрасная столица Франции, лучший город Европы, крупнейший город Европы на тот момент, хоть как-то пострадал, пока в нем враги. А это был действительно шок. Ведь со времен Столетней войны последний захватчик, который был в Париже, это Генрих V, тогда это просто национальная катастрофа, да еще же он был признан наследником, еще бы как история могла бы повернуться, если бы он там рано не умер, английский король Генрих V. Что любопытно, потом всю эту историю уже Наполеон воспроизвел, когда возвращался. Так вот, маршалы убедили его отречься, и условия, на которых в итоге Наполеон отправился в свою первую ссылку на остров Эльба, были сверхгуманные. Если вы читаете условия этого договора, надо отдать должное фантастическому гуманизму тех времен, хотя это касалось, конечно, не только монархов или маршалов, в принципе, в те времена геноцида в понимании ХХ века, когда там беспощадно истребляли раненых, больных – да, они могли погибнуть, никто о них особо не заботился, но тем не менее, задачи уничтожить вот так механически физическую силу врага никогда не шло. Сдались в плен – все. Обычно даже отпускали. Другое дело, как они там сами о себе могли позаботиться. Так вот, а здесь Наполеону потрясающие условия. Он мог выбрать остров, на который он бы мог отправиться, он мог выбрать, с кем должен был поехать в изгнание, почетное в принципе изгнание. Остров, на котором он оказался, Эльбы, это достаточно большой остров в Средиземном море между Корсикой и Италией, там было несколько тысяч жителей, сейчас вот 30 тысяч, наверное, в ту эпоху было где-то раза в два меньше, с большим развитым городом. И надо помнить, у нас-то в учебниках это коротенечко, что попал на остров Эльба и сбежал. А он ведь там провел почти целый год, дольше, чем 100 дней. И очень энергично взялся за дело, все там переустраивая, строительство шахт, фактории. В. Дымарский ― Деятельный человек. М. Кузахметов ― Очень деятельный администратор. В. Дымарский ― Кстати говоря, надо понимать, что его наследие действует до сих пор. М. Кузахметов ― Да. Кодекс Наполеона. В. Дымарский ― Кодекс Наполеона. М. Кузахметов ― Начальное образование обязательное для детей. В. Дымарский ― И даже расстояние от Парижа до ближайшего казино. М. Кузахметов ― Тоже Наполеон?.. В. Дымарский ― Да. Он как установил, так до сих пор первое казино стоит в 50-ти километрах от Парижа. М. Кузахметов ― Тем не менее, при всех этих достижениях именно его правление запомнилось самым чудовищным количеством жертв, в пропорциях, конечно, французских солдат. Потом уже во время Первой мировой войны немножко этот рекорд был… В. Дымарский ― Да. А чем все-таки вы объясните его второй приход к власти, его второй поход на власть. М. Кузахметов ― Тут много загадочного, потому что в своих воспоминаниях он любил лукавить. Вот в чем его точно можно упрекнуть, что этот человек в самую последнюю очередь мог бы сказать: да, это была моя ошибка, да, я был неправ. Даже когда вот точно был неправ, находил виноватых среди своих маршалов, родственников, погоды, заговора, но вот сказать: да, это была ошибка – не мог. Он, конечно, внимательно наблюдал за всем происходящим. Вот любопытно опять-таки его нахождение, первая ссылка. У него же было множество посетителей, к нему регулярно приезжали разные люди, к нему приехала одна из его знаменитых любовниц Валевская с сыном, с его родным сыном, которого он не признал, мы это в журнале упоминаем, что только к 40-ка годам он наконец-таки понял, что может иметь детей, и то, что от него не родила его любимая Жозефина, это все-таки не его вина. Жозефина в это время умерла, по которой он скучал, теплые письма ей писал, а вот его законная жена, австрийская принцесса Мария-Луиза с еще одним сыном не приехала, хотя он настойчиво просил ее, на »вы», там все деликатно, на французском языке. Нет, она там осталась со своим папенькой в Вене, и они так больше и не встретились. Так вот, там, конечно, оживленнейшее было общение, рядом с ним был Камбронн, о котором мы тоже в журнале пишем, знаменитый французский генерал, который якобы сказал: гвардия умирает, но не сдается – красиво, лично отправился за своим кумиром-императором в ссылку. Конечно, к нему без конца спешили люди, жаловались на все происходящее. В. Дымарский ― Конечно, говорили: возвращайся. М. Кузахметов ― Вот если бы Ваше Величество было бы сейчас в Париже, потому что, ну, вернулись вот эти Бурбоны, но этот Людовик ХVIII… там действительно портреты сами по себе, просто пропасть разделяет этого обрюзгшего ужасного неудачника Людовика ХVIII и молодцеватого Наполеона. В. Дымарский ― Ну, не надо уж так уж прямо о Людовике ХVIII… М. Кузахметов ― Мало ли что о нем говорили. Грешили они в основном, конечно, не на короля, а на его брата, который там уже со всем усердием стал припоминать этим выскочкам революционным, что такое старая аристократия знатная, и кто все