О.Журавлёва ― Добрый вечер. Это программа «Особое мнение», меня зовут Ольга Журавлёва, у нас в гостях писатель Виктор Ерофеев. здравствуйте, Виктор Владимирович. В.Ерофеев ― Здравствуйте. О.Журавлёва ― Вы знаете, у нас есть несколько тем, которые вызывают такой, очень большой откат и большую реакцию, большое обсуждение. Как ни странно, даже тема стихийного бедствия сразу обнажает какие-то проблемы. Вот, для вас какая главная проблема, связанная с ураганом? В.Ерофеев ― Ну, мне кажется, что как всегда бессмысленность жертв, которые могли бы, в общем, оставаться среди нас в качестве наших родных, близких, друзей, знакомых – это главная проблема. Ведь, не предупредили вовремя, широко. Я слышал, что только после того, как начались жертвы, МЧС включилось в распространение тревоги и так далее, и так далее. Мне кажется, что вот это наплевательское отношение к человеческой жизни – это главная беда. Конечно, стихия, в общем, напомнила о себе достаточно внушительно, переломав деревья и так далее, и так далее, и тут мы можем… У меня рядом стройка – там летали… Леса, на лесах лежали такие доски. Доски летали по воздуху, довольно серьезное было зрелище. В.Ерофеев: Наплевательское отношение к человеческой жизни – это главная беда. Стихия напомнила о себе Но надо сказать, что при всем том, конечно, везде гибнут люди при таких чудовищных стихийных нашествиях. Но у нас как-то, вот… Вот, мне как-то одна итальянка сказала: «Ты знаешь, когда у нас там загорится аэропорт где-нибудь в Венеции, все скажут «Ну, итальянцы вообще. Ну, чего с них взять?» А когда в Дюссельдорфе, то скажут: «Вот, ведь, немцам не повезло. Несчастный случай». Так и у нас. Может быть, везде бы погибло столько же человек, но невольно думаешь о том, что низкое качество жизни, неумение предупредить вовремя (наплевательство). И главное, конечно, это то, что человек – «Ну и что? Других народим», как говорили генералы и маршалы во время войны. О.Журавлёва ― А, вот, по поводу наплевательства. Я тоже много читала сообщений о том, что МЧС там говорит, что «Да мы предупреждали. Да если вы неграмотные, то это не наша проблема». Сотрудники соответствующих мобильных сетей говорят, что их никто не предупреждал. Ну, в общем, какая-то опять идет отма… А, вот, если бы вас предупредили, вы бы как европеец заперлись бы дома, обзвонили бы родственников или вы бы точно так же пошли бы как все? В.Ерофеев ― Оля, я русский человек, я бы взял зонтик и пошел против бури с зонтиком. Да не, ну, конечно, ну, естественно, что мы еще к тому же воспитаны… У меня вот водитель, с которым я езжу, он никогда не пристегивается, он считает, что только трусы пристегиваются ремнем на машине. Ну и вообще, как бы, считается, что чего трусить? Подумаешь, буря. Не страшно. Есть такое отношение наплевательское и шапкозакидательство – это свойственное людям (НЕРАЗБОРЧИВО). О.Журавлёва ― Так, право МЧС: о чем их предупреждать, этих людей? В.Ерофеев ― Да и МЧС тоже состоит из русских людей. Ну, правда, конечно, там звания и прочие немножко могут испортить их, но вообще, в принципе, бесшабашный народ… Вот, пойдите переведите на французский и английский слово «бесшабашный» или «безбашенный». Невозможно совершенно. У нас есть такое историческое свойство. Кстати говоря, видимо, от отчаяния, а не от смелости, потому что, ну, на миру и смерь красна не потому, что ты смелый, а просто потому, что уж деваться некуда, так надо улыбаться. Да? И так далее, и так далее. Я думаю, что в какой-то степени это хорошо для искусства, потому что можно изобразить такого, безбашенного человека. Но в жизни, в принципе, лучше такому человеку не стоит доверять ни своего ребенка, ни своих старых родителей, если кто-то их будет лечить, и так далее, и так далее. То есть получается так, что в России лучше не умирать и не болеть, и не стареть. То есть надо состоять только… О.Журавлёва ― И быстренько вырасти. В.Ерофеев: Когда ты пугаешь одного, боятся многие В.