Е. Афанасьева ― Добрый вечер, в эфире «Телехранитель», программа о сути телевидения и о тех, кто определяет и хранит эту суть. В студии Елена Афанасьева, и как всегда по воскресеньям, говорим мы с вами о персонах, программах, событиях и антисобытиях, которые влияют на то, каким наше телевидение будет сегодня и завтра. Гость сегодня у меня — на »Эхе» не редкий — Леонид Млечин. Здравствуйте, Леонид. Л. Млечин ― Здравствуйте. Е. Афанасьева ― Но редкий в программе «Телехранитель». Несмотря на то, что телевизионная его ипостась – это, как минимум, половина его творчества. Л. Млечин ― Не приглашаете, милая Леночка… Е. Афанасьева ― Как вас ни позовешь ли, Леонид, вы все время заняты. В последний раз я застала вас во Владивостоке. Л. Млечин ― Я хотел вылетать – не было самолета. Е. Афанасьева ― Что же вы делали во Владивостоке, если упомянуть, что в этот момент у вас был юбилей? Почему прекрасную дату вашей жизни вы вдруг встречали там, где восходит солнце в нашей стране? Л. Млечин ― В годы моей юности была такая песенка: старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути – так оно и произошло. Дело в том, что во Владивостоке проводится каждый год замечательный телевизионный конкурс «Человек и море», я там 4 года подряд председатель жюри. Я абсолютно сухопутная крыса, но я восхищен тем, что я там могу видеть – там очень хорошие документальные съемки, особенно подводные, такой мир открывается… А кроме того туда присылают иногда такие неожиданные работы, которые ты на других фестивалях не увидишь, потому что их там не примут. А сюда – ну, там человек живет у речки, а делает материал, фильм о муравьях. И это было такое зрелище, мы как включили, так не могли остановиться. Жюри редко же смотрит до конца. Е. Афанасьева ― Вот все тайны телевизионных шоу выдает Леонид Млечин. Л. Млечин ― Мы досмотрели просто до последнего звука – настолько было интересно. В общем, это одно из самых любимых событий в году. Е. Афанасьева ― Ну мы так плавно подошли к тому, что именно на Дальнем Востоке встретил свой юбилей Леонид. Я думаю, что для мужчины можно не таить, что исполнилось ему 60. Л. Млечин ― Верно. Дедушка заслужил право на пенсию. Е. Афанасьева ― Дедушка заслужил право на пенсию, но я была потрясена, Леонид – вам, конечно, столько не дашь, вы в прекрасной форме. Л. Млечин ― Вы очень хорошо воспитаны, Леночка, скажите родителям, что вас прекрасно воспитали. Е. Афанасьева ― Родители, наверное, слышат – Леонид Михайлович вам говорит, что меня хорошо воспитали. Ранняя седина всегда была к вам к лицу. Когда мы договаривались о встрече, Леонид спросил у меня, о чем мы будем говорить, я написала: о вас, он ответил: насмешили. Л. Млечин ― Да, это правда. Е. Афанасьева ― А мы действительно будем сегодня говорить о вас. В кои веки-то можно позадавать вопросы не про какие-то проекты и не про то, что произошло на наделе, как вы обычно обсуждаете текущую политику в »Особом мнении», а вот такое: собрать особую папку на Леонида Млечина и поговорить. Л. Млечин ― Личное дело. Е. Афанасьева ― Но особая папка лучше в вашем варианте. Л. Млечин ― Совершенно верно. Е. Афанасьева ― Так же назывался один из ваших, я бы сказала, как сейчас говорят, культовых проектов. Смотрите, Лёня – извините за такое панибратство, многие годы в одних жюри телевизионных фестивалей – вы в 15 лет опубликовали первую заметку, как гласит Википедия, которая знает все, но иногда врет. Л. Млечин ― Нет, это правда, это была заметка в »Пионерской правде» о встрече с маршалом Буденным, и я получил письма со всей страны. Я вырвал карту из школьного атласа и стал рисовать, откуда пришли письма, выяснилось – со всех концов нашей необъятной родины. Е. Афанасьева ― Тогда расскажите: мальчику 15 лет, вы из пишущей семьи, как я понимаю, у вас мама – переводчик, писатель, филолог; ваш отчим – тоже человек пишущий, он был и редактором «Вечерней Москвы», и кем только не был на литературном поприще. Они сказали: дорогой Лёня, напиши-ка ты заметку? Или мальчик решил?.. Л. Млечин ― Еще дедушка… Когда ты живешь в такой семье, и ты с утра до вечера слышишь: гранки, верстка, поменять заголовок, 100 строк хвоста, где материал и так далее… Е. Афанасьева ― Сейчас уже, наверное, «хвоста» – непонятно даже для современных газетчиков, «гранки» тем более. Мы с вами выглядим такими стариками… Л. Млечин ― Вы не примазывайтесь, Леночка. Е. Афанасьева ― Да я тоже гранки сокращала. Л. Млечин ― Когда ты растешь в такой семье, то уже выбор жизненный очень сужается… Е. Афанасьева ― Меня пошагово интересует. Мальчику 15 лет, происходит некая встреча с Буденным в школе. Вы сами решаете, что надо попробовать пробиться в газету «Комсомольская правда»? Л. Млечин ― Нет никаких сомнений, что, если ты встретился с маршалом Буденным – конечно, надо написать заметку в газету! Л. Млечин ― А дальше? Вы приходите к отчиму и говорите: а куда нести? Или сами идете? Л. Млечин ― Конечно, в »Пионерскую правду», да. Е. Афанасьева ― Она находилась, по-моему, там, где была «Правда». Л. Млечин ― Нет, она находилась в издательстве «Молодая гвардия». Е. Афанасьева ― А, на Новослободской. Л. Млечин ― Издательство существует и по сей день. Е. Афанасьева ― И там был открытый вход? Л. Млечин ― И я туда хожу, и там издаю книжки серии ЖЗЛ. В »Пионерскую правду» в те времена, во все редакции можно было тогда войти, наверное, кроме «Правды». Е. Афанасьева ― То есть, вы пришли и говорите: у меня заметка… Л. Млечин ― Да. Я спросил: куда ее отнести? – А вот туда, в отдел писем. И я подошел. И запомнил это навсегда. Там сидела милая дама, она на меня посмотрела, я говорю: а я вам заметку принес. Говорит: а вы кто? А я говорю: а я школьник 9 «б» класса. Е. Афанасьева ― Никто не сказал, что папа — главный редактор «Вечерней Москвы»… Л. Млечин ― Нет, в голову это не пришло. Он тогда в »Литературной газете» работал. Говорю: вот я школьник, вот 9 «б» класс, 16-я школа город Москва. Она сказала: давайте вашу заметку – сказала без всякого интереса. А потом через какое-то время у нас в школьной библиотеке я вижу подшивку, открываю… а я к тому времени читал уже «Комсомольскую правду», я уже был комсомолец, я уже вырос. Я открыл и там вижу свою заметку. Е. Афанасьева ― Вы ее храните где-нибудь? Л. Млечин ― Конечно. А потом пошли письма. Е. Афанасьева ― Сколько же их было? Л. Млечин ― Несколько сотен. Е. Афанасьева ― Прекрасно! Л. Млечин ― Никогда я не получал так много писем. Е. Афанасьева ― К чему я так въедливо копаю? Раз уж попался Леонид Млечин мне лично персонально, я узнала о нем много нового, почитав даже открытые источники в интернете. Виталий Александрович Сырокомский, ваш отчим, я не знаю, с каких лет он вас воспитывал… Л. Млечин ― С юных лет. Е. Афанасьева ― До своего литературного поприща, как гласит Википедия, он был помощником первого секретаря Московского горкома КПСС. Сначала Демичева, потом Егорычева. Это очень большой чиновник. Это, я не знаю, кто там при Лужкове, или при… Л. Млечин ― Это не сравнимо, тогда это было значительно более важно, куда более важно. Е. Афанасьева ― То есть, вы – мажор? Л. Млечин ― Нет-нет, вы что, он был, во-первых, свободен от всего этого и с удовольствием вернулся в газету из горкома, просто работа в партийном аппарате обогатила его познания относительно мироустройства, чем он делился со мной, что оказалось для меня важным, поскольку я потом занялся описанием советского образа жизни. Нет, в нем этого ничего не было совершенно. И у меня этого никогда не было. Нет, ну что вы, я никогда не воспринимался как сын каких-то важных… ну что вы! У меня есть свои недостатки, но не этот. Е. Афанасьева ― На »Волге» ездили на казенной? Л. Млечин ― С отцом ездил, да, это бывало, конечно. Я садился сзади, так восхищенно смотрел… Е. Афанасьева ― Что еще вспоминается о номенклатуре – пайки и книжки. Л. Млечин ― Вот это, конечно, был книжный бюллетень. Но еще важнее было другое на самом деле, важнее было то, что я мог прочитать любую книгу в Москве, если ее не было нигде, она была точно в Ленинской библиотеке, отец мог ее заказать и мне принести. И я читал все книги, которые я хотел. Е. Афанасьева ― (неразб.) Л. Млечин ― Ему – конечно, да. Е. Афанасьева ― Я сразу стала вспоминать свой опыт, когда я пыталась брать книги там… Л. Млечин ― Конечно, я читал все книги, которые я хотел прочитать. Е. Афанасьева ― А что вы просили? Л. Млечин ― Я хотел, вообще говоря, в юности, стать офицером, я хотел быть военным, и я выписывал «Военно-исторический журнал» Министерства обороны, потом мне мама стала приносить книжки военные, мемуары, потом дальше – больше, и я страшно интересовался военной историей, читал в основном военные книжки, военные воспоминания. Что-то было уже даже закрыто, потом я увидел возможность прочитать то, что у нас считалось закрытым, и это было очень важно в смысле самообразования. У нас и дома была замечательная библиотека, собранная еще моим дедушкой, который читал Ленина и подчеркивал – мне потом, когда я в свою очередь должен был изучать Владимира Ильича и составлять конспекты, было значительно проще, потому что дедушкой уже было все прочитано и осмыслено. Е. Афанасьева ― В источниках, которые в интернете существуют, написано, что дедушка рассказывал вам про свое участие в революции. Л. Млечин ― Да, это правда. Е. Афанасьева ― Он участвовал? Л. Млечин ― Да. Е. Афанасьева ― В качестве кого? Л. Млечин ― Он очень молодым человеком 16-летним присоединился в городе Екатеринославле к большевикам в Красной гвардии, потом он вступил в Красную армию и участвовал во взятии Крыма в 1920 году. Оставил воспоминания об этом, я потом опубликовал. Это невероятно интересно. Потом я снимал фильм о том, как брали Крым красные, я туда поехал все это осмотрел, а потом я написал книжку о Фрунзе в серии ЖЗЛ, и для меня Михаил Васильевич Фрунзе был как родной, потому что дедушка, когда писал воспоминания, он давал их мне почитать, он обсуждал это со мной, хотя я был совсем маленький. И для меня 1920 год, Михаил Васильевич Фрунзе, там и все остальные люди, Блюхер, Куйбышев, который участвовал – все это было для меня как будто родные люди. Е. Афанасьева ― Дедушка был большевиком, да? Л. Млечин ― Да, он присоединился к большевикам в 1920 году, а в 1929 году разочаровался в этом, и я нашел в его письмах, он писал – почти точно процитирую – что, это слова Достоевского о слезинке ребенка, для меня как-то очень болезненно то, что я сам вырос в бедной семье, родители были неграмотными, была большая семья, бедно очень жившая, и когда я, — пишет он, — в 1929 году увидел, как везут детей раскулаченных крестьян, я понял, что я служил неправому делу. И вот с этой минуты жизнь его переломилась. Е. Афанасьева ― Это дедушка мамин? Л. Млечин ― Да. Е. Афанасьева ― И как вы росли? У дедушки переломилась жизнь, но вокруг еще коммунистическая система, отчим работает на очень большой позиции в горкоме партии, вас воспитывали как правильного советского ребенка, либо вот дедушка что-то рассказывал? Л. Млечин ― Самое главное было некие морально-нравственные принципы, которые существовали в семье, которые были важны для моих родителей, для моей семьи, и в которых я воспитывался. Это было главное, потому что нравственный ориентир, нравственное мерило – это единственное, что тебя спасает в трудные времена. Е. Афанасьева ― Но вот эти письма дедушки вы нашли уже взрослым? Л. Млечин ― Да. Е. Афанасьева ― То есть, не рассказывали, не