эти маршалы, выходцы из низов, из солдатни, у которых никакой родословной. Поэтому, конечно, приезжающие к Наполеону люди на остров Эльбу вдохновляли его с утра до вечера: Ваше Величество, все только и ждут, когда вы вернетесь. И на каком-то этапе Наполеон, почти через год, на авантюру, в общем-то, на эту решился. Потому что, проиграв первый раз, и он же перессорился со всей Европой, на что-то все-таки он рассчитывал. Я думаю, одним из самых серьезных аргументов, который мог на него повлиять, были сведения о том, что происходит на переговорах по переустройству дальнейшему Европы, на Венском Конгрессе. Он там много месяцев шел, союзники перессорились мгновенно. Кстати, потом Наполеон с удовольствием опубликовал переписку, тайные договоры французского короля с англичанами и с австрийцами, которые были направлены против Пруссии и России. Он хотел Александра I из этой коалиции удалить, но не получилось. Александру I личную неприязнь к Наполеону испытывал, что несмотря ни на какие разоблачения все равно пошел на поводу и у англичан, которые его предали, у австрийцев, которые были скользкие, лишь бы против Наполеона. Действительно там на Венском Конгрессе никак не могли ни о чем договориться. Наполеон-то, глазом не моргнув, переустраивал Европу. Раз – создал новое королевство какое-нибудь, потом тут же его упразднил. Назначил в Испанию своего брата королем… В. Дымарский ― У него, по-моему, все там были короли по всей Европе. М. Кузахметов ― Почти все. В. Дымарский ― В Швеции, в Италии… М. Кузахметов ― Новое королевство могло быть, не считаясь ни с чем. Придумывал новые королевства. Придумал Голландское королевство, назначил туда родственника кролем. В. Дымарский ― Титулы раздавал налево-направо. М. Кузахметов ― А потом упразднил все это. Присоединил просто к Франции, новая провинция под названием, там, Голландия. Глазом не моргнув. Надо было как-то расхлебывать это наследие, надо было как-то всем договориться, как снова переустроить, что оставить кому чего, и это все затянулось на многие месяцы. Я думаю, для Наполеона это и был шанс, что сейчас они все перессорятся, ненавидят друг друга, помогать больше не станут. И тут он ошибся. Все-таки все эти короли, монархи, герцоги, все обижены, как бы они ни презирали Бурбонов никчемных, но ненависть к Наполеону оказалась все-таки сильнее. Несмотря на феноменальные первые недели после высадки, когда на его сторону действительно переходили уже не какие-то там одиночки или фанатики, там знаменитый эпизод, как раз он около Гренобля был, Наполеон же вообще не то чтобы сразу смело отправился по главной дороге, он решил сначала продвигаться горными тропами. Вот знаменитая дорога «Полет орла», путь Наполеона, он пошел там очень осторожно. Сохранились картины, на осликах как они горными тропами, почти как переход Суворова через Альпы, перемещаются. В. Дымарский ― Это как раз тот этап, когда он приближался к Грассу. М. Кузахметов ― Да-да. Наполеон не забывал тут же выпускать прокламации, тут же все подробно излагать, обещать все на свете. Он сразу говорил: никакой войны, только мирное сосуществование. Тут же объявил мобилизацию для защиты революционных достижений. Тут же пообещал, что опять не будет никаких дворянских титулов, все будут граждане, все будут братья друг другу. Ну, правда, я буду императором, само собой, а так все будут равны. Именно у Гренобля там екнуло, наверное, у него сердце, когда ворота открыты, когда построенные против него королевские войска, и офицер, по воспоминаниям современников, командует, да, все – открыть огонь по изменнику-узурпатору. И тут вот, как гласит легенда, Наполеон выезжает впереди своих солдат верных, которые были с ним на острове, которые к нему потом присоединились, и говорит: что же вы не стреляете? Вот же я, ваш император, вот я один, беззащитный, перед вами. Вот – расстегивая мундир – стреляйте мне в сердце, раз я для вас никто. Но тут дрогнули солдаты, конечно же, повалились на колени: Ваше Величество, простите нас. Если такой эпизод был, то надо отдать должное Наполеону – действительно человек был смелый и решительный. В. Дымарский ― Мне кажется, это больше легенда. М. Кузахметов ― Но легенда красивая. И, опять-таки, не осталось никаких воспоминаний, чтобы – вот у нас следующий номер будет уже про гражданскую войну в России – чтобы кто-то растерзал этих офицеров, которые были преданными королю. Ничего подобного, полно воспоминаний, как встречают часть горожан своего кумира Наполеона в том же Гренобле, а роялисты недовольны: опять этот выскочка, опять это корсиканское чудовище… Разгневанные, уезжают в Париж, дальше, может быть, на север, и никаких расправ кровавых тут же, чтобы вот какая-то солдатня пошла там штыками, резать, вешать, убивать. В. Дымарский ― Вообще, может, я ошибаюсь, так по-бытовому воспринимая фигуру Наполеона, но несмотря на все свои