Ерофеев ― Да. Надо состоять только в качестве невесты, которую все окучивают, и в качестве молодца. Вот эти 2 характеристики, которые… Конечно, они очень короткие, особенно невеста. Впрочем, русские заветные сказки, которые, кстати говоря, в Гоголь-центре сейчас ставят (вот, меня звали на премьеру)… А я когда ими занимался, я проверил, что и с невестой неважно. То есть там, в общем, если кто-то захочет невесту другой, то, значит, ее надо обмануть. Причем, сделать всё это очень быстро, и бежать, бежать от отца и от брата ее. Любовь не рассматривается – рассматривается победа. И вот это слово «победа» даже в отношении девушки, которой задирают юбку, это очень важный ход в наши остальные победы. О.Журавлёва ― Интересно. Слушайте, прям вот устройство страны уже как-то проступает яснее и яснее. В.Ерофеев ― Да. Я написал когда-то такую работу «Морфология русского народного секса», взяв у Проппа какие-то идеи по волшебной сказке. У него же там волшебная сказка, а заветные сказки – это юмористические сказки. Я подумал, над чем народ смеется? Смеялся веками, и тем самым привыкал, где смешно, где не смешно. Смеются над тем, что девки растерялись и их тут же, ну, назовем современным словом, трахнули. И смеются над тем, когда люди поскользнулись, оступились. В общем, чего-то такое не получилось. О.Журавлёва ― Над попами там еще очень здорово смеются. В.Ерофеев ― Попы. Вообще вся эта линия никудышная. Самый главный человек в русской сексуальной сказке – это солдат. О.Журавлёва ― Который всех обманул – и девок, и попов. В.Ерофеев ― Который видел царя и который всех обманул. И который, вот, едет на какой-то тачке и трахает и поповну, и поповскую дочку одновременно. И попу тоже достается. То есть, значит, наш большой великий народ считает, что и попу можно всыпать. В.Ерофеев: Переведите на французский и английский слово «бесшабашный» или «безбашенный». Невозможно О.Журавлёва ― Слушайте, ну, вот, как же так? Нам всё время говорят про нашу традиционную духовность, нашу тягу к православию, которое у нас в крови. Вот, очередь к мощам, как и раньше там к другим святыням, служит таким знаком: «Вот, видите? Мой простой, добрый, искренний народ, вот, он тянется к этим вещам». Разве это неправда? А к чему тянется? Может, к волшебству? В.Ерофеев ― Мощам-борщам. Я вот думаю, что это, действительно, пища такая. Когда не на что положиться, когда всё плохо, то идешь и думаешь «А куда еще пойти?» К мощам. Мне кажется, что вообще у нас, по крайней мере, до революции было, в общем-то, 2 религии – языческая и православная – они очень сильно конфликтовали между собой. Вот это язычество такое, отчаянное – там в ночь на Ивана Купалу прыгали там все через костер и так далее, и так далее. И эта вот двойная религия – она очень породила сильно агрессию официальной религии, да? Потому что, ну, та никак не пропадет, там всё время она, как бы, закипает заново и заново. О.Журавлёва ― Но мне кажется, очень тонким образом какие-то вещи проникали. Народные традиции внесли в православный календарь. В.Ерофеев ― Да. Но, в основном, проникали на уровне каких-то таких, вот, блинов и масленицы, и прочее, и прочее. А церковь была очень жесткая. Вы посмотрите, занималась еще на излете советской власти. Все запреты, связанные с сексуальной жизнью – там вообще не понятно, когда можно этим заниматься и в каких еще видах, и в каких позах. Там, ну, такие ограничения… Если брать то, что нам выдала церковь где-то в конце XIX – начале XX века, естественно совершенно, что при этом были эти народные сказки, и естественно совершенно, что они были под запретом. Кстати говоря, под запретом были и волшебные сказки – считалось, что они слишком грубые и слишком кровожадные. Так что тут набор целиком и полностью, прямо скажем, любопытный. О.Журавлёва ― Мы здесь сделаем небольшой перерыв. У нас в гостях писатель Виктор Ерофеев со своим особым мнением. Но многие темы мы продолжим после этого перерыва. РЕКЛАМА О.Журавлёва ― И снова с вами программа «Особое мнение», в студии писатель Виктор Ерофеев, и Виктор Владимирович чуть раньше упомянул сам про заветные сказки в Гоголь-центре. Ну уж расскажите тогда, что за сказка произошла с Гоголь-центром? И кстати, откуда возникло такое явственное противостояние, протесты даже тех людей, которые, в общем, в протестантизме не были замечены ранее? В.