toma18 29 апреля 2017 | 13:00 Он устраивал великие смотры талантов у себя дома, когда прилетал Наум Коржавин. Среди генералов от литературы, бронзовых при жизни, Берестов ходил даже не рядовым или старшиною, а вечным ополченцем. Хотя отроком попал в эвакуацию, где его тетрадку читывали Надежда Мандельштам, Анна Ахматова, Корней Чуковский. Окажись он в форме, гимнастерка топорщилась бы из-под ремня, сапоги в гармошку и пилотка набекрень. Да ладно, нет! Душа его топорщилась и рвалась наружу! Из-за пожизненной любви к Пушкину. К золотому слову золотого века и века серебряного. К высшей школе слова. В стойкой уверенности, что в литературе не бывает кризисов. Просто молчат те, кто еще не заговорил, пугая тех, кому и помолчать полезно. Уже почтенном возрасте он вдруг запел. И мы узнали еще одного Берестова. Ему подыгрывал на гитаре поэт Андрей Анпилов, помогал выровнять мелодии. На этой волне, волнуясь ужасно, он как-то схватил меня за пуговицу на одной тусовке: слушайте, Толя, вы будете удивляться, но я написал песню. И я вам хочу спеть ее немедленно. Прямо здесь. И засунув руки в карманы пиджака, притоптывая в такт по паркету ботиком, он запел отважным тенорком: «С милым домом разлученные,// В горьком странствии своем,// Пьем мы только кипяченую,//На чужих вокзалах пьем…» Ну, как вам?.. Говорите правду! Это был только один из шедевров 1995 года, «Эшелоны», написанные в 81-м. Теперь эту песню всегда поют хором на вечерах его памяти. Ах, Валентин Дмитриевич, о многом мы не договорили! А теперь, — вот только вернусь из Галилеи, — возьму водки, закуски немудрёной, и на Ховань. Там, у оградки дальней, чем хорошо-то? Времени хоть отбавляй, никто не торопит. И не перебивает. Берестовское вспомнить, да своё без стеснения, но помня о стыде, почитать. Ему эта затея понравилась бы. |░░

Ссылка на источник