приключения, мягко говоря, несмотря на все свои авантюры, Наполеон как-то в памяти человеческой остался такой позитивной фигурой. М. Кузахметов ― Немного это странно, потому что сотни тысяч убитых людей, конечно, на его совести. В. Дымарский ― Да и у нас в России, несмотря на то, что он агрессор же, да? Ну как-то я бы не сказал, что так уж у нас не любят… М. Кузахметов ― Раскольников мечтал стать Наполеоном: тварь я дрожащая или право имею? Чем я хуже Наполеона? В. Дымарский ― Не говоря уже о том, что все сумасшедшие во всех сумасшедших домах. М. Кузахметов ― Да-да. Этот опыт оказался поразительным. Во всяком случае, для ХIХ века. В. Дымарский ― Чем-то все-таки фигура привлекательная. М. Кузахметов ― Это немного странно. В. Дымарский ― Странно, но это так. М. Кузахметов ― Потому что в отличие от Веллингтона, который реально переживал за погибших, мы это упоминаем, потому что он проигрывал сражения, но ни разу не потерял в битве больше, чем его соперники. В. Дымарский ― И ничего. И не вспоминают. М. Кузахметов ― Ну, в Англии вспоминают. В. Дымарский ― Вы были в Ватерлоо? Я был в Ватерлоо. Значит, когда вы приезжаете в Ватерлоо, у вас полное ощущение, если вы ничего не знаете, что это место славы Наполеона. Потому что там все связано с Наполеоном. Все. Там сплошные фигуры Наполеона, везде стоят памятники Наполеону. М. Кузахметов ― Сейчас доберемся немного, добавим реальности. В. Дымарский ― Хорошо. М. Кузахметов ― Там любопытная история с этим Ватерлоо. Но тем не менее с точки зрения XXI века кровавые войны, которые вел Наполеон, его отношение к солдатам, несмотря на то, что он и госпитали, конечно же, открывал и, в принципе, желательно всегда вылечить профессионального солдата, чем нового обучать, и тем не менее, число жертв чудовищное, не осталось воспоминаний, чтобы Наполеон ходил и оплакивал. В. Дымарский ― Не гуманист был. М. Кузахметов ― Нет, как-то спокойно. Ну хорошо, новых наберем, по-новому научим. Смело объявлял наборы. Другое дело, что ресурсы, конечно, у него не были такими неисчерпаемыми. И союзники к 1815 году уже все эти иллюзии, что, да мы сейчас с помощью одного парашютно-десантного полка… конечно, давным-давно развеялись. Каждый прошел по очереди эту цепочку иллюзий от австрийцев, пруссаков и русских и не по одному разу, чтобы вот в 1814-1815 году они действовали исключительно согласованно. И упрекают, кстати, только Веллингтона, что вот он ни с кем не хотел делиться славой, поэтому Блюхера якобы не дождался. Дальше события развивались стремительно. И опять-таки редко упоминаемое событие, Наполеон, конечно же, вернувшись к власти, тут же наобещал кучу демократических свобод – Конституция, там, референдум, две палаты парламента… И тут же и в частных письмах, и дальше раздосадованно пишет, сколько зла вообще от депутатов. Это же не «Единая Россия» во Франции, это избранные люди, у них есть избиратели, и они тут же начинают с Наполеоном препираться, сразу начинаются проблемы. А бюджет? А на какие деньги? А с какой стати? Хотя тоже любопытно, малоупоминаемый эпизод, ведь именно накануне высадки, кстати, тоже один из аргументов, что могло подействовать на Наполеона, ведь ему 5 миллионов франков отдал его пасынок, Евгений Богарне, тоже любопытная история. Ведь после первого отречения Наполеона были любопытнейшие договоренности, как гуманно разрешить проблемы с теми монархами, которых Наполеон поназначал, и вот его пасынок, сын его жены Жозефины, он же был королем Италии, и вот просто чтобы мирно решить проблему, человеку дают 5 миллионов марок, чтобы он уступил, не претендовал, никто не ссорился. Он берет эти деньги и передает их Наполеону на нужды империи. Как вот благодарный честный порядочный человек. Кстати, в дальнейшем он уже в ста днях никакого активного участия не принимал, уехал, в основном он там жил потом в Мюнхене, и опять-таки, в Петербурге, а ведь потомок Евгения Богарне был мужем дочери Николая I, герцог Лейхтенбергский. И вот Мариинский дворец, где сидит наше Законодательное собрание, это его собственный дворец. Вот как родственники Наполеона и в России пригодились. Но не будем отвлекаться, потому что падчерица его, тоже дочь Жозефины, Гортензия, она приняла очень активное участие в ста днях, всячески поддерживая своего отчима. Там драма у Наполеона собственная с сыновьями, сын Валевской толком не признан, а его родной сын, тогда еще был малолетний, мальчик, там есть слухи, драматическая судьба у этого человека дальше в Вене сложилась. В общем, ближайшими людьми оказались для Наполеона не прямые родственники, хотя один из братьев ему активно помогал, а вот падчерица и пасынок. Так вот, у Наполеона проблемы с депутатами, все это его злит, но надо решать кучу текущих насущных проблем. Что делать дальше? Мобилизация, войска, а союзники тоже не ждут, энергичнейшие действия предпринимает Веллингтон, он сразу бросил