Ерофеев ― Ну, в общем, у нас уже некоторое время идет такая, холодная гражданская война. Значит, с одной стороны это люди, которые призывают к мобилизации, а другие призывают к модернизации. И это достаточно серьезные партии, потому что одна партия считает, что иначе страна развалится, а другая партия считает, что если будет мобилизация, то развалится страна. О.Журавлёва ― Все родину любят. В.Ерофеев ― Все пекутся о границах и защите России, но разными способами. Вот эта вот партия мобилизации – она в качестве тех дров или дровишек, чтобы топить то помещение, в котором она существует, она должна иметь определенные скандалы, связанные с подавлением либеральных и демократических ресурсов. И Гоголь-центр, ну, в центре, естественно, всего этого. Я тоже там что-то сказал в »Новой газете» и сказал, что Серебренников – гениальный режиссер, и, в общем, эта история, этот скандал похож на расправу с Мейерхольдом и с Михоэлсом. Это, действительно, так. Он совершенно замечательный, самостоятельный тот человек, который сам придумывает, а не берет где-то там на Западе, на Востоке ничего, идеи не ворует. И этот уникальный человек попадает под такой удар. И что же получается? Тогда этому уникальному человеку, потому что все там его начинают поддерживать на Западе, естественно, можно на белом коне просто взять и уехать за границу. То есть мы лишаемся еще этих людей. Но мобилизация сплачивает такого рода определенные… Не знаю, называют их теперь «Башни в Кремле», еще какие-то структуры. И они радуются, то есть они потирают руки, они вообще довольны. В.Ерофеев: Это отвратительное, что произошло с Гоголь-центром. Это значит, они абсолютно безмозглы Вообще надо сказать, после таких событий… Ну, правда, в этот раз немножко там сказали, что они дураки. Но это так, пожурили. Но вообще общее состояние такое радостное, смешное, весело. О.Журавлёва ― А кто рад тому, что?.. В.Ерофеев ― Ну, рад, что напугали этих, в общем, каких-то людей, отщепенцев, каких-то этих, в общем, ну, не наших, не русских. И вообще со всеми идиотскими ориентациями в пространстве, и прежде всего в искусстве. Вот. И зачем они нам нужны? И пошли они все. О.Журавлёва ― Самая главная проблема – это напугать? Вот, поэтому нужно было задержать, там, обыскать и так далее? В.Ерофеев ― Ну, когда ты пугаешь одного, боятся многие, да? И тут вообще идея… О.Журавлёва ― Слушайте, но Федор Бондарчук приходит с протестом, Чулпан Хаматова с обращением выступает. В.Ерофеев ― Дело в том, что огромное количество людей еще продолжают удивляться по поводу того, что страна не выполняет своей конституционной обязанности и так далее, и так далее. Но мы-то живем уже явно в совершенно другом государстве, том государстве, которое на бумаге одно… Ну, Бухарин написал Конституцию замечательную, но мы же не говорили своим родителям «Почему вы не бунтовали, не говорили, что это не соответствует Конституции, что в 1937-м сажают?» Так, так и сейчас: то есть одно дело Конституция, другое дело то, что происходит. И это запугивание – это, действительно, акт Гражданской войны, укрепление власти для укрепления своих позиций, для разгрома противника. И такое будет продолжаться. И мне кажется, что если это дрова, так, значит, надо топить эту печь, и кто-то будет следующим поленьем. Другое дело, что просто иногда логика вещей совершенно не связана с внутренней политикой, иногда такие вещи несвоевременные. Ну, вот, не своевременные, да? И поэтому может пожурить. А поскольку они все, в общем-то, достаточно одинаковые, то если одного заменить другим, ничего не стоит. И, в общем, кто-то просто в этой игре проиграет, кого-то выгонят. О.Журавлёва ― А вы скажите, претензии же в большинстве последних вот этих громких историй, все претензии про финансы, да? Что наворовали, что там чего-то не так, куда-то деньги там отмыли и так далее. В.Ерофеев ― Самая простая… О.