С.Крючков ― Мы начинаем программу «Разбор полета». Проведут ее, как всегда, впрочем, по понедельникам, Станислав Крючков и Андрей Ежов. И сегодня наш гость – публицист, фотограф и журналист, обозреватель «Новой газеты», и, если высокопарно — свидетель эпохи Юрий Рост. Здравствуйте! Ю.Рост ― Здрасьте, здрасте! Могли просто сказать: журналист и всё и достаточно. А.Ежов ― Я напомню, что программа «Разбор полета» — это программа о людях, об их поступках, прежде всего, о том, чем они руководствовались при совершенствовании того или иного поступка. А вы помните ваше решение в жизни далось вам, может быть, наиболее сложно, над которым вы, может быть, долго размышляли, к которому долго шли, такое… непростое. Ю.Рост ― Это был приблизительно, наверное, 47-й год. И мама меня вела в школу. И мне очень не хотелось идти в школу. Навстречу шел человек — из класса, наверное, четвертого – он тащил портфель. И проходя мимо меня, — а мама у меня красавица была, — сказал: «Гусем будут звать». Я очень не хотел идти, но я потом решил, что в школу надо все-таки идти. Это было трудное решение для меня. Нет, на самом деле, решение, которое принято, оно уже не трудное. Трудно принимать решение, а принять решение – нет. Поэтому я не могу сказать, что было что-то особо выдающееся в моей жизни, где мне надо было себя преодолеть или преодолеть страх. А.Ежов ― А о чем-то жалели в итоге или бессмысленно, как, собственно, известная такая максима есть? Ю.Рост ― Жалеешь-то всегда, конечно. Жаль того, что не берешь. Я выбор не люблю. Когда-то даже стишок такой написал: Вот две дороги, в центре камень. Туда пойдешь, сюда пойдешь… Я выбор не люблю: в нем ложь, К тому ж он не бывает равен И жаль того, что не берешь. С.Крючков ― Вот если говорить о решении, которое, может быть, не было определяющим, но в итоге таким стало сейчас, оглядываясь в прошлое, — вы припомните, его? Ю.Рост ― Нет, я думаю, что это все было связано, конечно, с выбором профессии первоначально. Потому что я так хотел как бы быть журналистом, но это было желание скорее такое, мечтательное. А на самом деле я поступил в институт физкультуры и учился в этом институте физкультуры довольно долго. То есть четыре года и еще год отработал тренером по плаванию и водному полу. И потом я оказался на сборах. Была такая интересная история. Это молодежная сборная Советского Союза по водному поло. Сборы были в Киеве. И я в качестве вратаря там попал ватерпольного. И мои друзья, прежде всего, был такой Саша Тихонов, ватерполист, и Игорь Лужковский, чемпион Союза по плаванию. Они мне сказали: «Давай приезжай в Питер. Поступай там в университет на свою журналистику, куда ты хотел поступить». И я поехал и поступил. И там учился. И, может быть, самое важное решение, которое я там принял, если уж речь идет о решении, это решение пойти на практику в »Комсомольскую правду», не написав до этого ни одной строки. То есть я немножко там околачивался на телевидении. Там была замечательная программа в Питере, она называлась «Горизонт». Это телевизионная станция «Горизонт». Галя Позднякова ее возглавляла. И я там знал их, познакомился, и что-то я там делал, какие-сюжеты: то слона в студию привезу, то гонщиков, то каких-то девушек, которые на лодке катались около Петропавловской крепости, подводил к костру и что-то говорил, глупости в основном. Но такое желание было. Оно было продиктовано, собственно, даже мне таким, я считаю, великим журналистом, я считаю, великим журналистом Аркадием Романовичем Галинским. Ну, вы-то не знаете, потому что вы молоды, а кто постарше, тот, наверное, помнит эту фамилию. Потому что Аркадий Романович был даже одно время футбольным комментатором, хотя, на самом деле, это был очень серьезный журналист, грамотный, очеркист. Он воевал. Потом он работал в »Литературной газете», потом он работал в »Советской культуре», он был невероятно образован. Потом он работал в советском спорте. И ему удавалось печатать то, что никому