26 августа 2017 года. В эфире радиостанции «Эхо Москвы» — Юлия Ауг, актриса театра и кино, лауреат кинопремий; Андрей Архангельский, редактор отдела культуры журнала «Огонек»; Марина Давыдова, главный редактор журнала «Театр» (по Skype); Никита Кукушкин, актер. Эфир ведет Ксения Ларина. К. Ларина ― Внимание! Мы пошли в эфир. 13 часов 14 минут. Начинаем нашу программу «Культурный шок». У микрофона Ксения Ларина. Как и анонсировала, сегодня мы будем говорить о ситуации, связанной с арестом и задержанием Кирилла Серебренникова. Продолжаем мы эту тему. И сегодня в нашей студии… Сразу представлю всех участников сегодняшнего разговора. Журналист и обозреватель «Огонька» Андрей Архангельский. А. Архангельский ― Добрый день. К. Ларина ― Андрюша, привет. И актеры «Гоголь-центра» — Юлия Ауг… Ю. Ауг ― Здравствуйте. К. Ларина ― …и Никита Кукушкин. Н. Кукушкин ― Привет. Ю. Аут: Спектакли идут — сентябрь-октябрь. Абсолютно никак не изменилась сетка К. Ларина ― А на связи с нами должна быть по Skype Марина Давыдова. Марина, ты здесь? М. Давыдова ― Здесь я. К. Ларина ― Отлично. Марина Давыдова — театральный критик, главный редактор журнала «Театр». Мы уже как бы начали разговаривать еще до начала эфира. И я все время вспоминала: что мне напоминает эта мизансцена, эта история? Конечно же, фильм «Сукины дети» Леонида Филатова, который собственно с этого и начинается, когда там главный режиссер остается невозвращенцем, его лишают советского гражданства. И собственно вся история Театра на Таганке разворачивается на наших глазах, когда актеры остаются без отца, без руководителя. И каким образом они дальше справляются с этой ситуацией, как предлагают работать театру? Ну, там история трагическая. Я все время думаю: как закольцована, зарифмована эта история. Я помню прекрасно, что служебный вход «Гоголь-центра», Театра Гоголя появлялся в финале этого фильма «Сукины дети», когда оттуда выходят актеры после своей забастовки и выносят на своих плечах тело погибшего товарища. И вокруг тишина, никого нет, пустой город. Никто их не встречает, никто не знает, что произошло в этом театре. Всё — обман. Нигде никакие голоса ничего не передают, никакая публика ничего не обсуждает. Общество не знает ничего. Это, как вы понимаете, советское время. Сегодня, скажу я неожиданно, слава богу, время другое. И сегодня мы можем об этом говорить — о том, что происходит. Давайте… Я бы предложила вот что сказать ребятам прежде всего — что «Гоголь-центр» несмотря на то, что сейчас художественный руководитель не может принимать участия в его работе, «Гоголь-центр» продолжает работать и 1 сентября открывает сезон, Так ли это? Ю. Ауг ― Да. А. Архангельский ― Спектаклем «Митина любовь». К. Ларина ― Вот расскажите. Ю. Ауг ― Спектакли идут — сентябрь-октябрь. Абсолютно никак не изменилась сетка. Та сетка, которая была спланирована, она существует. Более того, в театре идет большое количество репетиций. 15 сентября будет премьера спектакля… Н. Кукушкин ― «Маленькие трагедии». Ю. Ауг ― Да, Серебренникова Кирилла. «Маленькие трагедии», спектакль Кирилла Серебренникова. Самое главное… Я вот правда хочу сказать. Это ведь уникальный случай. Кирилл создал такой организм с такой прочностью, что он может работать даже в условиях домашнего ареста руководителя и создателя этого организма. Ничего не меняется. Театр работает, премьеры будут, спектакли будут. К. Ларина ― «Маленькие трагедии» — это премьера Кирилла Серебренникова, повторю. И спектакль готов, как я понимаю, к выпуску. То есть вы его успели сделать до конца? Н. Кукушкин ― Нет, там не все сделано. То есть у нас был прогон на зрителей, на друзей в конце года, летом. И сейчас мы… Есть, к примеру, финал, который по заметкам Кирилла через помощников его мы должны будем воссоздать. И соответственно, все остальное подтянуть своими силами и с помощью «Седьмой студии». Вот так. К. Ларина ― Ну, хорошо. Ю. Ауг ― Можно я еще скажу по поводу фильма? Вот просто сегодня новостная лента началась с того, что «съемки фильма Кирилла Серебренникова продолжаются без Кирилла Серебренникова». Вот это, на мой взгляд, катастрофа. К. Ларина ― Они там уже заморозили. Ю. Ауг ― Во-первых, они заморозили. К. Ларина ― Съемки последние были ночные. Ю. Ауг ― Вот я как раз об этом и хочу сказать. А. Архангельский ― Технически… Ю. Ауг ― Я как раз об этом хочу сказать, что была проведена одна смена, которая была отрепетирована и которая была уже обсуждена с Кириллом. Только ее досняли. Дальше (и это огромная моя благодарность продюсерам) они заморозили. Без режиссера фильм сниматься не может. К. Ларина ― Марина, ты нас слышишь? М. Давыдова ― Да. К. Ларина ― Теперь главный вопрос. Вот смотрите. Театр «Гоголь-центр» открывает