говорили об этом? Л. Млечин ― Они боялись обсуждать некоторые темы, опасаясь, что я с этим пойду, в школе изложу, у меня будут неприятности, и они остерегались. Во-первых, я все равно половину разговоров слышал, потом, я что мог прочитал, и достаточно ясно рано стал представлять себе, каково устройство мира, это правда. Е. Афанасьева ― Леонид Млечин, у нас сегодня особая папка для него, у него юбилей, и повод поговорить о нем лично, а не только выслушать его особое мнение по вопросам… Л. Млечин ― Вы меня, в принципе, смущаете, я не люблю о себе говорить и никогда не отмечаю свой день рождения, потому что не люблю тосты в свою честь. Е. Афанасьева ― Но свой день рождения вы прогуляли на Дальнем Востоке, поэтому будем считать постфактум. Вы сказали, что вы хотели быть военным. Вы 1957 года рождения, значит, заканчиваете школу, если я более-менее правильно считаю, в 1974, да? Л. Млечин ― Да. Е. Афанасьева ― И если бы вы стали военным, вы бы попали в Афганистан, не исключено. Л. Млечин ― Ну, попал бы в Афганистан и воевал бы там. Е. Афанасьева ― Что вас отвело от этого, почему не стали? Л. Млечин ― Отсоветовал кто-то из взрослых, сказал: знаешь, тебе будет там скучно, как ни странно. И на меня как-то это подействовало. А потом все стали говорить: ну как же так, неужели ты не продолжишь семейную традицию? Е. Афанасьева ― Ты хорошо пишешь сочинения, да? Л. Млечин ― Нет, сочинения я писал плохо, нет-нет, я научился писать только когда уже был взрослый, нет, я плохо писал сочинения. Е. Афанасьева ― А, то есть просто по стопам родных? Л. Млечин ― Как же не продолжить семейную традицию? Е. Афанасьева ― Сейчас скажу такую неприятную вещь. Вы знаете, когда у кого-то из коллег дети и к математике не пригодные, и к физике, и вроде бы и в компьютерах современных не понимают – ну что, куда еще? Ну на журфак. Было ли у вас такое же, или это все-таки был какой-то осознанный выбор? Л. Млечин ― Журфак – самый короткий путь в профессию. Е. Афанасьева ― Но сейчас, может быть, и не самый короткий. Л. Млечин ― Ну не знаю, тогда это точно был… Е. Афанасьева ― А вы хотели писать? Л. Млечин ― Да, писать мне хотелось всегда. Первую газету я сделал, когда был маленьким, я выпускал стенгазеты, был главным редактором, я заказывал материалы, редактировал их, вывешивал, и, между прочим, один из людей, от которых в какой-то момент зависела моя будущность, помог мне и потом сказал: знаешь почему? Я помнил, что ты делал стенгазеты, и они были очень похожи на настоящие. Е. Афанасьева ― А где же он видел стенгазеты? Л. Млечин ― Заходил к нам домой, да, дома они висели на стене. Е. Афанасьева ― То есть, все-таки семья – мальчик из хорошей детской, как говорит наша с вами общая подруга Аня Качкаева, это определяющее. Л. Млечин ― Я думаю, что… ну что такое ментальность? Это то, что формируется в возрасте до 18 лет и что определяется, конечно, в первую очередь семьей, потом школой, окружением, двором и так далее. Но семьей в первую очередь, конечно. Е. Афанасьева ― А когда меняются взгляды, если они меняются? Еще одно удивление сегодня было – во-первых, я была потрясена, что у вас больше ста книг, я просто посмотрела эти списки, и об этом мы поговорим чуть позже. Второе потрясение было по поводу книг, что вашу первую книгу вы опубликовали в возрасте 23-х лет. Л. Млечин ― Да, это правда. Е. Афанасьева ― Но в соавторстве со своими отчимом. Л. Млечин ― Да, это была первая публицистика. Е. Афанасьева ― Книга называлась… Л. Млечин ― «Дети, которых лишили детства». Е. Афанасьева ― Как это? Давай, дорогой пасынок, вместе? Или как – он вас сыном называл? Л. Млечин ― Он называл меня сыном, и я его называл отцом, да. Е. Афанасьева ― Давай, я как большой журналист могу написать книгу и тебе помогу? Или как вы делили эту работу в этой книге? Вам 23, вы студент, или заканчивали… Л. Млечин ― Я написал ее раньше, когда учился в университете. Е. Афанасьева ― Как вы с отцом, мэтром журналистики, делили обязанности по написанию книжки? Л. Млечин ― Я ее написал почти целиком сам, да. Е. Афанасьева ― А папино имя для того чтобы опубликовать? Л. Млечин ― Дело в том, что он придумал эту тему и он написал статью в газете, и он собрал материалы, а писать книгу ему просто было некогда, потому что он редактировал газету. Е. Афанасьева ― А, то есть, вы были таким «литературным негром», но вас внесли, имя ваше на обложку? Л. Млечин ― Он не стал бы писать книгу, у него не было для этого никаких физических возможностей. Он редактировал газету, это тяжелая работа. Он сказал: вот если хочешь – садись и пиши. А я очень хотел. Я сел и написал. А вслед за этим я написал повесть, она вышла через несколько месяцев в журнале «Знамя». Е. Афанасьева ― А дальше у вас, я тоже смотрю – потрясающие вещи, в 26 лет у вас выходит книга тиражом 100 тысяч экземпляров… Л. Млечин ― Нет, это все раньше. Е. Афанасьева ― «»Хризантема» пока не расцвела», здесь тираж не указан — в 25 лет, «Грань безумия» — вам 25 лет, Проект «Вальхалла» — 100 тысяч тираж… Л. Млечин ― Там было у какой-то книжки 200 тысяч. В ту пору это все расходилось. Это были политические детективы. В нашей стране это… Е. Афанасьева ― Вам 23 года, вы еще должны в политике не разбираться, которой в Советском Союзе вообще нет. Л. Млечин ― Я написал первый политический детектив в 23 года, его опубликовал журнал «Знамя» в двух номерах, его перевели на японский язык, и Владимир Яковлевич Цветов, корреспондент советского телевидения в Токио, прислал мне рецензию, которую я прочитал – я все-таки учил японский. И там было написано, что в Москве вышла повесть, посвященная Японии, автор Леонид Млечин, мы не знаем, кто он, но явно, что он много лет жил в Японии и хорошо ее