не удавалось, потому что он цитировал Ленина без конца. Этого Ленина несчастного он сочинял тут же прямо и ссылался… То есть первые два раза он сослался точно, когда его проверили, увидели: страница такая-то… А дальше уже он придумывал самые разные оправдания его безумств. Потом Аркадий Романович написал книгу, которая называлась «Не сотвори себе кумира». И эта книга была чрезвычайно интересна, потому что она, в общем, я не могу сказать, что диссидентская, она была впрямую против бывшего первого секретаря ЦК Комсомола, а потом начальника всей физкультуры Павлова, Сергея Павлова. И его из этого самого «Советского спорта» убрали. Некоторое время он вел репортажи на телевидении. Но был чрезвычайно интеллигентен для нашего зрителя и сложен. И понимал футбол так, как понимало мало кто. Так вот Аркадий Романович Галинский, когда работал собкором «Советского спорта», — а собкоровский пункт был там по дороге из института физкультуры, — я часто заходил. И он приходил на нашу улицу Пушкинская. Это была такая театральная улица. И он был расположен а артистической деятельности. Такой был красивый человек… Кстати, его жена Инна, она еще до опубликования булгаковской «Мастер и Маргарита» написала книгу о Булгакове. Такая была культурная невероятно семья. Мы сидели… Я в «Советский спорт» принес какую-то заметку: «Вчера встретились Сидоров и Петров, и Сидоров победил 2:1″. И хотел… подпись. И фотографию очень плохую взял. Но он был щедрый человек. Он сказал: «Юра, если вы хотите быть знаменитым, вы должны писать, — на »вы» сначала, — а если вы хотите быть богатым, то вы должны тогда снимать». Потому что тогда за фотографию давали 3 рубля. Это были большие деньги. Бутылка водки стоила 2.87. Это было важное решение – быть богатым и знаменитым. Поэтому я стал писать и снимать. Но это уже произошло гораздо позже. Это произошло после того, как я попал в университет. А.Ежов ― А как получилось, что вы оказались именно в Питере? У вас было какое-то о кружение? Вас что-то связывало с Ленинградом? Ю.Рост ― Вратарь нужен был в »Буревестник». А.Ежов – А ―а, вот оно что! Ю.Рост ― Конечно. Мы подружились очень. И нужен был вратарь. Там была ватерпольная команда. И я был зачислен. Команда класса «А» была команда «Труд» в Киеве. Там был первый вратарь Дымерец, очень хороший вратарь. Он играл в сборной Союза. А я был вторым вратарем. Правда, в некоторых играх на первенстве Союза они меня ставили. У меня была хорошая реакция, и я спокойно головой доставал штангу. Вы знаете, так ведь опоры нету, когда вратарь опирается только на воду, больше ни за что. Но я честно сдал все экзамены и поступил в университет. Вот это было решение, то есть собраться и поехать туда. Там я встретился с замечательными людьми кроме моих друзей, я имею в виду Сашу и Игоря Лужковского, который мне потом дал возможность жить напротив дома Пушкина. Видите, целый роман. Напротив дома Пушкина, в бывшем доме чуть ли Дельвига. И Игорь дал мне возможность жить там в комнате у мамы. И местоположение этого дома – это бывший дома Дельвига, по-моему – тоже в какой-то степени определило дальнейшую мою жизнь. И тоже я должен был принять решение. Но это другое решение. Это решение, если вы заходите, дальше я вам скажу – это решение зайти в квартиру Пушкина. Но сейчас дальше мы идем по сюжету витиеватому. Значит, я прибыл в Петербург. Играл там в водное поло и учился. Поскольку у меня был диплом института физкультуры… Тогда были системы зачетов, например, политэкономия капитализма – у меня было 4, поэтому зачет был, а политэкономия социализма (она мне и сейчас непонятна) – там было 3, а 3 не засчитывалось, и мне надо было сдавать. Но ее тоже, вообще, довольно странно сдал, вернее, мне поставили отметку в душевой бассейна на Невском. Потому что мой друг Саша Тихонов тренировал преподавателей в свободное от учебы время (он закончил к этому времени институт физкультуры в то время), и там, среди этих преподавателей был доцент