Вену, пока там препираются, с кого мы начнем. Мгновенно договорились вообще союзники, что мы собираем миллионную армию, мы будем уже не просто числом бороться с Наполеоном, а неисчислимостью, 10 на одного, но уже не допустим этих недоразумений. Это все не быстро, тысячи километров отделяют Россию от Франции, а надо что-то делать сразу. Веллингтон мгновенно отправился в Бельгию, там собирает войска, которые у него оказались под рукой, чтобы что-то предпринимать, но и Наполеон не ждет, пока они все соберутся. И тут же отправляется на север, чтобы по очереди механически всех своих врагов начать громить, разбивать и побороться за власть. В. Дымарский ― Таким образом, мы как раз сейчас подходим к Ватерлоо. Но это один из ключевых, наверное, если не ключевой эпизод вот этих ста дней. М. Кузахметов ― В этих событиях, да. И все делится на до Ватерлоо и после Ватерлоо. В. Дымарский ― Уже внутри ста дней. Поэтому нам придется сейчас сделать перерыв на выпуск новостей, после чего мы продолжим программу «Дилетанты». НОВОСТИ В. Дымарский ― Еще раз добрый вечер, программа «Дилетанты», я ее ведущий Виталий Дымарский, мы в Санкт-Петербурге, в отеле «Гельвеция» с петербургским же историком Максимом Кузахметовым вспоминаем, насколько можем, 100 дней Наполеона, это главная тема нашей сегодняшней программы и заодно главная тема апрельского номера журнала «Дилетант», поэтому мы пытаемся сегодня, с одной стороны, идти по этой главной теме, рассказывая вам дополнительные какие-то вещи, те, которые, может быть, не вошли в журнал, хотя и журнал переполнен, по-моему, интереснейшей информацией, там много других материалов, которые, не сомневаемся, вызовут ваш интерес. Возвращаясь к Наполеону, надо напомнить, уважаемые слушатели, что мы остановились как раз на Ватерлоо, на ключевом эпизоде вот этих ста дней, которые, как сказал Максим Кузахметов, делятся на до Ватерлоо и после Ватерлоо. А что во время Ватерлоо. М. Кузахметов ― Но все-таки до и после. Осталась масса воспоминаний, каким был вдохновленным Наполеон Бонапарт до этой злополучной битвы, он был энергичным, смелым, решительным, жизнерадостным, с утра битвы каким он был тоже вдохновленным, говорил: наши шансы на победу 99 к 1, он настолько был уверен в победе, это мы упоминаем, что как-то совершенно легкомысленно себя вел. Лег поспать с утра. Накануне шел сильнейший дождь, поле размокло – а, ну, ничего страшного, мы подождем, пока подсохнет. То есть, там идут драгоценные не то что часы, минуты, когда надо что-то делать, там же все на виду. В принципе, союзники успевают быстро реагировать, пока там батальон дойдет, пройдет час перемещений, все же с высот видно. А он ложится поспать, никто его не тревожит. До такой степени он был уверен в победе. И после, потому что все последующие события, тоже надо иметь в виду, что после битвы при Ватерлоо он сдался только почти через месяц. Это все произошло не на следующий день и не через день, никто не торопил его и никто за ним не гонялся. Вот он бродил там дальше по закоулкам Франции, опустошенный, серый, несчастный, замученный, не знал, что делать, грубо говоря. Поэтому делится все, эти 100 дней, на до и после. Так вот, что же произошло в этой злополучной битве. Битва стала знаменита, стала словом нарицательным уже, и группа «АВВА» обогатила культуру своей знаменитой песней, которая на Евровидении победила. А тем не менее много забавного. Вот мы уже упомянули про то, что Наполеон прилег вздремнуть прямо с утра этой битвы. Главным соперником его был герцог Веллингтон, который командовал объединенными силами, о чем тоже Наполеон хорошо знал. Англичане там составляли только треть, а в этой трети только треть была ветеранами, которые с Веллингтоном воевали в Испании. Надо на всякий случай напомнить, что герцог Веллингтон – это выдающийся полководец, не только в английской истории, вообще в европейской, который умудрился в Португалии, в Испании победить сразу нескольких маршалов Наполеона, причем в большинстве случаев меньшими силами. И оставаясь вдалеке от Англии на чужой территории с ограниченными ресурсами умудрялся фактически парализовать там огромный почти трехсоттысячный на каком-то этапе корпус, армию французских сил. Ну, конечно, там еще партизанили здорово испанцы, но тем не менее, главное зло представляла регулярная армия. Наполеону не хватало этих солдат, дальше в битвах при Лейпциге, в битве народов, ну, может быть, и в России чтобы сокрушить всех своих врагов, и тем не менее крошечными силами – это много лет продолжалось – герцог Веллингтон парализовал французскую армию в Испании. И вот сошлись они впервые лично в битве при Ватерлоо. И дальше вся битва – это отчаянное сопротивление англичан против беспощадно штурмующих французов. И тут тоже надо отдать должное, можно смело сравнивать это с битвой при Бородино, очень похожая история, когда кто-то обороняется, а