сезон несмотря на то, что художественный руководитель не может работать в том режиме, в котором привык работать. И вообще судьба его пока еще… Неизвестно, что там будет дальше с Кириллом Серебренниковым. Все вы знаете ситуацию. А все остальные театры сейчас тоже собираются, сбор труппы, счастливые и прекрасные лица. Все тоже открывают сезон. Все делают вид, что ничего не происходит. Мне кажется, что здесь что-то как раз не так. «Гоголь-центр» имеет право делать вид, что ничего не происходит и открывать сезон, и работать в привычном режиме, выпускать те премьеры, которые были уже готовы, и играть те спектакли, которые заявлены в афише. А все остальные театры все-таки должны сделать вид, что что-то происходит. Или я ошибаюсь? М. Давыдова ― Ну, если этот вопрос обращен ко мне, то как-то мне странно его комментировать. Я выступила собственно с призывом к театрам… Кстати, я не выступала с призывом не открывать сезон. И я не выступала с призывом устраивать забастовки, потому что я понимаю абсолютную утопичность таких предложений. Никаких отмен спектаклей, забастовок и так далее не будет. Но я предложила хотя бы, так сказать, соблюсти какой-то «гигиенический минимум» и не открывать сезон в театрах так, словно ничего не случилось. Каким-то образом… Поскольку обычно открытию сезона предшествуют какие-то пресс-конференции, рассказы о том, как мы прекрасно гастролировали в Омске, Томске и каким успехом пользовался наш спектакль «Правда хорошо, а счастье лучше»… Ну, это обычные, так сказать, победные реляции и рассказы о планах на будущее. У каждого театра фактически есть возможность каким-то образом начать вот это общение с прессой, с журналистами с выражения своей позиции по поводу ареста одного из самих ярких, в общем, режиссеров сегодняшней театральной Москвы. Ну, на самом деле сезон только начинается. И насколько этот мой призыв будет услышан, я не знаю. Повторю: он совершенно не радикальный. Я намеренно как бы не предлагаю никаких радикальных вещей, просто понимая, насколько пассивным и запуганным является театральное сообщество и так далее. Но если не будет услышан даже этот простой призыв, то, честно говоря, у меня просто опускаются руки. Потому что я обратила внимание, кстати говоря, что этот мой пост в Facebook, ну, как говорится, был активно залайкан, у него множество перепостов, у него републикация на сайте Colta и еще какие-то цитирования в самых разных других средствах массовой информации. Но реакция, бурная реакция в основном исходит, так сказать, от интеллигентных зрителей, от моих друзей-филологов (и не друзей тоже), от каких-то критиков, интеллектуалов и так далее. А вот собственно игроков на самом театральном поле… Ну, у меня, скажем, во френд-ленте много всяких худруков театров, каких-то статусных фигур театрального процесса, директоров и так далее. Никакой реакции вообще! То есть они не пишут: «Ну, еще чего!» Они просто отмалчиваются. И это как-то, конечно, очень бросается в глаза. Я надеюсь, что то, что они отмолчались, ничего не значит и как-то все-таки какая-то реакция будет. Но вообще это тревожное, честно говоря, молчание. И более того — если вы обратили внимание, то вот эти все призывы что-то делать, какие-то инициативные группы, которые создавались и в связи с арестом Малобродского (не режиссера уже, а театрального менеджера), никогда практически не исходили от людей из такого театрального комьюнити, актерско-режиссерского. Это почти всегда… Ну, я сама была несколько раз инициатором. Но обычно инициативная группа, которая создается, я смотрю — в нее входят кто угодно: переводчики, какие-то люди, бизнесмены… Да кто угодно, но только не люди самого театра. Для меня это как-то… Это не нуждается ни в каких комментариях. Это говорит само за себя. Ю.Аут: Ничего не меняется. Театр работает, премьеры будут, спектакли будут Я скорее верю в протестную, так сказать, активность зрителей театра, какой-то активной части общества, которая вообще небезразлична и к другим каким-то вещам. Кстати говоря, когда обвиняют: «А где вы были раньше, когда были дела «болотников», Мохнаткина?» — и все это перечисляют, я хочу сказать, что те люди, которые пришли к Басманному суду, те люди, которые сейчас проявляют какую-то активность, они обычно и тогда были активны. К. Ларина ― Абсолютно. М. Давыдова ― Это константная группа людей, которым небезразлично то, что происходит. Понимаете? Вот профессиональной солидарности я пока не вижу. Надеюсь, что я ее увижу в начале сентября, когда сезоны начнут открываться. К. Ларина ― Спасибо, Марина. Сейчас просто хочу успеть, чтобы до перерыва успел высказаться Андрей Архангельский. Андрюша, пожалуйста. То, что касается и самой ситуации, и поддержки (или ее