Алексеев по политэкономии социализма. И он просто взял мою зачетку, подошел к нему в душе и сказал: «Вот этот человек знает политэкономию социализма на 5″. Тот сказал: «Нет, ни за что!..» Тогда он ему – гуманист – отключил горячую воду. Под холодной водой тот признал, что я знаю на 4. Таким образом, я малограмотный человек. И дальше вот эта самая история… Этот вызов в Питер определил всю мою судьбу, потому что самое главное решение – это было поехать на практику в »Комсомольскую правду». «Комсомольская правда» тогда была, действительно, очень хорошая газета и очень мощная. Эту газету создал Аджубей. Аджубей-то был зятем Хрущева. Конечно, некоторым образом он, может, использовал имя Хрущева, но сам по себе он был невероятно талантливым редактором и журналистом. И жена у него – Рада Никитична – тоже была талантливым редактором. Она никогда не была главным, она была заместителем главного редактора, по-моему, журнала «Наука и жизнь». Был очень хороший журнал. Вообще, она была пристойный очень человек. Так вот, Аджубей создал эту газету. И попасть туда, в »Комсомольскую правду» — это было невероятно! Потому что туда, вообще, не направляли на практику. Направляли в какие-то провинциальные газеты… Но я, купив за 25 рублей на Невском проспекте в комиссионном магазине американский псевдотвидовый пиджак (без подкладки он был) и надев этот пиджак, понял, что я в этом пиджаке могу приехать в Москву. Я сел в поезд и прибыл в »Комсомольскую правду». Тогда не было никаких досмотров. Я просто поднялся наверх, прошелся по коридору… Там был такой длинный-длинный коридор. Уже журналистов «Комсомольской правды» мы знали. Там были великие журналисты. Там был Голованов, Гена Руденко, там был Соловейчик, Ганюшкин. В общем, я могу назвать очень много. Володя Орлов, автора «Альтиста Данилова». Я, конечно, решил, что наименьшее зло я принесу в отделе новостей. Я приоткрыл дверь в отделе новостей и увидел очень миловидную молодую женщину, почти девушку, которая говорила по телефону: «И что из того, что вы заместитель министра? А я вас спрашиваю!..» И дальше шел какой-то разговор жесткий. И я понял, что я попал в какую-то среду, совершенно мне непонятную. Я аккуратно закрыл эту дверь и ушел. Но потом все-таки я вернулся и попал в отдел новостей на практику. И в этой практике я написал первую заметку. То есть было ли это решением разве – напечатать первую заметку вместе с фотографией или нет, потому что это определило потом общий жанр моих публикаций, ну, кто знает… Первая заметка была напечатана почти день в день 22 июня… С.Крючков ― Юбилей практически. Ю.Рост ― Да, почти юбилей. И, по-моему, 67-го года. То есть получается, вообще, сколько лет?.. А.Ежов ― Полвека, 50 лет. Ю.Рост ― Вот видите, какая удача. Поэтому я про нее вам рассказываю. Тогда новостей в стране не было. То есть новости были, только они исходили из ЦК партии, из обкомов или откуда-нибудь… Поэтому хорошие газеты придумывали какие-то истории. «Комсомолка» была хорошая газета и они придумали такие блоки новостей. Ну, например, в этот раз был блог о тех людях, которым не хватило самого длинного дня и они прихватили часть самой короткой ночи. И говорят: «Ну, давай, иди…». А система там была такая. Если ты приходил и говорил: «О чем мне написать?» — то ответ был почти всегда один и тот же: «Если бы мы знали, о чем писать, мы бы сами написали». То есть этот смысл был практически придуман… может быть придуман смысл? Может. С.Крючков ― Выявлен. Ю.