знает. У меня хранится эта вырезка из одной из ведущих японских газет. Это правда. Е. Афанасьева ― Почему вы вдруг стали так много писать? Л. Млечин ― Мне хотелось писать, да. Е. Афанасьева ― Прямо вот просто жажда писать? Л. Млечин ― Да-да. Она и по сей день. Я просыпаюсь утром и сажусь писать. Е. Афанасьева ― Вот я и хотела сказать: 100 с чем-то книг. Вот говорят, у Донцовой феноменальная работоспособность, но получается, что у вас больше. Вы садитесь – и пишете. Л. Млечин ― Я просыпаюсь каждое утро – я хочу писать, да. Е. Афанасьева ― У вас есть какая-то норма, чтобы вот в день?.. Л. Млечин ― Нет, сколько напишется в день, столько и пишу. Е. Афанасьева ― Сколько примерно? Л. Млечин ― Ну если ты сидишь 10-12 часов, то сколько ты напишешь… Е. Афанасьева: 10 ―12 часов? Л. Млечин ― Да, каждый день всю свою жизнь, кроме тех дней, когда я должен куда-то ехать. Е. Афанасьева ― Первое, что я подумала, когда у меня был небольшой опыт писания романов, я испортила себе позвоночник, он потом болел чудовищно. Потому что даже журналистская деятельность – ты никогда не сидишь столько примерно в одной и той же позе за компьютером, когда ты увлечен. Л. Млечин ― Я хожу на специальную гимнастику, вы правы. Е. Афанасьева ― Вот какой вы! Знаете, я увидела несколько принтов страницы из той самой книги, которую вы написали с вашим отцом, отчимом «Дети, которых лишили детства», я вот уже, знаете – «мартышка к старости слаба глазами стала», но здесь прекрасная — перевернута последняя страница, закончен разговор об украденном детстве на Западе. То есть, вся стилистика, она такая советская-советская, да? Вам 23 года, про детство на Западе вы еще ничего не знаете. Л. Млечин ― Эта книжка, конечно, была посвящена трудной судьбе детей на Западе, потому что про трудную судьбу детей в Советском Союзе вообще ничего не было. Значит, первое, что было сделано – было отправлено письмо в Министерство здравоохранения, что известно об издевательствах над детьми. Было отвечено, что не существует. Более того, такой статистики не существует и по сей день. Тогда, работая над этой книгой, я узнал массу важного и необходимого, что по сей день, кстати говоря, в нашем обществе совершенно не осмыслено. Внутрисемейное насилие как один из самых опасных институтов воспитания насилия в обществе, как это трудно, что с этим делать. Вот об этом была написана книга. Разумеется, она была написана… Е. Афанасьева ― На западных примерах. Л. Млечин ― Конечно! А внутренних не существовало. У нас и сегодня нету ни журналистики, посвященной этому, ни науки, посвященной этому, ни публицистики, ни самосознания того, что это является важнейшей проблемой. А в Европе и в Северной Америке уже тогда существовало понимание сложности этих проблем. Е. Афанасьева ― Но пафос книжки был другой – на Западе, да. Л. Млечин ― Ну конечно. Е. Афанасьева ― Иначе бы не вышла. Л. Млечин ― Это невозможно было, ну конечно. Е. Афанасьева ― Мы сейчас прервемся на выпуск новостей на »Эхе Москвы», продолжим разговор с Леонидом Млечиным о нем самом – особая папка сегодня для Леонида Млечина. НОВОСТИ Е. Афанасьева ― Итак, мы продолжаем программу «Телехранитель», в гостях сегодня Леонид Млечин, и он не рассказывает нам о текущих политических событиях, как в программе «Особое мнение», об исторических событиях, как в программе «Дилетанты» — мы говорим о нем самом, потому что, во-первых, 60 лет исполнилось, с чем мы его поздравляем, нельзя отказать. Л. Млечин ― Не отказывайте. Е. Афанасьева ― Не отказываю. А во-вторых, я, как ни странно, хотя с Леонидом знакома уже очень много лет, узнала много нового для себя, почитав даже самую простую информацию в интернете. Ну например, я узнала, что за фильм о руководителях Северной Кореи вам был заочно вынесен смертный приговор, и потом МИД наш как-то урегулировал. Насколько это правдивая история, расскажите, Леонид, что это? Л. Млечин ― Это давняя история. Мы сняли два фильма о руководителях Северной Кореи, они обещали меня убить, это правда. Последний там звонок был какой-то: фильм вечером в эфире – ты завтра в морге… Е. Афанасьева ― А что значит – звонок? У вас дома звонит домашний телефон?.. Л. Млечин ― Да-да, конечно. Е. Афанасьева ― Говорят по-русски? Л. Млечин ― Да, но с хорошим акцентом таким. Я же знаю этих людей. Е. Афанасьева ― Кто это? Это спецслужбы Северной Кореи? Л. Млечин ― Да, они действуют. Е. Афанасьева ― Откуда вы их знаете? Л. Млечин ― Я давно занимаюсь этой страной и в курсе этих всех историй. У них несколько раз такие слова не расходились с делом, в том числе на территории нашей страны. Воспринята была эта история очень серьезно тогда. Е. Афанасьева ― Страшно стало? Л. Млечин ― Нет, я не боялся их, я не боюсь иностранцев в своей стране точно совершенно, но эта история была серьезная, тогда на Первом канале, скажем, в передаче «Человек и закон» это обсуждалось, и заместитель министра иностранных дел России, он и сейчас заместитель министра, позвонил мне, нашел меня, позвонил, и сказал, что, я только что вызвал посла северокорейского и сказал ему, что если что-то случится с нашим журналистом, мы будем исходить из того, что это сделали вы. Был серьезный такой… Е. Афанасьева ― После этого утихло? Л. Млечин ― Да, звонить они больше не стали, кто-то из моих приятелей пошутил, говорит, звонить больше некому, поскольку фильмы вышли в эфир, их, наверное, уже всех расстреляли в подвале за то, что они не смогли помешать выходу этого фильма. Ну, шутка такая. Е. Афанасьева ― В каждой шутке есть доля горькой шутки. Л. Млечин ― Ну я им сочувствую, конечно, они не смогли помешать, Е. Афанасьева ― Скажите, вы работали корреспондентом, обозревателем в »Новом времени», и, как сказано в той же самой