кто-то штурмует. И в том, и в другом случае командует Наполеон, только в одном, в первом случае, он встретил главнокомандующего Кутузова, который сидел в избе, с трудом принимал участие в битве, ну, не хочется сейчас отвлекаться и грешить на заслуженного полководца России, но, конечно, полководческим даром назвать это можно с трудом: сидел и слушал донесения. В принципе, просто ему повезло, что такие люди, как Барклай-де-Толли и Багратион по ходу битвы могли меняться корпусами, помогать друг другу, перебрасывать соединения на более опасные участки, а вот Кутузов там отправил казаков и конницу в рейд, а потом почему-то не наградил их после битвы при Бородино, хотя они явно пригодились. Так вот, здесь аналогичная история. Отчаянный штурм укреплений английских и оборона англичан. И тоже любопытные эпизоды. Когда специально обученные войска, это же гребень, все на высоте находится, оттуда стреляет артиллерия, французы, неся огромные потери, захватывают артиллеристские орудия, а за гребнем стоит пехота или конница английская и в контратаке их отбрасывает, а специально обученные артиллеристы по специальной команде быстро бегут забираются в каре внутрь (каре – когда солдаты строятся в квадрат) и для конницы, то есть, без артиллерии сделать с ними невозможно ничего. Потом они отбрасывают штурмующих французов обратно, артиллеристы возвращаются к своим орудиям и снова начинают сеять смерть и разрушения среди штурмующей пехоты, и все это затягивается на много часов. И в конце концов Наполеон-то, можно сказать, одолел бы, наверное, англичан, если бы не одно досадное недоразумение, которое ему никак не могут простить даже все его апологеты, все его любители, потому что, конечно, это была его личная ошибка, больше грешить не на кого, хоть он в своих воспоминаниях и понапридумывал еще массу… В. Дымарский ― Оправданий. М. Кузахметов ― Почти треть своей армии он отправил во главе с генералом Груши преследовать прусскую армию, которая накануне была разгромлена. Ну, точнее так, она потерпела поражение, но оставалась боеспособной под командованием Блюхера. И он дал совершенно неправильное направление, почему-то тут Наполеон – он был невысокого мнения обо всех своих соперниках, не веря маневрам, был уверен, что они будут отступать, а если они будут отступать, то туда, куда он подумал, что они будут отступать. И не вошли в соприкосновение и отправились преследовать. И даже когда офицеры Груши уже слышали канонаду разгорающейся битвы при Ватерлоо, это вот у Цвейга ярко все описано, как они: генерал, ну дайте мне хотя бы горстку солдат, но это же наш Наполеон там – мы должны прийти на помощь… нет – и все. Был приказ – и все, мы должны двигаться дальше. И удаляется от битвы. А в это время крупные прусские силы, несколько десятков тысяч солдат, совершив сложный маневр, к вечеру битвы подходят к Ватерлоо, ну, и меняют картину сражения радикально. Причем, поначалу, тоже все же цветные, там же не было такой универсальной формы для всех, поначалу там еще непонятно было, кто это подошел, может быть, это как раз возвращаются французские силы Груши. Паника там и у тех, и у других, тоже надо отдать должное железной воле Веллингтона и его солдатам. Но быстро становится понятно, что подходят пруссаки, и тут Наполеон уже под вечер предпринимает последнее отчаянное усилие переломить ход битвы, он бросает в бой свою знаменитую гвардию, тоже яркие остались воспоминания, это так буквально и происходило, как в кино показывают – идут марширующие солдаты, периодически кто-то из них падает, остается лежать на земле, а его товарищи продолжают движение механическим путем. По команде они могут остановиться дать залп, а потом снова продолжают движение, на ходу перезаряжая ружья. И гвардия, несмотря на огромные потери, прошла первую линию обороны, вторую, но все-таки была остановлена контратаками, потому что Веллингтон, в отличие от Кутузова, был все время в центре событий, мотался с фланга на фланг, отдавал распоряжения, кому что делать, и тоже все висело на волоске не раз. Ведь голландский корпус бросил поле битвы при Ватерлоо, голландские части бежали, сея панику, в Брюссель, но англичане и основные силы – основные силы были, кстати, немецкие – ганноверские, нассауские, брауншвейгские части, в то время же не было единой Германии. Так это для нас немножко странно – немцы, а ганноверцы – это одно, а нассаусцы – совершенно другое. И внешне формы здорово отличались. Так вот, все эти люди не дрогнули. И самое страшное произошло, когда под вечер, совершенно это было неожиданно для Наполеона – ну, грубо говоря, битва могла бы закончиться вничью, ну, как Бородино. Вот взяли господствующие высоты, а потом пришлось отступить по разным причинам, не закрепиться или не нужны – там ведь, например, тоже драматическое событие, мы упоминаем об этом, были захвачены батареи английские, но у кавалеристов