Рост ― Давайте «выявлен». Он был выявлен еще в Питере, в физическом институте, когда великий учитель наших физиков Капица, Семенова – ну, кого вы не возьмете, все будут упираться в Иоффе – вот Иоффе давал человеку задание. Тот приходил, спрашивал: «Абрам Федорович, про что?..» Он говорит: «Ну, давайте про… какое-нибудь «спектральное-моральное разложение». Уходил этот человек. И если он возвращался и говорил: «Я эту задачу решил, — а он действительно решил, — и чем мне заниматься дальше?» — Иоффе терял к нему интерес. Потому что решение этой задачи должно было выявить новые смыслы и породить новые задачи у этого человека, чтобы он мог двигаться, то есть развиваться. Вот так же в «Комсомолке» не давали: «Иди сам иди». Написал – молодец! Потом: «Еще пиши…». Но тут я решил, что — почему-то тогда был могучее жилищное строительство – я напишу о студенте (молодежная тема вполне) архитекторе, которому не хватило этого дня, и вот он сидит на макетом… Как раз выпускные экзамены были и проекты надо было защищать. Я как сейчас помню, пришел… рядом с рестораном «Узбекистан», откуда так хорошо пахло, сидел этот малый… Был макет, похожий слега – кто по телевизору видел – на Арлингтонское кладбище: такие ровные ряды этих домов. Но я уже пришел и понимал… Я его как-то там снял. Он стоит задумчиво над этим макетом. Написал заметку под называнием – мне не стыдно, потому что это первая заметка: «Голубые города», конечно же. И принес ее в редакцию – всё это. Ну, заметку опытные мои товарищи переписали. А с фотографией говорят: «Ну, фотография нужна, давай». Посмотрели, видят: унылая вещь. А был у меня друг, замечательный фотограф, прекрасный писатель, вообще, мой близкий друг Всеволод Арсеньев дал в свое время определение моим фотографическим способностям. Потому что, когда я пришел в »Комсомольскую правду», я встретил там главного репортера – такая была до должность – Татьяну Агафонову, и она, видимо, очарованная моим пиджаком без подкладки, говорит: «Вы фотографируете?» Я говорю: «Да» — «Ну, покажите». У окна сидел длинноносый, угрюмый, но очень обаятельный человек и курил. Он говорит: «Волик, посмотри, вот фотографии». Волик говорит: «Негативы покажи». Я показал негативы. Он долго смотрел на негативы, потом сказал: «Резко» — и всё, больше ничего. И вот этот Арсеньев увидел эту мою карточку, сказал: «Да. Ну ладно…». Он пошел, напечатал фотографии. Взял ножницы. Уже был вечер, подписывались поздно, надо было подписываться. Он быстро снял из нашего окна «правдинский» комбинат. Сделал из этого «правдинского» комбината фон, и нарезал из этих унылых домов вертикали и горизонтали. Он просто эти дома поставил на попа, получились немного горизонтальные окна, но… После этого он мне сказал: «Вот это первая фотография твоя в газете. Это самая твоя удачная фотография, потому что ее можно смотреть по методу Брайля – знаете, для слепых? – потому что она была вся склеена. Вот, собственно, вся история принятия решения. Я забыл сказать, что эта милая девушка, которая кричала на министра, это была Лидия Графова, которая о сю пору очень известный журналист, очень замечательный и честный такой. И была очень красивая… А.Ежов ― Но при этом камеру, фотоаппарат вы взяли в руки гораздо раньше до своего прихода в »Комсомолку». Когда вы снимать начали, помните? Ю.Рост ― Ну, как же, конечно я помню. Вы знаете, я снимал всё. У меня сохранилась фотография – я ей очень горжусь – 46-го или 47-го года. 47-го, будем считать, чтобы был тоже юбилей. Тогда уже будет 70 лет. А.Ежов ― Уже 70 лет, да. Ю.Рост ― Это фотография моих дворовых друзей. Она была на всех выставках, и в книгах она у меня везде есть. Я бы сейчас не сделал лучше. То есть понятно, что мой творческий метод не претерпел никаких изменений. Ну, правильно – чего?.. Знаете, как в этом замечательном анекдоте, когда сидит пожилой, допустим, узбек и играет на домбре и играет так: пым-м… пым-м… А за забором молодой: пым… бам… бум… И жена говорит старому: «Вот видишь, ты совсем плохой стал. Видишь, как он играет? А ты всё: пым-пым… Он говорит: «Он ищет. А я уже нашел». Вот я нашел в 47-м году. С.Крючков ― А эта камера была камерой, привезенном вашей дядей, насколько я читал. Ю.Рост ― Да, да. «Zeiss Iko». С.Крючков ― Вот эта история, она в последующем вас находила – обретение себя в журналистике? Я где-то вычитал, что ваш отец вел репортажи… Ю.