Википедии – вот иногда очень интересно читать про знакомых людей – большинство зарубежных корреспондентов этого журнала, по признанию Леонида Млечина, были разведчиками советских спецслужб. Сотрудничали ли вы со спецслужбами, работая в этом издании? Л. Млечин ― В этом не было никакой необходимости, было достаточное количество профессионалов, которые на них работали. Там были разные люди. Были замечательные журналисты, которые прекрасно совмещали журналистскую работу с основной работой, были, которые плохо писали. Е. Афанасьева ― И за них переписывали профессионалы? Л. Млечин ― Они не писали вообще. Е. Афанасьева ― Как нам Кобаладзе рассказывает, он, бедный, в Лондоне на двух ставках работал – он снимал как оператор, а еще работал как разведчик. А ваши, значит, не хотели писать? Л. Млечин ― Некоторые, да, не писали, а некоторые писали прекрасно. Мне, во всяком случае, общение с этими ребятами очень многое дало для понимания того, как действуют спецслужбы, у меня ведь много книг с этим связано, и со многими был в очень хороших, добрых отношениях, с кем-то даже дружил. Было очень полезно для меня. Е. Афанасьева ― А вас вербовали? Л. Млечин ― Меня, да, один раз меня вербовали, это была очень смешная история, я сразу зашел к нашему главному редактору сказал. Это были времена, когда в редакцию можно было зайти очень легко, какой-то звонок по телефону, я не помню: я из института каких-то там проблем… можно к вам зайти? Я говорю: да, пожалуйста, заходите. Но поскольку этих людей всех учили одни и те же учителя, то у не очень высоких профессионалов шаблонные подходы. И человек открывает дверь… вообще по тому, как разговаривать с людьми, как пытаться наладить отношения – вот он только открыл дверь, я уже знал, кто это, да. Поэтому… Е. Афанасьева ― А у более высоких не считывается? Л. Млечин ― Конечно, да, да. Е. Афанасьева ― Профессионализм другой. Л. Млечин ― Я был знаком с несколькими разведчиками выдающимися, о которых я бы не знал, что они разведчики, если бы они потом этого не рассказали. Но это выдающиеся мастера. А когда речь идет о ремесленниках, то, к сожалению, шаблоны… Е. Афанасьева ― Вот интересно – и что? Человек вошел, вы считали, откуда он, и он говорит что? Л. Млечин ― Он сначала говорит: знаете, мы тут высоко ценим то, что вы пишете, наверное, все – это было в старые советские времена – наверное, все, что вы пишете, не удается опубликовать, а мы могли бы ваши материалы передать высшему руководству страны. Я говорю: знаете, беда какая – я что ни напишу, все напечатают. А у него уже план беседы вербовочной, утвержденный начальником. Он говорит: знаете что, пойдемте в ресторан, я угощаю – вот ему деньги выдали на оперативные нужды. Я говорю: я не могу, я номер веду, пошел бы с вами с удовольствием, но… Потом он цель свою раскрыл, говорит… Е. Афанасьева ― Как легко вы выходите сухим из воды, Леонид. Л. Млечин ― Это же было исключительно комплементарно в отношении ко мне. А он говорит: знаете, у нас вот в чем проблема – у вас в журнале работает очень много иностранцев, все ли хорошо, как бы вот нам… Е. Афанасьева ― Но неужели они не имели всю информацию о журнале «Новое время», или надо было из разных источников? Л. Млечин ― Он говорит: нам бы хотелось тут завести своего человека. Я говорю: вы правильно, конечно, ставите вопрос. Тут беда какая – если вы своего человека пришлете, может оказаться очень заметно. Вы уж подумайте, как. Потом зашел к главному редактору нашему… Е. Афанасьева ― А главный редактор был не оттуда у вас? Л. Млечин ― Нет-нет, у нас были замечательные журналисты главными редакторами. Е. Афанасьева ― Но другие-то люди, вероятно, были, кто оттуда? Л. Млечин ― Так я же говорю, у нас большая часть корреспондентов была работниками 1 главного управления. Е. Афанасьева ― То есть, вербовка не удалась? Л. Млечин ― Нет. Е. Афанасьева ― Но как обычно, знаете, апокрифы гласят, что если человек отказался сотрудничать – карьера все, нарушена, все порушилось? Л. Млечин ― Нет-нет. Е. Афанасьева ― Что, никаких не было санкций? Л. Млечин ― Нет. И, кстати говоря, эти представления неправильные совершенно. Нет, нет, конечно, нет. Специальные службы заинтересованы, конечно, в привлечении разных людей в разных ситуациях к сотрудничеству и к помощи, это нормальная вещь. Кто-то помогает, кто-то не помогает, это нормальная такая практика, да. Е. Афанасьева ― Нормальная? Л. Млечин ― На сей счет существует много мифов, они не имеют отношения к реальности. Е. Афанасьева ― И сейчас такая практика существует? Л. Млечин ― Думаю, что и сейчас существует, конечно. Надеюсь, что сейчас люди заняты выявлением серьезных опасностей, связанных с исламским терроризмом. Е. Афанасьева ― Это Леонид Млечин, и программа у нас не »Дилетанты» и не «Особое мнение», все-таки это программа «Телехранитель», хоть и посвящена собственно Леониду. И мы все-таки переходим к истории телевидения. На телевидение вы в каком году впервые попадаете? Л. Млечин ― Осенью 1994 года. Е. Афанасьева ― То есть, из ваших 60-ти почти 30 без малого? Л. Млечин ― Я работал в газете «Известия» и два года я был на двух – я работал заместителем… Е. Афанасьева ― Вам понравилось в ящике? Л. Млечин ― Я был потрясен широтой изобразительных средств, чего нету в газете… Е. Афанасьева ― Ну например? Л. Млечин ― В газете можно заголовком поиграть, там, фотографией… Е. Афанасьева ― А здесь чем? Картинка появилась? Л. Млечин ― Картинку ты можешь показать, невероятно, я был увлечен сразу возможностью хронику найти и показать. И второе – откликом. Ну, конечно, ты написал какую-то статью интересную, тебе кто-то позвонил, еще что-то… А здесь тебя просто на улице человек останавливает: я вчера смотрел, ты мне