Журавлёва ― Ну, вот, скажите. Общественная радость единая – это когда поймали какого-нибудь силовика, а у него чемоданы денег. Никто не скажет, что это запугивание или, там, власть там что-то нам намекает. Все просто будут аплодировать и издеваться. А если, вот, на Гоголь-центр, то как-то… В.Ерофеев ― Ну, тут, в общем, было бы странно, если бы в системе Гражданской войны все бы реагировали одинаково на разного рода такие вещи. Дело в том, что там какие-то люди не по чину берут, и поэтому их, так сказать… Ну что? Если у него вся квартира от пола до потолка в деньгах, то, значит, не по чину берет? О.Журавлёва ― Почему мы (вы и я, например), абсолютно уверены, что если показывают силовика, то 100% он виноват, а если показывают Серебренникова, то он не виноват? В.Ерофеев ― Слушайте, у нас же это интеллектуальное интеллигентское сознание – оно отдрессировано со времен Пушкина. Я когда написал более-менее положительно об »Околоноля» Суркова, боже мой, какой вопль пошел! Я сказал: «Слушайте, я кладу свой писательский авторитет и говорю, что эта книга интересная. Я ее читал с интересом, и мне кажется, что об этой книге можно говорить». Все рассматривали это как политическое высказывание. Я говорю: «Ну хорошо, а если бы Бенкендорф бы написал хорошую книгу, ну, хороший бы роман «Околоноля» тоже или «Околоруля» (еще ближе к теме), то мог бы Бенкендорф написать?» — «Нет, не мог». Но Бенкендорф, все-таки, может быть, смог бы, потому что он был той эпохи, и та эпоха была приличной. То есть, понимаете, мы все заточены на это. Если силовик, то, конечно, гад и мерзавец. А если с этой стороны… Ну, мы же состоим в системе Гражданской войны, значит, мы же сначала делим на своих и чужих, и нам каждое поражение чужого симпатично, вплоть до того, что если его просто деревом шарахнет (ну, в некоторых случаях), а поражение наших мы воспринимаем… В.Ерофеев: Любовь не рассматривается – рассматривается победа И есть еще какая-то партия нерешившихся (ну, там, Болото или еще прочее). Такие тоже бывают в Гражданскую войну. И это болото (вот, у нас тоже такое, интеллектуальное болото) – их туда-сюда качает. Но иногда болото помогает, потому что это болото может связаться с другим берегом этой Гражданской войны и что-то сделать. Мне кажется, что это отвратительное, что произошло с Гоголь-центром. Это значит, они абсолютно безмозглы, они совершенно не понимают того, что предвыборный год, они портят вообще репутацию для Болотных людей (я имею в виду в данном случае не Болотной площади, а Болотных людей). Что они, в общем, показывают себя, что они, действительно, произошли от обезьян, хотя, они-то как раз уверяют, что они не произошли, у них божественное происхождение. Но они абсолютно обезьяньи люди. Вот. И так далее, и так далее, и так далее. То есть они работают против (НЕРАЗБОРЧИВО). Но дело-то в том, что когда человек (и это тоже акт Гражданской войны), когда человек, действительно, начинает залипать на те вещи, которых не понимает (там, религиозные вещи, какие-то вещи, связанные с тем, что можно и нельзя в искусстве, и так далее), то, в конце концов, он превращается просто в идиота. А когда он в идиота, он, естественно, может позволить себе то, что, в общем, нормальный человек, адекватный позволить не может. Но тут, видимо, очень страшно раскладывается система борьбы за вечную власть. Такая вечная власть – это главное. Там, будет народ к этому присоединяться, не будет, вообще всё не интересно. Интересно только то, где хоккей, где вообще какая-то движуха, и вот такая, внешняя политика. А вообще главная цель – это восстановить границы Советского Союза, вот тогда мы запируем. О.Журавлёва ― Вы думаете, заживем, да? В.Ерофеев ― Заживем. О.Журавлёва ― Скажите, пожалуйста, Виктор Владимирович, а вот эта тяга к Советскому Союзу – она нарастает? Или уже выросло поколение, которое вообще и знать не знает ни про какой Советский Союз? В.