Рост ― Конечно. О-о, это замечательно. Но нам на этом может не хватить времени. Потому что сейчас как раз в тот момент, когда у нас начинается или продолжается эта тихая футбольная истерия… знаете, бывает буйная истерия, победная истерия, а сейчас у нас такая, тихая… Я могу сказать, да, отец была актером. Я рассказывал, но еще раз скажу. Он вернулся с фронтам. Он был, прежде всего, конечно, на войне солдатом. И вот сейчас мой сын искал документы и нашел очень интересный документ, когда он был политруком, потому что он грамотный был… Вообще, он актер. Он 27 июня ушел добровольцем, имея бронь. Был трижды ранен. После первого ранения он вернулся, после второго ранения… Ну, третье было уже такое… — это в районе Ржева было – уже было тяжелое. И он вернулся – актер – ни черта ни умеет. Что актер может? Ничего. А.Ежов ― Прервемся буквально на пять минут. Журналист и писатель Юрий Рост, журналист и публицист, наверное — и фотограф. Тут важно упомнить всё. Вернемся после кратких новостей и рекламы. На »Эхе» программа «Разбор полета». НОВОСТИ А.Ежов ― 21 час, 35 минут в российской столице. Это программа «Разбор полета». У нас в гостях – журналист, писатель и фотограф Юрий Рост. В студии по-прежнему Станислав Крючков и Андрей Ежов. С.Крючков ― Мы в предыдущей части начали разговаривать об учителях, о корнях, скажем так, профессии и такого человеческого, наверное, становлении; о первом кадре, о первой камере, о том, что повлияло, в конце концов; о семье, о киевской семье. Ю.Рост ― Семья и отец в основном, конечно, они повлияли и серьезно на мою судьбу, потому что отец категорически не хотел, чтобы я был актером. Он был актером, и он не хотел… С.Крючков ― А желание такое у вас было. У меня было не только желание, у меня была даже попытка. Закончив второй курс института физкультуры, я приехал в Москву… Сейчас я почти чисто говорю, а тогда я »гэкал» немножко, такая была певучая речь. Но все-таки я прожил значительную часть жизни на Украине. Мы из эвакуации вернулись в 44-м году в феврале. Киев освободили 7 ноября 43-го года. Вот мы приехали в разрушенный совершенно город. И потом до Питера довольно значительный кусок жизни я провел в Киеве. Это мой родной город. Так вот актером, конечно, хотел попробовать я. Я приехал. Выучил басню (не помню, какую). Кусок из пьесы я взял. Была пьеса Соловьева «Пламя Парижа» о французской революции. Она такая: «А вы, которые…!» — она такая вот… С.Крючков ― Пламенная. Ю.Рост ― Да, да. Она меня оберегает. Потому что, когда меня начинает нести в области публицистики, я вспоминаю «Пламя Парижа» — и это называется у меня «А вы, которые…». Вот, когда я начинаю писать: «А вы, которые…», — беру и зачеркиваю. Потому что общаться надо с человеком. Один человек читает газету, ну, может быть НРЗБ. И перед телевизором тоже сидит в основном один человек, даже если он вдвоем. И радио слушает тоже один. Один на один, получается такая история. Ну вот. Тем не менее, хотелось блеснуть. Пришел в ГИТИС… Сначала я пошел в ВГИК, естественно. Но во ВГИК я поздновато пришел. И они так посмотрели на меня… А я был здоровый, спортивный такой малый… здоровый, розовый. Как у Орлова в »Альтисте Данилове» написано. Там у него есть Ростовцев такой Юрий Михайлович. Описано, что он был с »лицом кормленного ребенка» — вот такой я был. Сейчас не скажешь. Конечно, кричать на них: «А вы, которые…!» было бессмысленно, потому что не тот типаж был. В общем пришел я из ВГИКа прямо в ГИТИС. Там первый тур прошел, второй тур прошел. Даже удивительно было. Пришел на собеседование. Был такой профессор Раевский, если я запомнил… Это мхатовские были люди. С.Крючков ― А это о каких годах у вас идет речь сейчас? Ю.Рост ― Знаете, для меня есть время, оно нарезано на отрезки… С.Крючков ― До приезда в Питер или уже?.. Ю.Рост ― До. Значит, это был, наверное, 59-й год. У меня есть мера – 57-й. Это когда меня выгоняли из института физкультуры, из комсомола. А после него – это был первый курс – значит, это был 59-й год, наверное так. До, до… Потом я уже не пытался. Потом просто я стал… С.