отсутствия). Возможности этой поддержки каковы, как тебе кажется, должны быть? А. Архангельский ― Ну, в первую очередь я должен сказать, что то, что случилось, шокировало, конечно, и интеллектуальную среду, и всех вокруг. В общем-то, я провел бы, конечно, аналогии. Я провел бы аналогии, потому что таких историй в советское время было несколько. Я не побоялся бы припомнить процесс Синявского и Даниэля и суд над Бродским. Я хочу в данном случае сказать, что это сравнение всего лишь масштаба, чтобы мы понимали, о каком масштабе идет речь, вот если говорить о таких категориях. Ну а в целом что происходит? Безусловно, эта история еще раз поляризует общество, то есть фактически, я бы сказал, проводит очередную красную линию. Вот моя гипотеза заключается в том, что… Раньше как бы само интеллектуальное сообщество считало, что оно проводит эти линии, что вот оно решает, что дальше молчать нельзя и так далее. Но дело в том, что поскольку все это делается настолько ярко, заметно, чтобы все были в курсе, это делается именно так именно для того, чтобы, на мой взгляд, обозначить вот эту черту. И обозначает уже само государство, сама власть. Она предлагает остальным художникам сделать выбор. И в сущности, что последует за этим дальше? Такое неформальное разделение на государственную, официальную культуру и неофициальную. То есть фактически тезис, который постоянно звучит рефреном: «Если вы что-то хотите делать свое, какое-то современное искусство — делайте его на свои деньги». Что это такое? Это фактически приглашение уйти в андеграунд, то есть четко разделить… К. Ларина ― Никита Михалков предложил тем, кто личное поручительство подписал за Кирилла Серебренникова… А. Архангельский ― «Своим искусством на свои деньги и занимайся». Это фактически означает снова разделение на андеграунд и официальное искусство. Ю.Аут: Без режиссера фильм сниматься не может Н. Кукушкин ― Можно? Мне кажется, тогда в таком случае Никита Михалков — тоже андеграунд, потому что фильм его последний «Утомленные солнцем 2″ собрал 1 миллион с чем-то долларов, при этом бюджет был порядка 45 миллионов. Так что, мне кажется, тогда он тоже уйдет в андеграунд. Можно я сразу скажу? Этого не будет. Кирилл Семенович будет свободен. Мы просто ждем решения суда. К. Ларина ― А откуда такая уверенность? Н. Кукушкин ― Я это как бы сказал и я поставил точку. К. Ларина ― Да, Марина? М. Давыдова ― Если там совсем мало времени, я бы просто хотела к этому официальному и неофициальному искусству вернуться. Это важно. К. Ларина ― Нет, можно прямо сейчас. У нас до перерыва две минуты. Давай. М. Давыдова ― Понимаешь, дело в том, что я действительно сейчас как бы сейчас… Про пассивную, так сказать, часть общества мы уже много сказали. Но парадоксальным образом эта история еще выявила, такая как бы появилась критика слева. Появилось довольно много высказываний на тему о том, что: «Ну а что вы хотите? Вот Кирилл Серебренников был частью, так сказать, вот этой официальной культуры, он был вхож в какие-то, — я не знаю, — администрации президента». Я потом тоже это прокомментирую. Бред все собачий, по большому счету! Ну, неважно. И поэтому что можно делать? Вот самым ярким представителем, с этой точки зрения, является Маша Кувшинова, которая опубликовала, кстати, ссылаясь на меня, текст на Colta, в котором она говорит… Я пишу, что смерти культуры не будет, но будет ее провинциализация. А она на это говорит: «Если провинциализация хуже смерти, так не правильно ли предпочесть смерть, во всяком случае для театра?» То есть появилась такая как бы точка зрения, которую я формулирую простой фразой: «Лучшее средство борьбы с перхотью — гильотина». «Вот что мы можем сделать в ситуации, если государство не готово давать деньги на современное искусство? А мы для того, чтобы делать это современное искусство, все время должны идти на какие-то компромиссы, как-то себя самоцензурировать и так далее. Не лучше ли самоубиться?» Но я считаю, что не лучше. Гильотина — не лучшее средство борьбы с перхотью, да? И какая бы ни была плохая перхоть… Театр, на мой взгляд, действительно в российских условиях не может существовать без государственной поддержки. Более того — вообще-то, по сути, нигде интересный, продвинутый, современный театр не существует без государственной поддержки. А в нашей стране… У нас есть один Фонд культуры Прохорова, который как-то это поддерживает. Нет альтернативных источников финансирования. И он точно не выживет. Мы должны понять… Ну, совершить всем коллективное самоубийство и оставить, так сказать, только… я не знаю, только Малый театр и театр Дорониной… К. Ларина ― И театр Михалкова. Марина, давай остановлю тебя. Простите, ребята, давайте сейчас так. У нас сейчас… Н. Кукушкин ― Перерыв? А.