вот скажи… И ты понимаешь, что ты не зря… Е. Афанасьева ― Кто первый остановил, помните? Л. Млечин ― Я уже сейчас… Е. Афанасьева ― Приперли к стенке или попросили автограф? Тогда еще не фотографировались со звездами? Л. Млечин ― Нет, вступали в беседу, хотели обсудить. Е. Афанасьева ― Да, вы серьезный журналист. Л. Млечин ― Конечно, я же серьезный. Самое главное, это вовлекало людей в процесс размышления – я только этого и хотел. Е. Афанасьева ― А девушки? Останавливали на улице, бросались на шею, заводили романтические знакомства? Л. Млечин ― Для заведения романтических знакомств мне не требовалась работа на телевидении. Е. Афанасьева ― Вот как! Л. Млечин ― И до того, как я пришел на телевидение, я был знаком с некоторыми девушками. Надеюсь, что дело не в телевизоре. Е. Афанасьева ― А из Википедии я узнала, что вы еще и эротические романы пишете? Л. Млечин ― Ну, такие эротические детективы, да… Е. Афанасьева ― Для меня было потрясением, слушайте, дайте почитать. Или они еще продаются? Л. Млечин ― «В пентхаусе» как-то у меня был рассказ. Е. Афанасьева ― Лёня, вы открываетесь все с новой и с новой стороны. Л. Млечин ― Но невозможно сузить себя, боже мой, до чего-то одного! Это скучно. Е. Афанасьева ― Эротические детективы? Л. Млечин ― Да, такие шпионско-эротические. Е. Афанасьева ― Чего больше – шпионской истории, эротики или?.. Л. Млечин ― Эротики в оригинале больше, но редакторы сокращают, говоря о том, что теперь такое жесткое законодательство, придется там писать, что больше 18-ти, не стоит… Е. Афанасьева ― То есть, вы до сих пор их регулярно пишете? Л. Млечин ― Я в прошлом году написал такой, назывался «Ночь в Дамаске», да. Он вышел, да. Неплохо расходится. Е. Афанасьева ― Все хочется спросить: это на личном опыте? Л. Млечин ― Нет-нет, все что я пишу, абсолютно выдуманное. Сейчас моя жена слушает – о чем вы говорите, Леночка? Я говорю ясно и четко: все придумано! Е. Афанасьева ― Я знаю, что вы прекрасный семьянин, много лет в браке, но открою тайну, раз ваша жена слушает: я вас недавно встретила в Останкино с дамой, в которую вы явно влюблены. Сильно. Л. Млечин ― Это была моя жена. Е. Афанасьева ― Нет. Л. Млечин ― Конечно. Это однозначно. Е. Афанасьева ― Нет. Вспоминайте. Л. Млечин ― Это могла быть только жена! Е. Афанасьева ― Это была ваша внучка. (смех) Л. Млечин ― Это другое дело. Е. Афанасьева ― Вот так, чуть не попался. Но честно держится. Действительно я встретила вас с сыном и с вашей внучкой в Останкино и была удивлена, что у вас такая взрослая прекрасная внучка. Л. Млечин ― У меня уже и внук есть. Дважды дедушка. Е. Афанасьева ― Вы какой дедушка? Как ваш был дедушка для вас или другой? Л. Млечин ― Нет, я не такой умный, как мой дедушка, к сожалению. Мой дедушка был выдающимся человеком, не очень реализованным. Е. Афанасьева ― Вы реализованнее. Л. Млечин ― У меня нет и половины тех талантов, которые были у него. Е. Афанасьева ― Зато вы реализованнее дедушки. Л. Млечин ― Я просто более ленивый. Е. Афанасьева ― Ничего себе ленивый – говорит человек, написавший сто книг! Л. Млечин ― Леночка, я вам сейчас все объясню. Е. Афанасьева ― Я вот смотрю, у вас в 2015 году вышло 12 книг! Леонид, вы меня поражаете работоспособностью и говорите, что вы ленивый. 12 книг! Л. Млечин ― Я сейчас все объясню. У меня в день два движения – утром я сел к компьютеру, вечером встал. За этот день умные люди… Е. Афанасьева ― У вас разработанные пальцы, как у пианиста тогда, значит. Л. Млечин ― Умные люди за этот день столько всего прекрасного сделают… Е. Афанасьева ― Это же материал надо, у вас книги не все же эротические. Надо собрать материал, надо работать головой, надо проанализировать, параллельно вы еще ведете программы, делаете документальные проекты – это же требует колоссального осмысления, работы в архивах. Когда вы это успеваете? Л. Млечин ― Я вам скажу, что я был один раз в отпуске… Е. Афанасьева ― И вам не понравилось? Л. Млечин ― Это было в 1979 году. Нет , мне понравилось, но больше не получилось. Е. Афанасьева ― Почему? Л. Млечин ― Ну как-то не получилось. Я не знаю, что такое выходные дни, я работаю в день по 12 часов. Е. Афанасьева ― То есть, воскресенье, суббота?.. Л. Млечин ― Это не имеет никакого значения, это формальные обозначения – суббота, воскресенье… Е. Афанасьева ― И вы 12 часов в день пишете? Л. Млечин ― Да. Ну, бывают, там, совещания, съемки, конференции – тогда не пишу, к сожалению. Е. Афанасьева ― К сожалению – но очень хочется. Л. Млечин ― Да, да, конечно, это то, что я люблю. Е. Афанасьева ― Я напоминаю, что это Леонид Млечин. Говорим мы сегодня о нем лично и пытаемся все-таки перейти к разговору о телевидении, но почему-то книги сегодня затмевают. Л. Млечин ― Ну книжный человек, да. Е. Афанасьева ― А в телевидении что интереснее? Вот вы ток-шоу делали, авторские программы, документальные циклы. Вы где лучше, как бы точнее самовыражаетесь, больше кайфа такого ловите? Л. Млечин ― В историческом документальном кино, конечно, мне нравится больше всего. Я не люблю показывать себя, я люблю находить какую-то редкую хронику и рассказывать зрителю то, о чем он, конечно, не знает, то, что ему просто некогда этим заниматься – распутывать какие-то сложные исторические узлы, рассказывать о людях, которых неизвестно… ну так сложилась судьба. Е. Афанасьева ― Как раз Александр из Москвы у нас по сетевизору, видно, смотрит, пишет: «Леонид Михайлович, благодарю вас за вашу замечательную работу в документалистике, она мне очень помогает воспитывать в моих детях любовь к истории, биографиям выдающихся исторических деятелей. Уже они меня воспитывают и книжки мне приносят. У вас есть редкий талант заинтересовать историей даже человека, абсолютно