Крючков ― Актером… у Данелия и Иоселиани. Ю.Рост ― …И Иоселиани, да. По блату. По блату друзья снимали меня. Ну вот. И он мне – Раевский – говорит: «Ну, с речью можно справиться. Но тебя же заберут сразу в армию. У нас нет военной кафедры. У вас есть кафедра в институте физкультуры?» Я говорю: «Есть». Говорит: «Ну, заканчивай свою эту кафедру, приезжай». И я уехал. Может быть, это была форма вежливого отказа. Знаете, как в кино, когда приглашают человека, посмотрят, и чтобы его не обижать, говорят: «Мы вам позвоним». Наверное, так. Но дальше уже я больше никогда никуда не возвращался, потому что я уже в институте физкультуры стал помаленьку смотреть в телевизор, – там был такой замечательный человек – пловец, участник Олимпийских игр в Мельбурне, финалист даже. Он попал в финал, был шестым, правда. И правда, потому что тогда наши пловцы вообще ничего… Тогда 3-е место Юничев занял. Они плавали таким способом Индельфонсо. Вы даже не знаете ничего. Это такой способ браса, когда длинный гребок вдоль туловища, и ты скользишь головой вперед; не вытянутые руки, а голова. Проныривали почти весь бассейн. И вот Фредик Дасаев вел репортажи на телевидении. Он приглашал меня как члена кафедры – у нас была кафедра «научного бендерзима». Мы сдавали экзамен по Ильфу и Петрову. Знали всё. Ну, без начетничества, суть, только суть. И он меня привлекал. И, конечно, так… ну, хотелось в кадре…, не знаю, зачем, но хотелось быть в кадре. Поэтому, когда я приехал в Питер, я пошел на телевидение, немножко там поработал. И потом этот рецидив был. А.Ежов ― Уже в 90-е. С.Крючков ― В форме телевидения. Ю.Рост ― Да, рецидив телевизионный был. Потому что, смотрите, я работал в лучших газетах того времени: В »Комсомольской правде»; правда, я не застал Аджубея, о котором мы говорили… С.Крючков ― «Литературка». Ю.Рост ― Да, я работал в »Литературке», я работал в »Общей газете», и сейчас я работаю в »Новой газете». И все редакторы был очень хорошие у меня. Ну, в »Комсомолке» потом сменились редактор. Не очень хорошие. Поэтому я ушел, но с небольшим скандалом, но принципиально. Но говорить не буду, не буду хвастаться. И в период, когда как-то между газетами Ирена Лисневская, РЕН-ТВ которая основала, — она же безумная совершенно в хорошем смысле, — она продала квартиру, насобирала каких-то денег и решила, что она будет делать телевизионную станцию. Она до этого была редактором какого-то… кино, вот это вот про кино… Как она называлась… такая программа? Ее вел Эльдар Рязанов. С.Крючков ― Не »Кинопанорама»? Ю.Рост ― Может… Да, «Кинопанорама». И она предложила ему сделать 8 серий программы, сериал, который называется «Восемь девок – один я», то есть с актрисами. И Эльдар Александрович, он же очень артистичный был человек и умный, и с юмором – и он сделал замечательные эти программы. И она их выгодно продала. И потом она стала разрастаться, разрастаться… И она привлекала туда хороших людей. Смотрите, какие люди там работали: там работал Володя Молчанов, Гриша Горин, там этот «Попугай» вел Юрий Никулин. В общем, чего… сейчас вот сравнит с телевизором – невозможно… С.Крючков ― Да, были времена. Ю.Рост ― В общем, какие-то были замечательные люди. И она мне предложила тоже поучаствовать. И я ей в первую очередь предложил программу, которая называлась «Конюшня Роста». Почему «конюшня»? Называние, конечно, привлекательное, но почему конюшня? Потому что к этому времени собака Георгия Николаевича Данелии, которого я безмерно люблю и считаю просто совершеннейшим классиком советского, российского и мирового кино, потому что… ну, что вы хотите? – хотите «Не горюй!», хотите «Кин-дза-дза!», можете между этими назвать все фильмы. А он мой сосед и друг близкий. Он гулял с собакой Булькой, собака Булька нашла во дворе какое-то заброшенное здание (пошла пописать собака). И видит: там можно устроить мастерскую. И Георгий Николаевич говорит: «Вот давай…». Оказалось, что