Архангельский: Я не побоялся бы припомнить процесс Синявского и Даниэля и суд над Бродским К. Ларина ― Нас много, да? У нас сейчас новости тут же в прямом эфире. Давайте мы послушаем новости и потом продолжим наш разговор. НОВОСТИ К. Ларина ― Обсуждаем культурный шок последних дней — это задержание и заключение под домашний арест художественного руководителя «Гоголь-центра», кинорежиссера Кирилла Серебренникова. Здесь, в студии «Эха Москвы» — Андрей Архангельский, журналист «Огонька»; Юлия Ауг и Никита Кукушкин, актеры «Гоголь-центра»; и на связи у нас по Skype главный редактор журнала «Театр» Марина Давыдова. Прежде чем продолжить, я бы хотела все-таки разгрести небольшую кучку вранья, которое без конца вот так муссируется в обществе и время от времени поступает в наши различные гаджеты: SMS, вот на канале в YouTube я вижу чат. По поводу того, что общество или коллеги не протестовали против ареста Нины Масляевой, Юрия Итина и Алексея Малобродского. Это вранье, абсолютное вранье! Были активные попытки противостоять этому. Были обращения художественных руководителей театров в защиту, в том числе и Алексея Малобродского, и Юрия Итина, и Нины Масляевой. Была акция, в которой принимали участие… Приняло участие, к сожалению, малое количество театров. Вот к разговору о том, о чем Марина говорила, да? 55 театров по всей стране всего лишь приняло участие в этой акции в защиту Алексея Малобродского. Это первое. Второе вранье. Никакого дела «Гоголь-центра» не существует, дорогие господа, и журналисты в том числе. Есть дело «Седьмой студии», которое собственно и рассматривается в Следственном комитете. И фигуранты этого дела — все те же люди, которых мы уже сейчас перечисляли. Так что никакого «Гоголь-центра» там нет. И еще одно вранье, которое я тоже хочу сейчас, в эту секунду немножечко разоблачить. Никаких показаний против Алексея Малобродского, Юрия Итина и Нины Масляевой Кирилл Серебренников не давал. Это вранье. Я не знаю, чей это был вброс, который появился сразу же после ареста Кирилла. В нескольких газетах это прозвучало. Это тоже вранье. Так что, дорогие друзья, то, что касается того, почему Кирилл молчал и не мог защитить людей, которых взяли под арест — потому что он был скован подпиской о неразглашении, потому что он участник следственного процесса. Ю. Аут ― Он свидетель. А.Архангельский: Это фактически приглашение уйти в андеграунд, то есть четко разделить К. Ларина ― Он был свидетелем. Но тем не менее обращаю ваше внимание, что Кирилл Серебренников и »Гоголь-центр» как раз приняли участие в акции в защиту Алексея Малобродского. И Кирилл выходил к зрителям после спектакля с обращением, обращался и говорил о том, что это такое за дело. Понятно? Если я что-то забыла, может быть, товарищи меня поправят. Но мне кажется, что это важные вещи, и их проговорить надо. Н. Кукушкин ― Да, мне кажется, это правильно, потому что… Не стоит говорит о том, что «финансирование современного искусства, современных театров»… Вообще, мне кажется, мы это раздуваем, разговоры об этом, этот огонек милый. На самом деле тут речь вообще не о «Гоголь-центре» и т.д. и т.п. Вы правильно сказали. И тем более те люди, которые нам подкидывают этих дровишек с противоположной стороны, они не являются официальными лицами и т.д. и т.п. Нам не стоит вообще на это обращать внимания. Ю. Ауг ― Ну, смотри, Никита. Нам не стоит обращать внимания, но нужно внести ясность, потому что… Допустим, огромное количество людей у меня в Facebook задают вопрос: «Куда пошли выделенные денежки?» Вот это мне больше всего нравится. Хочу ответить. Три сезона проект «Платформа». И »Седьмая студия» именно на проекте «Платформа». «Седьмая студия» — только часть проекта «Платформа». Три сезона существовала. Три сезона выпускала проекты по четырем разным направлениям. Н. Кукушкин ― Порядка ста премьер. Ю. Ауг ― Театр, современный танец, музыка и мультимедиа. Никита сказал — порядка ста за три года. Это около тридцати с лишним проектов в год. Н. Кукушкин ― Такого не бывает. Ю. Ауг ― Вы просто подумайте! А кроме всего прочего, у »Платформы» не было своего репетиционного помещения. То есть то, что показывалось — да. Но для того, чтобы репетировать такое колоссальное количество проектов, нужно было арендовать. А вот теперь давайте подумаем. Было выделено 210 миллионов. Самый дорогой спектакль… Н. Кукушкин ― Не знаю. Ю. Ауг ― Нет, вот то, что говорила Аня Абалихина. Н. Кукушкин ― Её? Ю.Аут :»Седьмая студия» — только часть проекта «Платформа». Три сезона существовала и выпускала проекты Ю. Ауг ― Её, её. Это проект «Современный танец». 