Л.Гольдштейн ― Сергей Цыпляев, президент Фонда «Республика», член Комитета гражданских инициатив, кандидат физико-математических наук. В 91-ом — народный депутат СССР, член Верховного Совета. Сергей Алексеевич, как Вы узнали о путче? С.Цыпляев ― Это было утро. я в этот момент был уже в Петербурге. Пришла мать и стала меня будить, но при этом была гроза, как-то спалось не очень, говорит — иди вставай, смотри телевизор, похоже. переворот. Пошел, включил телевизор со всеми вытекающими, посмотрел все, что там происходит. Л.Гольдштейн ― Что Вы там увидели? С.Цыпляев ― Там информация шла. я не помню. видел ли я непосредственно балет и прочее. но уже пошла информация о том, что ГКЧП, дикторы читали тексты, стало ясно. что да, это государственный переворот. Я решил, что я поеду в Мариинский дворец. Л.Гольдштейн ― А вот какова была ваша первая реакция после этого сообщения по телевизору, помните? С.Цыпляев ― Сейчас это уже тяжело вспоминать, хотя были понятны две вещи — что, в общем, конечно. это страшнейший удар по всему тому, что делается, это попытка вернуться в прошлое, и вторая реакция — что надо включаться в это дело, поскольку тогда не верилось, что это может победить, хотя, в общем-то, последствия, они были уже тогда понятны. Л.Гольдштейн ― Что Вы предполагали, что тогда будет, если победит ГКЧП? С.Цыпляев ― Это реставрация, это восстановление все жесткой системы, которая была в советские времена. И понятно, что тем, кто включился против, мало не покажется. И когда было зачитано заявление по »Открытому городу» за подписями союзных и российских депутатов, моя мать, которая прошла всю блокаду, прожила в Петербурге и, естественно, пережила все эти годы, она сказала внуку, моему сыну, что папу мы больше не увидим. Вот это было то ощущение, которое тогда возникло у нее. Было понятно, что, в общем, игра идет по-крупному на самом деле, что это серьезно. и в случае победы — было ощущение некоторого такого… отчаянной смелости, что ясно, чем это закончится, но тем не менее бороться надо. Л.Гольдштейн ― Сергей Алексеевич, откуда Вы получали информацию? Ну, понятно, с 20-го числа работала радиостанция «Открытый город», работала «Балтика», но кроме этого откуда получали информацию? С.Цыпляев ― Люди приносили. Потому что дальше все эти дни я уже провел в Мариинском дворце, внутри, и ходил туда как на работу. Конечно, было ясно, что все решается в Москве, что те смешные баррикады, которые были построены вокруг Мариинского, собранные из скамеек и из барьеров заграждения, это символический элемент. И в зависимости от того, как произойдет дело в Москве, так здесь получится и в Петербурге. Постоянно приходили депутаты союзные, российские и местные, все это обсуждалось, мы сидели в кабинете, входил хозяин, говорил: «Я на секундочку, не буду вам мешать», и снова уходил. Я смотрел, что за человек тут ходит, приходит и уходит совершенно тихо, а это был Алексей Леонидович Кудрин. Мы сидели в его кабинете и писали воззвание депутатов, которое потом было подписано, и я писал воззвание-решение тогда Ленсовета. Л.Гольдштейн ― Ленсовет ведь в тот же день собрался, насколько я помню. С.Цыпляев ― Да. Вечером уже было собрание, и вот, собственно говоря, документ… нас там, по-моему, двое было или трое, мы сидели писали. Сидел Болдырев и кто-то еще, я уже не помню, по-моему, Болдырев. Л.Гольдштейн ― Щелканов там был? С.Цыпляев ― Не помню. Л.Гольдштейн ― Спустя четверть века изменилось ли отношение е путчистам? С.Цыпляев ― Мое отношение абсолютно не изменилось, и их роль. она была понятна тогда и ничего здесь не меняется. По существу — люди пошли против народа, люди пошли против страны. И они сделали большую медвежью услугу. Мы очень хорошо помним, что когда началась демократизация, всем казалось, что вот мы решим вопросы гласности, перестройки и все будет замечательно. Вдруг люди осознали, какая колоссальная проблема это федерация, это Советский Союз, это межнациональные отношения. Они были загнаны в подпол и никто не понимал, что будет. И через какое-то время этот вопрос стал центральным — как нам обустроить страну. Мы помним все эти трудности, сложности. И вариант, который был предложен, это Союз суверенных государств. По существу — это некоторая форма конфедерации, и его были готовы подписать с 20-го числа 9 из 15 республик. Л.Гольдштейн: 20 ―го августа, Вы имеете в виду? С.