под командованием Нея не оказалось – тоже это тема для целой песни – гвоздей, которыми можно было бы заклепать специальное место в орудии, и все – оно стало бы бесполезным. Вот там сотни конников, а ни одного гвоздя. А потом контратака пехоты, приходится отступать, подбегают артиллеристы и снова открывают убийственный огонь по французам. Так вот, и неожиданно Веллингтон отдает приказ о всеобщей атаке, и вот дальше начинается действительно катастрофа. В принципе, это впервые у Наполеона произошло, вот кроме гвардии, знаменитый эпизод, когда они готовы быть растерянными, уничтоженными, но не сдаться, не отступить, остальные части бегут, все это превращается в грандиозное бегство. И тоже были – ну, мало ли кто там бежал с поля боя – но где-то там через 20 километров начинают они собираться, подходят офицеры, снова формируются, но тут проявили необычайную энергию пруссаки во главе с Блюхером и преследовали почти трое суток отступающих французов, не давая им соединиться нигде. Причем, измучены были все – и англичане были измучены, и немцы были измучены, но тем не менее, вот тут Наполеон всех уже научил, как важно действовать энергично, не давая опомниться, как он распекал накануне битвы при Ватерлоо своих маршалов, что вот не хватило у вас энергии, чтобы добить пруссаков окончательно, еще бы чуть-чуть, еще бы на несколько часов раньше подошли, мы добили бы, рассеяли бы, и армия перестала бы существовать. А так она сохранилась, хоть и уменьшилась вдвое. И дальше через трое суток французской армии практически не стало. Все что смогли собрать французы, почти целиком остался корпус Груши, это была капля в море по сравнению с теми силами, которые были у союзников, а еще по территории Германии двигалась гигантская русская армия, больше ста тысяч человек, а еще две австрийские армии. Австрийцы сразу в Италию направили половину своих сил, что для них было важнее. В. Дымарский ― Максим, в общем, Ватерлоо – это было начало конца Наполеона. М. Кузахметов ― Ну как сказать? И проходит месяц, пока Наполеон мотается, есть много любопытных эпизодов, дальше-то мы все знаем, как он оказался на острове Святой Елены. Тем не менее, у него было много шансов, тут же энергичные люди: Ваше Величество, так, вы должны объявить себя диктатором, тотальная мобилизация, все как один встаем под знамена, что угодно делаем, но не покоримся. А парламент, всех этих говорунов, распускаем. Даже любопытна реакция парламента – тут же парламент принимает закон о том, что его нельзя распускать. Ну, то есть, противостояние. Да, вот, вы, Ваше Величество, наш кумир, а вот распустить себя не дадим. Но там Наполеон уже не тот. Исчезла вся его энергия. Он долго мучительно пытается как-то выкарабкаться. Он почему-то решил ну, не почему-то, это, может быть, был бы неплохой вариант – бежать в Америку. Но надо же проявлять какую-то энергию, есть много примеров, как там переодевшись – как упрекают несчастного Керенского – в женское платье или в одежду матроса, но человек сумел бежать. Тут Наполеону предлагают, он был уже на побережье: Ваше Величество, переоденем вас в матроса, спрячем там где-нибудь в трюме корабля, пробьемся в Америку, вы будете жить свободным человеком. Или, там, смелый план у французских морских офицеров: мы на своих кораблях – там везде патрулируют, конечно, побережье англичане – мы вступаем с ними в бой, мы гибнем, отвлекаем, а вы на быстроходном фрегате успеете прорваться. Наполеон думает сутки, вторые – и не принимает никакого решения. Сидит в гостинице неделю почти, сидит, с тоской смотрит на море, на английские корабли, которые там плавают… Ну, и все кончилось знаменитым эпизодом, что он все-таки поднялся на палубу английского корабля и сдался. Опять-таки, ошибся. Он был уверен, что сейчас все ему будут кланяться, придумают ему какой-нибудь гуманный вариант. Он жестоко ошибся. Даже сохранились документы, как в английском уже парламенте с негодованием осуждали английских офицеров, которые Наполеону кланялись, которые приняли его со всеми почестями – да что это такое! Надо было сразу его в железную клетку, в наручники его, это чудовище, который повинен в гибели десятков тысяч английских солдат, а вы там с ним церемонились. Потому что то, что происходило дальше, это, да, уже для Наполеона, для человека, который был повелителем Европы, его личная драма, потому что все, что было предусмотрено – опять-таки, по меркам ХХ века это фантастический гуманизм, а по сравнению со всеми предыдущими событиями это страшнейшее унижение, когда вот ему разрешили взять с собой только горстку людей и отправили – тут уж англичане постарались – на максимально удаленный от всех континентов остров, остров Святой Елены, это уже в глубине Атлантического океана пустынный одинокий. А надо напомнить, что ему было всего лишь 45 лет – в полном расцвете сил. В. Дымарский ― Молодой человек. М. Кузахметов ― Он еще мог там лет 20 держать в страхе всю Европу, если бы ему позволили. В. Дымарский ― Сколько бы он еще уничтожил. М. Кузахметов ― Наполеон всегда говорил, что его цель – это то, что мы сейчас называем Евросоюзом – чтобы не было границ, единая валюта, единые правила торговли. В. Дымарский ― Но под его руководством. М. Кузахметов ― Но под чутким руководством. Ну, в ту эпоху было нормально. В. Дымарский ― Ну да. М. Кузахметов ― Мы это, кстати, в журнале косвенно упоминаем, не в этом, кстати, журнале, а в журнале про Вашингтона, что республиканские порядки, без монарха жизнь казалась немыслимой. Вот Венеция – жили без монарха, и посмотрите, какая-то ничтожная никому не нужная республика. Или вот Польша – остались без короля, и вообще не стало государства. Поэтому это нормально. А это, тем более, не какой попало король, а Наполеон, уважаемый человек. Я вот, кстати, вступлюсь в чем за Наполеона? Он окружил себя действительно реальными людьми, не по родству, а маршалы, которые его окружали, ведь Наполеон-то фактически бросил армию после Ватерлоо, сломался, но все командование принял знаменитый маршал Даву, который сумел выторговать у союзников амнистию для всех солдат, десятки тысяч солдат, которые собрались под его знаменами – Париж-то уже пал, но тем не менее Даву прямо говорит: если не будет обещана амнистия каждому из французов, которые под моим командованием, мы будем сопротивляться. Просто вот ставит ультиматум. И договорился о том, что действительно была амнистия. В принципе никаких особенных расправ не было. Пострадал там несчастный Ней, человек, который в битве при Ватерлоо, под которым было убито несколько лошадей, без царапины вернулся, а потом был расстрелян, но тут есть своя коллизия – он давал клятву Бурбонам, а Даву не давал. В. Дымарский ― А вот что говорит история по поводу пребывания Наполеона на острове Святой Елены? Во-первых, вынашивал ли он планы третьего своего возвращения во власть? М. Кузахметов ― Думаю, он точно вынашивал, была бы возможность, он бы бежал. Для него самая страшная пытка, в чем он упрекал губернатора знаменитого Хадсона Лоу, чем можно было Наполеона довести до отчаяния – бездействием. Вот чтобы он ничего не мог там делать. Хоть бы у него было там 20-30 солдат, он бы ими как-то командовал, или мог бы там начать строительство каких-то шахт, или организовать там какую-нибудь начальную школу. В. Дымарский ― Вообще было делать нечего? М. Кузахметов ― Ну практически нечего. Он там надиктовал воспоминания, это уже гораздо позже произошло. А вот нечего. Тоже, может быть, не все знают, а мы в журнале публиковали, у знаменитого мариниста Айвазовского есть целая картина: гигантский бушующий океан и крошечная фигурка Наполеона, наверное, нарочито Айвазовский придумал, что вот эта глыба, человек-скала, но все было сделано для того, чтобы он без конца чувствовал унижение. Там были тысячи английских солдат, которые специальными сигналами должны были показывать его местонахождение каждую минуту в любой части острова. Так специально он не был особенно ограничен, а тем не менее, куда бы он ни отправился, вот все, за ним ходят и ходят. При всем при том, что не поехала за ним, не жена декабриста была его жена, дочь австрийского императора, мы это уже упоминали, никуда она не поехала, жил там он одиноко. Но приближенные люди, которые с ним туда поехали, верные преданные, некоторые были с женами, и тут Наполеон на правах старшего ловко этим пользовался. Это, кстати, было поводом в дальнейшем уже – он же умер тоже сравнительно молодым, самая популярная гипотеза, что его отравили, и один из мотивов… В. Дымарский ― Мы к этому вернемся. М. Кузахметов ― Да, кто бы это мог сделать – обиженный муж, например. Прекрасный мотив, казалось бы, что может быть еще более убедительным. Но тем не менее до сих пор написаны толстенные книги, что, ну, конечно же, Наполеон бежал, конечно же, были очевидцы, которые его лично видели и встречали, но вот он ждал свой звездный час, а, может быть, и не ждал, и там уже много вариантов. В. Дымарский ― … скажут еще, что до сих пор жив – знаете, как обычно… Но по поводу его смерти, ведь версия про отравление возникла уже недавно, она возникла в 90-е годы прошлого века, ХХ, после того, как обнаружили довольно большую дозу мышьяка в волосах… М. Кузахметов ― Да, смертельно опасную. В. Дымарский ― И дальше возникли различного рода версии, одна из версий отравление, другая версия – что мышьяком тогда лечили. М. Кузахметов ― Лечили, конечно. В. Дымарский ― И эта повышенная доза – это просто накопленный мышьяк, и он умер не от него, а мышьяком просто его от чего-то там лечили. М. Кузахметов ― Скорее всего да. Потому что проводились экспертизы из пряди его волос, которые были задолго до ссылки, то есть, еще в 1805, 1807 годах, и уже тогда там тоже доза мышьяка значительно превышала. А он был