Ерофеев ― Ну, тут, в общем, надо сказать, что движение идет в обе стороны. Конечно, вот если мы берем вот эту партию Гражданской войны, которая отстаивает вечную власть, конечно, Советский Союз им выгоден, и это возвращение, конечно, к тем серьезным идеалам, которые, естественно, абсолютно тоталитарны, да? Это выгодно. Но с другой стороны, ведь, в социальном плане они не контролируют страну как? То есть режим, все-таки, не тоталитарный, он авторитарный. Это разные вещи. А раз авторитарный режим, то там есть дыры, и в эти дыры просачиваются какие-то другие идеи и представления о жизни. О.Журавлёва ― И это писатель Виктор Ерофеев со своим особым мнением. Мы вернемся в эту студию после небольшого перерыва. НОВОСТИ О.Журавлёва ― И снова с вами программа «Особое мнение», меня зовут Ольга Журавлёва, у нас в студии писатель Виктор Ерофеев. Есть еще такой вопрос от Дмитрия Мезенцева: «За какой сказкой ездил царь-батюшка в Версаль?» Вас как заядлого франкофона вообще интересно спросить, как вы это видите? Говорят, какая-то совершенно необычайная встреча, совершенно невероятная пресс-конференция и какой-то фантастический Макрон. В.Ерофеев ― Ну, Макрон фантастический, действительно. Он пришел к власти на год раньше, чем Наполеон стал властителем Франции и переворошил всю Францию. В.Ерофеев: Когда не на что положиться, когда всё плохо, то идешь и думаешь «А куда еще пойти?» К мощам О.Журавлёва ― Уже? В.Ерофеев ― Я только что был в Париже. Ну, все дебаты по поводу того, а что будут делать дальше правые, а левые, как Ле Пен перекрасится? И она уже перекрасилась, сказала, что ее партия теперь не требует выхода из Европейского Союза. Это довольно важные вещи. Макрон меня поразил тем, что это, действительно, твердый орешек с такими, уверенными проевропейскими позициями, которые, конечно, пугают всех тех, которые мечтают, чтобы Европейский Союз поскорее развалился (я имею в виду в данном случае наших многих политиков). Потому что, ну, как же Европейский Союз, который настроен против нас, который не признал Крым, который вообще там шумит по поводу Донбасса и так далее? Он должен развалиться. И вдруг приходит человек, который говорит о том, что у Европейского Союза есть будущее, что с Меркель они договорились, какие-то вещи не будут табу, что-то мы исправим, что-то мы сделаем. Говорит уверенно, молодой, который переживет многих из тех, которые сейчас по его поводу беспокоятся. И он принимает Путина. Как всегда это во Франции… Франция – это… Вот, кто третья сила или третий (НЕРАЗБОРЧИВО) – это Франция, которая пытается всегда найти себя между Америкой и Россией. И довольно удачно ищет (не всегда находит, но довольно удачно ищет). И мне кажется, что потянуло во Францию, потому что а вдруг там какие-то заметили шероховатости Америка и Европа. А, может, туда пролезть и там начать свою деятельность? О.Журавлёва ― Но сокрушительное обаяние нашего лидера, по-моему, не подействовало на Эммануэля Макрона. В.Ерофеев ― Но он изначально придерживался такой позиции, что много здесь лжи и ерунды происходит. И, в общем, он никогда не был в данном случае любителем российской политики. Другое дело, что мне кажется, что для России гораздо полезнее Макрон и сейчас, и в будущем, потому что это человек, который, собственно, спасает наши ценности. Вы спросите: «Какие наши?» Наши культурные ценности. Спасает ценности Пушкина, Толстого… О.Журавлёва ― Каким образом Макрон спасает наши ценности лучше, чем Ле Пен? В.Ерофеев ― Да потому что эти ценности как раз были впитаны французской интеллигенцией и тем же Макроном. Когда смотришь на него, ты понимаешь, что он любит Чехова так же, как я люблю, он читал Пастернака «Доктора Живаго», наверняка знает Булгакова. То есть он знает и он не только им верит, он следует этому. То есть тут происходит смыкание. И потом ты понимаешь, что то, что кричат, что это все ценности Госдепа те люди, которые, в общем, решили или подыграть начальнику, или так, действительно, думают, всё это полная ерунда, чушь собачья. Потому что Запад очень много взял именно из русских культурных ценностей, и не только литературных, но и художественных, да? И для них не пустой звук Малевич, например, тем более Шагал на потолке оперы парижской. И так далее, и так далее. Они пропитаны русским духом. И поэтому им особенно отвратительны те, которые, прикрываясь какими-то псевдонациональными российскими ценностями, вещают от имени России. Потому что они гораздо лучше знают Россию. Я, вот, написал некролог на уход из жизни Бжезинского, я написал, что Бжезинский гораздо больше любил Россию, чем Дзержинский. Дзержинский, посмотрите, он вообще ненавидел русскую литературу, ненавидел всё то, что связано было с… О.