3 миллиона. К. Ларина ― Самый дорогой? Ю. Ауг ― Самый дорогой. Вы понимаете? А проект «Платформа» получил помещение абсолютно пустым. Просто я это говорю для тех людей… Н. Кукушкин ― И простите, помещение было взято в аренду. Ю. Ауг ― В аренду, да. Для тех людей, которые спрашивают: «Куда делись деньги?» Помещение нужно было оснастить профессиональным светом… Н. Кукушкин ― Оборудованием. Ю. Ауг ― Оборудованием. Выстроить систему швеллеров, на которых крепятся осветительные приборы. Профессиональное звуковое оборудование. Нужно было выстроить зрительный зал-трансформер, потому что для разных проектов он перестраивался. Трансформер сцены. И на каждый спектакль своя смета и свои траты. Люди, деньги, выделенные государством, ушли на реализацию проекта «Платформа». Нельзя создавать театр для того, чтобы украсть. Это смешно. Н. Кукушкин ― Простите. Потому что люди сразу могут парировать и сказать… К. Ларина ― Не дадим парировать. Н. Кукушкин ― Да. «Почему нельзя было взять, к примеру, какое-то помещение, конечно же которое было бы оснащено всем необходимым оборудованием?» Дело в том, что проект «Платформа» был первым современным театром такого масштаба (я имею в виду — такой площади) в Москве. До этого был театр «Практика», DOC. Это был такой первый всплеск, как мне кажется. После проекта «Платформа», как мне кажется, термины «современный театр» и »театр классический» просто перестали существовать. Есть театр либо своевременный, либо несвоевременный. Поэтому вот так. Все очень просто. Мне кажется, «Платформа» — это первопроходец. И »Платформа» перевернула игру для молодых. К. Ларина ― Кстати, очень правильно то, что Юля назвала эту сумму изначальную, которая была выделена на проект «Платформа», потому что… Опять же, возвращаясь к тому, что творится в следственных кабинетах. Миллион туда, миллион сюда… Эти миллионы мелькают только так перед глазами возмущенной общественности. Потому что первая сумма, которая возникла в связи с этим делом, она как раз была именно та, что все украли. Ю. Ауг ― Она выделена! И опять-таки, люди, поймите: если это выделено, то это не значит, что ты взял и получил всю сумму. Есть система траншей. Ты должен написать проект, ты должен его предоставить на утверждение — и только после этого через энное количество времени тебе могут выделить деньги. Эта сумма была названа. В частности, вот конкретно сейчас вменяется 68 миллионов. Это некая недостача. Опять-таки нельзя говорить о том, что эти деньги украдены. Давайте мы вспомним о том, что у нас есть презумпция невиновности. Пока не доказана вина человека, он невиновен. Ну, давайте правда исходить из этого. Ю.Аут: У »Платформы» не было своего репетиционного помещения К. Ларина ― Давайте я добавлю просто к тому, что говорит Юля, поскольку я тоже за этим делом слежу и хожу на все эти судебные заседания. Хочу обратить внимание опять же наших слушателей, что это открытые судебные заседания, это не закрытый суд. И все, что мы обсуждаем — показания, которые там зачитываются… Никто никаких подписок не дает. Люди, которые могут прийти в зал суда, все могут услышать своими словами. Там нет… Опять же возвращаюсь к перечислению вранья, когда люди тут пишут: «Вот, а уже доказано, что он украл, Серебренников». Ничего там не доказано, потому что пока следствие строится. Все обвинения строятся на показаниях двух женщин, двух бухгалтерш — Масляевой и… Жирикова, по-моему, фамилия, да? Ю. Ауг ― Жирикова, да. Я даже не знаю, кто это. К. Ларина ― Больше ничего нет. А в этих показаниях что? Мы тоже можем все прочесть, они во всех газетах процитированы. «Создал преступное сообщество, создал «Седьмую студию» с умыслом расхищения бюджетных средств». Да, Марина, говори. М. Давыдова ― Нет-нет, там просто смешные формулировки: «Создал преступное сообщество в составе меня…» К. Ларина ― Да-да, «в составе меня». Там ничего нет. Ю. Ауг ― Но самое главное, что ведь ничего не доказано. Есть некая вот эта сумма, которая называется сейчас (68 миллионов), которая якобы выведена из-под надзора фискальных органов. Но это не значит, что она расходована нецелево. Для того чтобы говорить о том, что это доказано, должно пройти следствие. Поэтому, дорогие люди, граждане нашей страны, когда вы задаете вопрос: «А где же денежки?» — нужно предполагать и подразумевать, что деньги потрачены не реализацию проекта «Платформа». Н. Кукушкин ― Конечно, друзья. Каким же образом тогда закрывались финансовые отчеты, года, если уже прошло столько времени? Ю. Ауг ― Каждый год. М. Давыдова ― Органы… Н. Кукушкин ― Что-что, Марина? К. Ларина ― Что, Марина? М. Давыдова ― Принимались государственными органами. Ю. Ауг ― Конечно! Каждый год, каждый год. М. Давыдова ― Понимаете, как бы надо понимать, что слушатели, может, не очень представляют себе. Тридцать премьер в год вы