равнодушного. Александр, Москва». Л. Млечин ― Большое спасибо, я очень тронут. Но, собственно говоря… Е. Афанасьева ― А вашего сына, ваших внуков вам удается заинтересовать тем, что вы пишете? Л. Млечин ― Мой внук – еще рановато немножко… Е. Афанасьева ― Сколько ему? Л. Млечин ― Четыре и два, это немножко придется подождать. Е. Афанасьева ― А вот сын, внучка все-таки в сознательном возрасте, хоть еще детском. Л. Млечин ― Ну все-таки, видимо, еще рановато для обсуждения революции. А что касается сына – ну, что же, он четвертый Млечин, который занимается журналистикой. Е. Афанасьева ― Все равно журналистикой? Л. Млечин ― Да. Е. Афанасьева ― Где работает? Л. Млечин ― Он работает на Общественном телевидении России, он ведет новости. Е. Афанасьева ― Там же, где и вы сейчас работаете? Л. Млечин ― Я присоединился. Можно сказать, он меня взял на работу, да. Е. Афанасьева ― Тогда провокационный вопрос: вы работали долгое время на ТВ Центре, до этого были на канале РТР который был… Л. Млечин ― Да, на России. Е. Афанасьева ― Нет уязвленности профессиональной? Все-таки Общественное телевидение – это не канал первого эшелона. Л. Млечин ― У меня амбиции совершенно другого свойства, они не связаны ни с карьерой – я когда-то отказался от административного любого поста, в принципе тотально. Мои амбиции не связаны с пребыванием на экране, я себя очень в этом смысле ограничиваю, даже у меня есть проблемы с режиссером – требует, чтобы я присутствовал, а я избегаю этого. Мои амбиции связаны с тем, что я хочу найти точное слово, рассказать о том, о чем другие не знают и не рассказывают, распутать и точно оценить, а в последние годы еще осмыслить и оценить точно происходящее – это главное для меня. Е. Афанасьева ― А какие для вас критерии, что вы это оценили точно или не точно? Но вот когда вы воспитывали и писали ту самую первую книгу, казалось, что тогда все очень точно оценено вот этими оценочными категориями, присущими советской пропаганде… Л. Млечин ― Леночка, все было совершенно ясно. Скажем, мой отец работал в »Литературной газете» в пору ее расцвета, и они знали, чем они занимаются – они пытаются сделать все что возможно, для того чтобы помочь людям. При этом они понимали, что без цитаты Брежнева, без ссылки на решения партии… Е. Афанасьева ― Цитату Брежнева в курсовую работу по какой-нибудь биологии нельзя было написать, или физике. Л. Млечин ― Понятно. Но это использовалось как необходимость, а статья была злая, резкая, искренняя… Е. Афанасьева ― Ну в «Литературке» может быть… Л. Млечин ― Книжка, посвященная тем детям, была посвящена реальным проблемам, которые существуют в семье с детьми. Да, а без этих фраз было невозможно. И люди, которые сейчас не понимают, что такое советская жизнь, должны об этом задуматься, что ничего нельзя было… Е. Афанасьева ― Хорошо. А проекции на современную жизнь у вас есть или нет? Что сейчас тоже может быть что-то не так. Но говорят же, что у нас возврат к брежневскому застою. У вас есть такое ощущение? Л. Млечин ― Ничего общего с брежневским застоем у нас нету. Я не люблю исторических параллелей, потому что они всегда опасны, и я не заинтересован в этом, я пытаюсь рассказать о том, что было тогда точно. Если кто-то извлечет из этого урок – прекрасно. Е. Афанасьева ― Еще раз пытаюсь задать этот же вопрос другим образом. Где у вас уверенность, что вы рассказываете точно? Ведь история всегда может переворачиваться. Кажется, вот мы ее видели точно, потом вдруг спустя много лет кажется, что все было совершенно по-другому. Л. Млечин ― Во-первых, есть определенные мерила, которые позволяют понимать: Гитлер, что бы ни произошло с нами, всегда останется преступником. В этом смысле ничего не изменится. Е. Афанасьева ― Сталин? Л. Млечин ― Сталин как был человеком, искалечившим судьбу нашего народа, так он им и останется, ничего не изменится. Почему мне кажется, что я прав? Потому что я трачу годы и десятилетия на изучение тем, на которые я высказываюсь. Я никогда не высказываюсь о том, чего я не знаю достаточно объемно. Е. Афанасьева ― Как вы изучаете? Вы читаете архивы, документы, книги? Л. Млечин ― Я давным-давно не читаю художественных книг, я читаю только сборники документов, воспоминания, научные труды. Я читаю их с карандашом в руках, восхищенно – надо мной дома смеются, потому что я… для меня это как детективный роман, я вовлечен, для меня эти все люди, о которых я рассказываю, которые давно уже канули… Е. Афанасьева ― Стучатся, к вам, просят… Л. Млечин ― Они как живые для меня, я как будто их знаю, я их воспринимаю, я их вижу, объемные образы. Е. Афанасьева ― Ваш нынешний цикл посвящен столетию революции, который выходит. Л. Млечин ― Мы сделали большой цикл, посвященный революции, а сейчас мы начали, и пошел на Общественном телевидении России большой цикл, посвященный взаимоотношениям трех гигантов – России, Соединенных Штатов и Китая на протяжении последнего столетнего периода. Е. Афанасьева ― Да, сейчас немного по поводу столетия революции, этого цикла. Как вам кажется, сейчас уже может быть объективный взгляд на все, произошедшее 100 лет назад? Или еще он будет многократно переворачиваться в сознании следующих поколений? Л. Млечин ― Общее представление формируется сразу, и что бы мы потом ни узнавали, это базово не меняется. Е. Афанасьева ― Сразу – что значит? Мы с вами выросли в парадигме – мы, советские дети – начиная с октябрятской звездочки и мы – внучата Ильича, и все. У нас-то сознание менялось позже. Л. Млечин ― Но то, что нам рассказывали, то, что было не на самом деле, это не меняет объективную реальность. Е. Афанасьева ― Вы когда поняли, что то, что рассказывали, это было не на самом деле? Л. Млечин ― Очень