Журавлёва ― Да ладно! Он беспризорниками занимался, ну что вы! В.Ерофеев ― Он занимался беспризорниками, чтобы сделать из них интернационалистов-большевиков. В то время как Бжезинский говорил о том, что русские культурные ценности, в конце концов, приведут Россию как страну и как государство в союз цивилизованных наций. И это совершенно разные вещи. Да, он там (Бжезинский) вообще вот… Скажи «Бжезинский», это вообще советская дипломатия раз, а теперь российская просто в ужасе скажет: «Вы чего говорите?» А это человек, который сделал всё для того, чтобы у нас произошла демократическая смена власти тогда, в 80-е годы. А дальше, после этого он, все-таки, попытался сделать так, чтобы Россия сохранилась демократической. И тут Дзержинскому, которому будут опять, наверное, ставить памятник вот все те же, которые находятся на другой стороне гражданской войны. О.Журавлёва ― Послушайте, но те, кто находятся на другой стороне гражданской войны, тоже читали Чехова. Они читали и Булгакова, и Пастернака, и гораздо больше, чем Макрон, и даже на родном языке этих авторов. А что ж не работает-то? В.Ерофеев ― Я не знаю. Я не думаю, что, во-первых, они читали. И если и читали, то они о чем-то другом думали. Знаете, иногда читаешь что-то, а думаешь совсем о другом. О.Журавлёва ― А, то есть в Макрона вы верите? В.Ерофеев ― Я не могу сказать, что я верю в Макрона, хотя, надо сказать, тут можно и не верить – достаточно его послушать по французскому телевидению. Он говорит убежденно, у него прекрасный французский язык, который просто пленяет абсолютно в отличие от мадам Ле Пен, которая говорит как базарная совершенно баба по-французски. И ты видишь, что у него каждый аргумент как-то, каким-то образом завязан на знании, а не на вере. Я с ним не говорил насчет Чехова, но не исключаю, что, может быть, и случится это. В этом году там будут некоторые мероприятия, на которых, видимо, он тоже будет в связи с революцией, и они меня тоже зовут туда. Но я имею в виду не чествование революции, а, как бы, проанализировать, что это было. Вот. В.Ерофеев: Все пекутся о границах и защите России, но разными способами Поэтому я за Макрона зуб не дам, что он уж прям такой знаток в отличие от Ширака, который прекрасно знал русскую литературу, как вы знаете, переводил «Евгения Онегина» на французский. Вот. Но я просто другое хочу сказать. Что эти люди читали и вникли, и разобрались в том, что такое настоящие русские ценности. А те, которые на той стороне читали, может быть и читали, я не исключаю такого дела. Я помню, как где-то в университете у нас был такой мальчик, который, наверное, сейчас тоже на мотоцикле бы гонял вместе с другими. Он говорил: «Ну, чего этот Евгений Онегин? Дать ему в морду. Ходит и не знает, что с собой сделать». Вот, примерно такие вот высказывания. О.Журавлёва ― Кстати. Есть еще один совершенно чистый случай для исследования общественного состояния и градуса. Это случай с мальчиком. Здесь какую главную проблему выявило общество? Во-первых, нескончаемые дебаты, каждый день дополнительные новости. И уже развилось до того, что уже даже… В.