выпускали. Надо понять, что такое активность большого, крупного театра российского — ну, не знаю, Театр Вахтангова или Театр Маяковского. Ну, сколько премьер они могут в год выпустить? Н. Кукушкин ― Госзадание какое? Ю. Ауг ― Госзаказ. Н. Кукушкин ― Госзаказ. М. Давыдова ― Ну, четыре. Ну, пять, как мне кажется. Ну, в среднем, да? Московский художественный театр, у которого три площадки, может быть, чуть больше. Но тридцать не выпускает никто. И это надо учитываться, что действительно они существуют в своем здании, им не нужно, в общем, ничего арендовать, у них свое оборудование висит, лонжероны эти самые, осветительное оборудование и так далее и тому подобное. И любой аудит… Ну, как? Если позвать людей, разбирающихся в финансовой театральной системе и попросить их в среднем посчитать, сколько стоит создание тридцати спектаклей в год при отсутствии постоянной площадки, то выяснится, что эта сумма еще недостаточна для того, чтобы с такой продуктивностью работать. То есть просто логика… Разумеется, у меня нет перед глазами никаких финансовых отчетов, я не финансист в принципе, но я умею логически мыслить. И я понимаю, что такое количество событий, которые зафиксированы в прессе (есть масса свидетельств того, что они были созданы), не могли быть созданы бесплатно и не могли возникнуть из ничего. То есть эти деньги так или иначе были потрачены. Другой вопрос… Там могут возникать вопросы: вот собирались на эти деньги купить, например, много деревянных палок, а купили в результате один рояль. Понимаете? Потому что действительно… К. Ларина ― Кстати, рояль им покоя не дает. Постоянно этот вопрос задают. Н. Кукушкин ― А что рояль? К. Ларина ― Зачем рояль купили? Зачем купили рояль? Н. Кукушкин ― Наверное, чтобы на нем спать. Ю.Аут: Люди, деньги, выделенные государством, ушли на реализацию проекта «Платформа» Ю. Ауг ― Или под ним. Двухъярусная кровать. Н. Кукушкин ― Да-да-да, двухъярусная кровать. Нет, трех. Под ним, потом под крышечкой и на крышечке тоже. А. Архангельский ― Слушайте, мне кажется, сейчас как бы разговор глухого со слепым… К. Ларина ― Со слепым обществом. А. Архангельский ― Потому что мы как бы пытаемся разубедить людей, которые… В общем-то, обывательское представление о том, что «вот у них там миллионы, они там жируют». Ну, особенно от упоминания именно слова самого «миллион». Хотя это на самом деле по театральным меркам, в общем-то, совершенно, можно сказать, ничтожная сумма для постановки тем более такого количества спектаклей. Дело в том, что вся эта история, конечно, рассчитана именно на миф, на представление о современном искусстве. Мы знаем прекрасно, как у нас относятся ко всему этому современному искусству, которое опознается как опасность, как то, что на самом деле заставляет людей шевелиться, заставляет их думать, сочувствовать. И вот здесь, конечно, все-таки очень важно, что речь идет о площадке современного искусства. И в какой-то степени это удар именно и по современному искусству, и по новаторству, и вообще по экспериментам. Как считывается этот сигнал, условно говоря, 122 другими художественными руководителями, которые возглавляют государственные театры? Это считывается как знак опасности — «DANGER». То есть — не надо лезть ни в какие эксперименты, не надо ни с чем экспериментировать, не надо вот этим самым современным искусством, давайте тихонько классику. Потому что любой художественный руководитель, который работает в государственном театре, прекрасно понимает, что при случае нарушения можно будет найти в любой его деятельности, каким бы успешным спектакль ни был. Так что вот это все страшным ударяет по современному искусству и фактически означает конец современного искусства… К. Ларина ― Я думаю, что конец искусства в принципе. Н. Кукушкин ― Мне кажется, не надо… Не подливайте масла в огонь. Все будет супер! Это первое. А второе… К. Ларина ― У нас сегодня главный оптимист — Никита. Н. Кукушкин ― Я не оптимист, я правду говорю. К. Ларина ― Верит в здравый смысл. Н. Кукушкин ― Нет, все будет хорошо. Ю. Ауг ― Никита хороший. Н. Кукушкин ― И еще по поводу… Я видел разные видео, где какие-то женщины трогают мужчин за попы и бегают по кругу. И это представлено как один из спектаклей проекта «Платформа». Друзья, дорогие друзья, хочу вам сказать… К. Ларина ― Это фильм Михалкова. Н. Кукушкин ― Нет, я не хочу ни на кого ничего… Друзья, вот конкретно, к примеру, я раздевался в спектаклях «Платформа» один раз — спектакль как раз таки »Сон в летнюю ночь». При этом, друзья, я прикрывал свой пиписюн. Вы знаете, это первое. Второе — раздевались мои друзья действительно в спектакле «Метаморфозы». И мне кажется, что таким образом был решен один из мифов. И мне кажется, что это было достаточно качественно сделано. Так что два раздевания, друзья, двух… трех людей — ну, мне кажется, что это не хоровод голых женщин и мужчин. Так что не надо выкладывать видео с других каких-то проектов и т.