Цыпляев ― Да, 20-го августа. С это даты договор открывался к подписанию. Так вот, собственно говоря, когда стало ясно, что надо сформировать новый Советский Союз, на новых условиях, на реальном равноправии — и тут выезжают на танках люди. которые поняли, что в новой конструкции им места нет, что придут новые люди. Они решили решать свои собственные личные вопросы таким способом, уверенные, что вот сейчас таки выйдут — привыкли все решать силой — и народ разбежится и наступит тишина. А народ не разбежался. народ повел себя как граждане: вышел, встал вокруг Белого дома. И после этого стало ясно, что достижение цели путча требует крови. Надо сказать, что слава богу путчисты были аппаратными работниками, уже не готовые были к серьезным действиям, им вождя не доставало, как обычно, и самое главное — военные отказались идти на штурм, и это спасло нам от невероятной пучины гражданской войны. Но Советский союз после этого рухнул, потому что все республики как оглашенные помчались из дома, где падают, рушатся балки, Украина 24-го августа объявила о своей независимости, и это было ключевым моментом, Россия-Украина — это была главная ось, на которой существовал Советский Союз. а дальше уже мгновенно начали объявлять о своей независимости республика за республикой. А Беловежская Пуща — это уже выписка свидетельства о смерти. Вот что сделали люди. которые считали себя патриотами, которые объявляли, что они боролись за сохранение Советского Союза -реально из своих личных соображений они разрушили окончательно и бесповоротно страну. Для меня эта оценка не изменилась. Л.Гольдштейн ― Может быть, лучше бы было, чтобы ГКЧП победил и тогда бы сохранилась империя, СССР? С.Цыпляев ― Во-первых, империи разваливаются от того, что они слабнут изнутри. Экономический механизм уже развалился насколько, что трудно себе представить. Да, мы могли бы пойти по югославскому варианту, да, могли. может быть, оттянуть, могли бы тут пролить громадное количество крови. Но вот сейчас на Украине мы, собственно говоря, в какой-то степени доигрываем тот рецепт, который нам выписывал ГКЧП, но не справился с поставленными задачами. Л.Гольдштейн ― СССР распался. Грозит ли это современной России, с вашей точки зрения? С.Цыпляев ― Ну, ничего фатального, но если мы будем продолжать ту линию, которую мы ведем сейчас на реставрацию Советского Союза, мини-Советского Союза в рамках России, то мы запросто можем придти к тому же разбитому корыту. нужно делать только две вещи: первое, ввести жесточайшую централизацию, все решения принимать в центре, собрать в центр все деньги, не оставляя внизу ни финансов, ни права принятия решений, пытаясь максимально нивелировать и затоптать какие-то национальные особенности, дальше определенные части начнут рваться наружу. И как только федеральный центр ослабнет, как это произошло в 86-ом году, в 2.5 раза упала нефть, стало понятно, что пряников не осталось. Ровно то же самое происходит сейчас. Если вести вот эту твердолобую линию как кажется на укрепление и централизацию государства, то именно эта линии ведет к его последующему распаду. И мы понимаем, какие части могут отваливаться, и мы понимаем, что это уже вот так относительно мягко, как это произошло в августе 91-го года, наверное, не получится. поэтому туда идти искренне бы не хотелось. Л.Гольдштейн ― И последнее. Вы сказали. что ЧГКП пошел против народа. Но большинство народа, насколько мне кажется, в тех действиях 25 лет назад разочаровалось. Что, народ стал другим? Или как? С.Цыпляев ― Настроения переменчивы, это тоже происходит. Тогда были сверхожидания, мы же помним это невероятное возбуждение, обсуждения на каждом углу, все слушают съезд, не отходят от приемников. и казалось, что вот сейчас все пойдет. Тоже было желание все сделать достаточно быстро. Дальше, после сверхожиданий, как всегда, наступают сверхразочарования. И это тоже естественно, от этого трудно куда-то уйти. После любой революции наступает фаза реставрации. Сейчас идет фаза реставрации. вопрос только в одном — как далеко мы зайдем в ней и как надолго мы в нее погрузимся. В какой-то момент снова появится волна модернизации, вопрос — раньше либо позже, наверное, настроения еще раз поменяются, и обсуждение примет другой характер. Но вот в тот момент никто не вышел, никто не встал, никто не поддержал. и коммунистическая партия, которая насчитывала 17 миллионов, почему-то испарилась в одночасье, стало ясно, что на само деле это не боевой отряд и это не та мощная структура, которая готова встать и защищать. «комиссаров в пыльных шлемах» уже не было. Организация, структура, общество уже просто дальше бежали по инерции. И надо сказать, что тогда настроения, когда все это произошло, я помню хорошо эти вещи. была действительно очень большая эйфория и ожидания — ну, вот сейчас-то у нас все получится! Выяснилось, что это все гораздо труднее, сложнее договариваться. Мы получили свободу, а вот как мы ей распорядились — вот это уже вопрос даже к нам в значительной степени, а не к тому, кто тогда был главными участниками событий. Л.Гольдштейн ― Спасибо большое. С вами был Сергей Цыпляев.В эти дни, в 91-ом в Петропавловской крепости установлен памятник Петру I работы Михаила Шемякина. 12 июня Борис Ельцин избран первым президентом РСФСР. Мэром Ленинграда стал председатель Ленсовета Анатолий Собчак, он получил более 66% голосов избирателей, около 26% набрал его единственный конкурент, руководитель строительства дамбы коммунист Юрий Севенард. Почти 55% избирателей, которые приняли участие в голосовании, положительно ответили на вопрос о возвращении городу названия Санкт-Петербург. На выборах мэра в Москве победил председатель Моссовета Гавриил Попов (по материалам «Вестника Ленсовета» №2 за 1991 год).

Ссылка на источник