Ерофеев ― Выработал самую главную свою проблему – полную беспомощность. Абсолютно беспомощное общество, которое не может решить вопроса даже, что делать с мальчиком, который читает Гамлета и, может быть, за это получает какую-то денежку. Это значит, не разобрались с частной собственностью, не разобрались с уличной жизнью, по которой вздыхал тот же наш любимый Чехов, который говорил: «В Генуе такая уличная жизнь! А у нас нету ее совсем», — писал он. Вот. И многое другое. А беспомощность – это значит неспособность, вот, бестолковость такая. Вот, я тоже о Бжезинском писал: он гораздо лучше разбирался в России, то есть он понимал, что умом Россию можно понять. А, вот, беспомощность, Россию понять нельзя. И вера в Россию – она же определяется именно верой в ту самую культуру, о которой мы только что с вами говорили, да? А эти же люди, ну, вот те, которые там при его задержании или матерились, или еще что-то как-то? А потом это же не чеховские герои. А потом, когда вдруг заявляют, что в повестке президента не стоит тема этого мальчика… О.Журавлёва ― Ну, было бы странно, если бы она стояла, послушайте. В.Ерофеев ― Но почему-то одного мальчика можно поцеловать в живот, а по поводу другого мальчика ничего нельзя сказать. О.Журавлёва ― Но с мальчиком же всё хорошо – его, в конце концов, отпустили. В.Ерофеев ― Дело в том, что… О.Журавлёва ― Правда, теперь его мама на мачеху подает в суд. В.Ерофеев ― Я могу вот что сказать. Значит, моей дочке сейчас 11 лет, она уже барышня. Но когда ей было года, наверное, 2 с половиной и мы шли около Смоленской площади к метро вот тому филевского направления, было скользко, я поскользнулся и грохнулся вместе с ней. Но я как-то еще подставил локоть, чтобы не разбилась голова, поэтому грохнулся, было жутко больно, шапка укатилась. Это было где-то 6 часов вечера, уже так темнело. Народ шел, бежал – никто, зараза, не подошли, ни один человек. Ну, просто. И я вспомнил, что я буквально, там не знаю, 3 месяца до этого в Берлине попал под какой-то ливень. Машина остановилась. А я ехал на машине вместе со своими студентами тогда. И эти студенты под ливнем выбежали и стали толкать машину для того, чтобы она завелась и поехала. И я говорю: «А чего вы толкаете?» — «А что нам делать?» — сказали они с удивлением. В.Ерофеев: Макрон фантастический. Он пришел к власти на год раньше, чем Наполеон стал властителем Франции И мне кажется, что просто есть эти вот именно ценности. Это совершенно не значит, Восток, Запад, Китай, Япония. В Японии, наверное, тоже бы сделали, хотя это Восток, да? Просто есть одно отношение к человеку и есть абсолютно варварское, дикое, отвратительное отношение к людям, которые… О.Журавлёва ― Так здесь люди посочувствовали мальчику, которого эксплуатирует жестокая мачеха. Мы же читали все Шарля Перро, мы же знаем, как это бывает с Золушками. В.Ерофеев ― Так мы же говорим о том, что они ничего не смогли сделать. Не разработана система тех самых социальных инфраструктур, при которых этот вопрос разрешается и мы бы с вами его не… Почему такие вопросы мы не обсуждаем, например, в той же Германии или в Финляндии? Ну, нет таких. Или если бывают, то они вызывают вплоть до того, что президент в отставку уйдет со всеми этими. А что они сделают? Да то же самое, пожурят, ну, скажут «Дураки». А вообще поскольку… Вообще «дурак» — это, кстати говоря, положительное. «Ах ты, дурак» — это вообще жена… О.Журавлёва ― Это сказочный персонаж, положительный герой. В.Ерофеев ― Да, да. Иван-дурак. И вообще жена обнимает мужа в кровати и говорит: «Ах ты, дурак ты мой». И всё хорошо. О.Журавлёва ― Ну что же, если всё хорошо, то, значит, так тому и быть. Какая у вас главная сказка, описывающая современность? В.Ерофеев ― В смысле русская народная сказка? О.Журавлёва ― Ну да. Ну, желательно, все-таки, не заветная, а какая-то более доступная массам. В.Ерофеев ― Не-не, заветная… Нет, ну, мне кажется, что там огромное количество сказок. Я вообще считаю, что мы живем в волшебной сказке. То есть главная сказка творится на наших глазах. Она состоит из Кощея Бессмертного (мы знаем бессмертность некоторых Кощеев). Баба-Яга – такой, я бы сказал, образ удивительно амбивалентный: она сначала и съест, а потом и полюбит. Ну, вот, короче говоря, мы живем в сказке, мы абсолютно не исторические или антиисторические люди. О.Журавлёва ― Главное – щуку поймать. Виктор Ерофеев, писатель со своим особым мнением. Всем спасибо, всего доброго.

Ссылка на источник