д. и т.п. Если вы посещаете BDSM-мероприятия, не надо выкладывать свои личные видеозаписи в эфир. Современное искусство — никаких нападок нет. Все будет хорошо. И с Кириллом Семеновичем все тоже будет замечательно. К. Ларина ― Я не могу не затронуть тему письма, обращения Ивана Вырыпаева. Это очень важный момент. Это про то, что говорила Марина, призывая все-таки к сообществу цеховому, чтобы как-то оно все-таки отреагировало на то, что происходит. Это раз. Иван Вырыпаев предлагает более радикальные вещи — отказаться, как он говорит (я почти цитирую его дословно), поддерживать, публично оказывать поддержку этой власти. Имеется в виду — не закрывать государственные театры, как многие поняли, и не уходить из них всем штатом и всей труппой, нет, а именно отказаться поддерживать власть во всех ее PR-акциях, когда она себя пиарит. Это начиная от выборов и заканчивая регистрацией доверенных лиц, получением различных наград и званий в том числе, и участие во всяких публичных мероприятиях, которые устраивает власть. Сейчас, Андрюша, дам тебе слово. Просто хочу напомнить, что это не первый призыв такого рода. Конечно же, я сразу вспомнила о том, что в 2010 году почти такой же призыв опубликовал на своей странице в Facebook покойный ныне Леша Девотченко, замечательный артист, кстати, «Гоголь-центра» тоже. М. Давыдова ― Ксюша, можно я скажу, да? Ю.Аут: Нельзя создавать театр для того, чтобы украсть. Это смешно К. Ларина ― Да. Прости, я просто напоминаю. Подобный же призыв опубликовал на своей странице в соцсетях… Странно это вспомнить, но это было в декабре 2011 года, вот передо мной, режиссер Константин Богомолов, который тоже потребовал от сообщества не молчать и прекратить поддерживать эту власть. Вот прошли годы. Сегодня Вырыпаев уже выступает с таким призывом. Давайте попробуем разобраться, почему этого призыва никто не слышит в течение уже скольких лет. А. Архангельский ― Можно я коротко скажу? Марина, не беспокойся, тебе время останется. К. Ларина ― Давай. А. Архангельский ― Вот Марина очень справедливо говорила о том, что на самом деле самым пассивным остается именно само театральное сообщество. Ну, в общем, это объяснимо. Это психология. И опять же нужно учитывать, конечно, психологию артистов тоже, потому что они до сих пор пребывают в представлении, что существует какое-то искусство вне политики, что существует искусство вне общества, что им можно заниматься, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Но выступление Ивана Вырыпаева — это вот то самое исключение. И вообще вся его стилистика… Оно именно смотрится именно каким-то выпавшим из этой стены, из этой кладки камнем, скорее исключением, чем правилом. Но тем не менее оно очень важно. И оно очень важно именно в том смысле, что здесь это как в фильме: человек, условно говоря, очень долго думал, для него эта позиция непривычна. И вот то, что все-таки известный режиссер нашел в себе силы сказать, заявить об этом — это попросту крик души. И это говорит о том, что все-таки какие-то представления о совести, представления об этике все-таки становятся важнее, чем забота о собственном благополучии. Этот пример — исключение. Но этот пример очень важен для нас. К. Ларина ― Марина. М. Давыдова ― Да, я хотела сказать очень простую вещь. Понимаете, мы пытаемся действительно выработать некоторый modus vivendi в этой ситуации, уже не новый на самом деле, но усугубляющийся. И Ваня написал пафосный текст. В нем, как говорится, много слов и так далее. Но, в сущности, этот modus vivendi был сформулирован давным-давно Александром Солженицыным в его известном эссе «Жить не по лжи». Вот это единственное, что по большому счету… Что значит «не сотрудничать с властью»? Понимаете? Как не сотрудничать с властью? Каким образом человек, возглавляющий крупный государственный театр, может не сотрудничать с властью? Он будет с ней сотрудничать. К. Ларина ― Ну, не совсем так. Марина, все-таки не поддерживать, не оказывать публичную поддержку, не восхищаться, не восторгаться, не жать руку, не говорить «спасибо тебе». М. Давыдова ― Это призывом Солженицына исчерпывается. К. Ларина ― Ну да, ты права. М. Давыдова ― Он призывал каждого, чтобы из-под его пера не вышло ни единой фразы, искривляющей правду. Не высказывать подобные фразы ни устно, ни письменно. Не цитировать ни единой мысли, которую он искренне не разделяет. Не участвовать в политических акциях, которые не отвечают его желаниям. И не голосовать за тех, кто не достоин быть избранным. Вот и все. Вот