энергичный, скакал на конях. Скорее всего версия о том, что рак желудка – а ведь от этого же умер его отец, поэтому там предрасположенность могла быть – она вполне имеет право на жизнь, но она просто какая-то скучная. В. Дымарский ― Неинтересная. М. Кузахметов ― Ну что это такое – такой великий человек… В. Дымарский ― Не уровень Наполеона, я бы сказал. М. Кузахметов ― Нет, он должен был, конечно, умереть со шпагой в руке в бою… В. Дымарский ― Или мог быть отравлен. М. Кузахметов ― Жертва заговора, да, завистников. Вот это красиво. Вот он там совратил жену… В. Дымарский ― Конечно, он умер очень молодым, да? М. Кузахметов ― Очень молодым, по меркам XXI века вообще в полном расцвете сил. В. Дымарский ― Поэтому нужна какая-то версия более-менее правдоподобная. М. Кузахметов ― Но человек настолько знаменит, что посвящены теме его смерти толстенные монографии, где подробно анализируется переписка, кто кому что сказал, кто в какую минуту где находился. Я читал любопытные истории, что это же должен быть человек, которому безгранично Наполеон доверяет, который всегда рядом с ним. Перебирается цепочка людей, поваров… В. Дымарский ― И повар там в первую очередь. М. Кузахметов ― А потом его не было, а вот тут он был… Но все это красиво и интересно, но скорее всего, конечно, да, досадный рак желудка. Но можно упомянуть самые романтические гипотезы, связанные с тем, что, конечно, он бежал. Зачем? Потому что у него единственный сын в Вене, этот мальчик, а мальчик, несмотря на то, что его скрывали, все эти проклятые австрийцы заставляли его говорить по-немецки, называли его чуждым именем, а он знал и мечтал встретиться с отцом, отчаянно учил военное дело. И вот на каком-то этапе он заболел, а Наполеон в это время уже был в Италии, скрывался под чужим именем, хотя приближенные знали. И вот, узнав о смерти своего сына, он срочно мчится в Австрию и ночью под покровом темноты пытается пробраться, перемахнув высоченный каменный забор. И дальше темная история, действительно почему-то, согласно инструкции, охранники застрелили человека, тут же вызывают зачем-то французского посла, тут же без всяких разговоров похороны, ничего неизвестно, кто это был – темная история. Ну, какое богатство для фантазии. Решили, что это был, конечно, Наполеон, приехал к смертельно больному сыну, но на том этапе мальчик, правда, выжил, умер все равно молодым. Вот, Наполеон, вот так, романтика, и красиво, и достойно памяти великого человека. В. Дымарский ― Я помню во французском фильме «Наполеон II. Орлёнок», там была более прозаическая версия. М. Кузахметов ― Есть много фильмов о том, как он… есть прекрасный французский фильм, как постепенно обманывают губернатора Хадсона Лоу с двойником, и потом все-таки он бежит. Там осталась масса воспоминаний, каким он был тупым упрямым идиотом, Хадсон Лоу. И Веллингтон говорил, что он тупой идиот. Но в той должности он был прекрасен, чтобы отравить несколько лет жизни Наполеону, унизительно – тоже сохранилась переписка этих людей, когда Хадсон Лоу на правах губернатора вызывает к себе Наполеона, ну, не то чтобы на унизительный допрос, а – явиться ко мне. Наполеон пишет: а я не знаю, кого он там вызывает. Я – Ваше Величество император. Пусть со всеми подобающими регалиями обращается. А так я не пойду к нему. В. Дымарский ― Максим, все-таки как бы то ни было, Наполеон ушел в мир иной, но очень торжественно, я бы сказал, похоронен, и до сих пор его могила в Доме инвалидов. Когда это было принято решение, почему все-таки он с такими почестями? М. Кузахметов ― Надо напомнить на всякий случай, что по прошествии некоторого времени к власти пришли дальние родственники Наполеона… В. Дымарский ― Наполеон III. М. Кузахметов ― Да, это же все через Жозефину. И до сих пор, кстати, в правящих династиях остались потомки от первого брака его жены Жозефины. Потомки Наполеона нигде не сидят. И когда был наконец-таки Наполеон III, он договорился с англичанами, что останки нашего великого полководца, выкупили, кстати, французы и часть земли, где находился дом Наполеона на острове Святой Елены, перевезли в Париж. И в знаменитом Доме инвалидов со всеми почестями – специальное надгробие, там можно пойти полюбоваться. Потому что для французов это действительно выдающийся – полководец, не будем спорить, выдающийся администратор, но сотни тысяч людей погибли по сути не за что. Если смотреть по результатам, чем все закончилось – закончилось тем же, с чего все и начиналось, в границах, как у нас любят говорить, такого-то года. В. Дымарский ― Слушайте, не он один, в конце концов, с таким результатом не единственный правитель в истории, который пришел с таким результатом к концу своего правления. Все остальные подробности в журнале «Дилетант» в апрельском номере, «100 дней Наполеона». Это был Максим Кузахметов из Санкт-Петербурга. До встречи через неделю.

Ссылка на источник