рано. Е. Афанасьева ― Из-за дедушки? Л. Млечин ― Ну конечно, и вообще из-за родителей, я же слышал их разговоры, да. Они пытались их от меня скрыть, чтобы мне не создать неприятностей в юности, но я все равно это слышал и понимал. Поэтому, говорят, что история такая, какой ее видят, это не так, это неправильно, потому что существует объективная реальность, и она была. Ну, я сейчас простой пример приведу. Люди, которые нас слушают, они потом скажут, что там один запомнит из нашей беседы одно, другой другое, но они все точно будут знать, что мы с вами говорили о телевидении, а не о футболе, и разговаривали мальчик и девочка, а не две девочки, или два мальчика. Е. Афанасьева ― Нет ничего более удивительного, чем воспоминания людей, которые вспоминают одно и то же событие, и все разные. Л. Млечин ― Но есть объективная реальность, они все равно вспоминают, что это было на Земле, а не на Луне, что это было не на космодроме и не под водой и так далее. Потому что есть объективная реальность. Е. Афанасьева ― Так вот, сейчас столетие, события столетней давности уже оценены, с вашей точки зрения, правильно? Л. Млечин ― Оценены правильно, другое дело, что очень многие процессы очень трудно понять. Вот я начинал беседу с нашими выдающимися историками, директорами академических институтов с вопроса: ну теперь 100 лет спустя вам, конечно, все ясно? Ответ: нет. Потому что непонятны многие процессы, потому что это как извержение вулкана. Разве можно описать каждую частичку лавы, которая вырывается из жерла и потом опускается? Огромное значение имело поведение людей – толпы, общества, народа, это очень сложно описать, очень сложно понять, это такая очень не простая реальность. Мы ограничиваемся описанием действий вождей – там, военных, политиков, а есть еще важнейшие процессы, которые проистекают в обществе, которые очень трудно описывать. Е. Афанасьева ― Как вам кажется, форма, в которой мы говорим последние, там, 20 лет в документалистике, всего прочего, она соответствует нынешнему времени? Или для того чтобы современное поколение, которое уже как ваши внуки, наверное, растет с гаджетами всеми, нуждается в иной системе разговора телевизионного? Л. Млечин ― Вполне возможно. Но боюсь, что я не знаю, в какой. Мы какой-то сделали цикл, посвященный – была годовщина 1991 года, в декабре прошлого года мы сделали, и какой-то молодой коллега ко мне подошел и говорит: вот это то, что надо людям моего поколения, мы ничего об этом не знаем… Е. Афанасьева ― Условно говоря, проект Михаила Зыгаря к столетию революции, где все что есть, переведено в современный формат социальных сетей, и каждый день публикуется то, что могли публиковать в своих дневниках, будь они так, как сейчас люди пишут блоги, деятели революции. Такая форма или какая-то другая современная форма… Л. Млечин ― Я не поклонник этого, нет, мне кажется, важнее всего помочь понять. Из-за того, что ты высыплешь на голову человека из мешка огромное количество информации, ему легче не станет. Е. Афанасьева ― То есть, автор документального цикла все-таки трактует? Вы – как посредник между аудиторией и фактами? Л. Млечин ― Я должен помочь понять, разобраться. Вот что я должен сделать. Заваливать человека фактами, противоречащими друг другу, невозможно. Нужно помочь ему разобраться, понять, что на самом деле происходит. Е. Афанасьева ― У вас за время работы над циклом о революции был ли факт истории, цитата, которая потрясла даже вас, который уже много знает? Л. Млечин ― Я вообще полностью переменил свое представление о том, что происходило в 1917 году. Е. Афанасьева ― Как можно полностью переменить? То есть, вы один раз уже полностью переменили от победы великой революции к кровавому перевороту, а теперь? Л. Млечин ― Оценка октября 1917 года как была и осталась, я плохо понимал, почему произошел февраль, как и почему общество настроилось против императора, императорской семьи, я недооценивал роли императора, я не понимал, почему его заставили уйти, я не очень понимал процессы, которые происходили в обществе вот между февралем и октябрем. Вот это все на самом деле стало для меня открытием. Но я потратил годы… Е. Афанасьева ― Сейчас понятно? Л. Млечин ― Да, мне многое стало понятнее. Е. Афанасьева ― Но один яркий какой-нибудь факт, который сейчас в это время работы на этом цикле или что-то, что вот действительно стало открытием? Л. Млечин ― У нас восхищаются верховным главнокомандующим периода Второй мировой войны, а мы должны были восхищаться верховным главнокомандующим периода Первой мировой войны Николаем II, потому что при Николае II немецкая армия не дошла ни до Волги, ни до Москвы, ни до Петрограда, ни до Киева, ни до Минска. Ставка всю войну находилась в Могилеве. Е. Афанасьева ― Прекрасно. Я думаю, что это прекрасная отсылка к следующей программе «Дилетанты», потому что в оставшуюся минуту мы вряд ли с вами об этом поговорим подробно. Леонид Млечин, сегодня мы говорили о нем, такая особая папка для него самого. Ничего не успели проговорить подробно. Видите, Лёня, а вы удивлялись, что мы о вас будем говорить – о чем же? Не успели договорить. Вам за все эти годы, за сто книг, за десятки телевизионных проектов не стало скучно это делать? Л. Млечин ― Нет, национальная история – это настолько увлекательно, я настолько этим всем увлечен, я по-прежнему засыпаю с мыслью – поскорее бы мне проснуться и опять что-нибудь интересное узнать. Е. Афанасьева ― Ну что ж, сегодня был в »Телехранителе» фантастически счастливый человек, который, по 12 часов в день работая, просыпается с мыслью снова бы начать работу, Леонид Млечин. Елена Афанасьева, прощаюсь до следующего воскресенья, всего доброго, до свидания.

Ссылка на источник