то, что надо делать. Ты можешь ходить к губернатору, договариваться с ним о получении финансирования, что угодно, говорить, что тебе нужно отремонтировать крышу. Как можно прекратить всякое общение с чиновниками? Это абсолютно утопическое предложение. А вот жить не по лжи можно. Почему? Я могу прийти к кому угодно, к любому Петрову, Иванову, Сидорову и сказать ему, что вот нужно мне, я не знаю, пол поменять где-то и так далее, и разговаривать с ним по этому поводу. А если он мне скажет: «А ты мне за это должен то-то», — сказать: «Нет, я живу не по лжи. И я, собственно, ничего не должен». И вот если каждый театральный руководитель в первую очередь (потому что, понимаете, на уровне билетера театрального это не работает), если каждый театральный руководитель скажет себе: «Я живу не по лжи»… И поставит некий рубеж: «Если мне сейчас говорят, что надо сделать то-то и то-то — я отказываюсь. Дальше принимайте решение. Вы меня увольняете? Увольняйте». Скандализировать ситуацию, понимаете? Найти в себе мужество так жить. Это уже будет огромный шаг вперед. К. Ларина ― Давайте… Н. Кукушкин ― Простите, я вижу… М. Давыдова ― Это цели, которые недостижимы. А цель «жить не по лжи» вполне достижима для любого порядочного и честного человека. Н. Кукушкин ― Друзья, что значит «клянчить у государства»? К. Ларина ― Это Никита читает чат в YouTube Н. Кукушкин ― Друзья, дорогие мои, любимые, единственные! Надо давно понять, что мы являемся теми людьми, которые наняли служащих для того, чтобы они обслуживали нашу жизнь. Ю. Ауг ― Абсолютно правильно. Н. Кукушкин ― Это так. И это факт. Я должен сесть на автобус и доехать до метро. Я должен пойти в туалет, и все там будет замечательно — все потечет, куда надо. Это менеджеры. Я не прошу у государства. Я есть это государство. Ю. Ауг ― Более того, я очень хочу, чтобы люди понимали, что это значит — государственные деньги. Это мои деньги. Это деньги налогоплательщиков. Именно из этих денег складывается государственное финансирование. И если вы говорите: «Занимайтесь своим искусством за свои деньги», — так вот, это мои деньги. Я принадлежу к той нише, которая хочет видеть театральное искусство, театральное современное искусство. И нас таких много! Н. Кукушкин ― Да, друзья, когда вы говорите… Ю. Ауг ― И мы просим наши деньги на то, что мы хотим делать. Н. Кукушкин ― Да, и еще. Когда вы говорите, что 80 процентов… О’кей, есть двадцать. Посчитайте. Ю. Ауг ― И у этих двадцати есть деньги, на которые мы хотим делать современное искусство. Н. Кукушкин ― Нет, я понимаю, что вот эти слова — 80, 85 — это все такие как бы цифры с потолка. К. Ларина ― Как те миллионы, да? Н. Кукушкин ― Да. Ну, это действительно смешно. Ю. Ауг ― Это на самом деле некий код, которым мы просто… «Ну, вот ты относишься к 86 процентам. А мы относимся…» А. Архангельский ― Можно я напоследок буквально два слова скажу? К. Ларина ― Давай. А. Архангельский ― Марина очень верно только что обратилась к художественным руководителям других театров. Я вот что должен сказать. Тут есть даже некоторая мистическая зависимость. Конечно, люди творческие поймут. Но дело в том, что если ты живешь по лжи, у тебя и спектакли твои, и фильмы твои становятся бесталанными. Как только ты начинаешь врать самому себе или поступать не по совести — это в точности отражается на твоих художественных результатах. Так что зависимость тут прямая. Подумайте над этим. К. Ларина ― Мы должны уже заканчивать, к сожалению. Но я думаю, что мы эту тему обязательно продолжим, эту дискуссию по поводу «жить не по лжи», обязаны продолжить. И я обещаю, что мы к этой теме вернемся. Я знаю, что об этом эфире сегодня знает и Кирилл Серебренников. И наверняка он узнает, если сейчас не слышит, то потом услышит, о чем мы тут говорили. Поэтому, конечно, стоит воспользоваться моментом и передать ему слова поддержки. Никита, скажи. Н. Кукушкин ― Кириллу Семеновичу? Он меня слышит? К. Ларина ― Да. Н. Кукушкин ― Кирилл Семенович, я вас люблю. Все, что происходит, мы расцениваем как происходящее с нашим кровно-родным человеком. Я хочу вам передать, что мы с вами будем гулять и репетировать по Москве и в театре в любом случае. Вообще даже не стоит волноваться на этот счет. Спасибо вам за то, что стали трамплином для новой истории. Ю. Ауг ― Кирилл Семенович, я очень вас люблю. Вы для меня… ну, лично для меня, наверное, сейчас самый главный режиссер в жизни. Но я знаю, что не я одна такая. Вы для огромного количества актеров и не только актеров — один из самых главных людей в жизни. Поэтому мы вам очень благодарны. И правда, все будет хорошо. К. Ларина ― Юлия Ауг, Никита Кукушкин, Андрей Архангельский, Ксения Ларина, Марина Давыдова. Спасибо.

Ссылка на источник