это бывшая конюшня Боткиных, чаезаводчиков. Ну, я заработал деньги, написав книжку. «Армянская трагедия» называлась эта книжка. Это про землетрясение и вообще, потрясения Армении. И английское издательство Weidenfeld & Nicolson эту книжку издало. Заплатили мне деньги. И этих денег было достаточно, чтобы привести мастерскую в порядок. Поскольку это была конюшня, так она стала называться «конюшня». Я стал приглашать туда людей и сам выезжать. То есть такая она была вольная… Но там обязательно кого-то я приглашал. Какие хорошие там были люди… Кого только там не было в этой конюшне: и Бела Ахмадулина, и Битов, и Александр Николаевич Яковлев, и Юз Алешковский, и Макаревич, Неелова, вот Данелия, Отар Иоселиани – ну, очень много было людей. 75 программ я сделал. Из них 25 или 35 программ я сам снял как оператор… А.Ежов ― Я об этом хотел спросить. Вы говорили о стремлении быть в кадре, что в итоге, собственно, вам удалось. А вот именно поработать как кинооператор, не со статикой, а с движущейся картинкой? Ю.Рост ― Тоже удалось. Вот то ли 26, то ли 27 я снял сам. То есть из путешествия я привозил эти программы. Причем это был не »Клуб кинопутешествий», не замечательные программы… там Миша Кожухова совершенно дивный или еще какие-то программы… Это были самостоятельные путешествия. Я сделал три программы «Мои поездки на Пинегу». Я один ходил, обвешенный аппаратурой. У меня была камера очень хорошая Sony 3000, по тем временам была передовая камера. У меня был звук полный. То есть был цифровой маленький магнитофончик и »шуровские» у меня были микрофоны-петли. И я записывал отдельно звук, то есть я грамотно все это делал, потому что я уже научился к тому времени. Плюс у меня были еще фотоаппараты. То есть я был такой человек-оркестр. И я ходил по этой Пенеге, моей любимой из деревню в деревню и делал программы. Ну, иногда не только на Пенегу. Когда меня судьба занесла в Тибет, то я в Тибете сделал такие программы. Вот такого рода. То есть программы, где я сам как был пассивный герой. А остальные программы – естественно, прекрасные операторы и режиссеры РЕН-ТВ. Ирена вообще не спрашивала, про что я снимаю. Я к ней приходил, говорю: «Все, Ирена, сдал». Она говорит: «Ну, чего, в четверг посмотрим». Вот до такой степени было доверие. А.Ежов ― А по итогу страсть у вас скорее к работе с фото, со статичным изображением или с видео? Или это разные вещи, которые сравнивать бессмысленно? Ю.Рост ― Нет, это совершенно разные вещи. Всё вспоминаю моего друга Отара Иоселиани, его фильмы, и вот эти паузы в его фильмах, которые практически… Вот боюсь соврать, в каком фильме… ну, допустим «Охота на бабочек»… С.Крючков ― «Листопад». Ю.Рост ― Там лошадь идет, и она выходит из кадра, и пустой кадр стоит, фотографический кадр. Он фотографировал очень хорошо, и фотографирует – Отар. Есть режиссеры, которые просто… У Сергея Параджанова «Цвет Граната» — там вообще… Можно было снимать как монтаж фотографии очень часто: меняются кадры, очень часто движения нет в кадре, просто они как замершие. Это мне помогало, потому что я использовал фотографию, как использую ее сейчас в своих программах, которые называются «Рэгтайм». Но они совершенно другой природы. Движущееся изображение – вот то, что я снимал. Ну да, я снимал. Меня обучили азам каким-то. Такой звукооператор сказал: «Все думают, что звук это половина успеха, а на самом деле это две трети». Я помнил о звуке, поэтому я возился со звуком. И они были хорошими, они были настолько удачными, что первый год – они по РЕН-ТВ шли раз в месяц – они соперничали с гигантской, очень хорошей программой «Намедни». И критики присудили первое место, разделили первое место: мы с Парфеновым как бы… Программа, которая была сделана буквально на коленях, она ничего не стоила. А потом мне сказали: «Вот ты подсел на телевизор, и больше ты уже с него не слезешь». Но я спокойно совершенно слез и вернулся в свою пишущую и снимающую журналистику и был счастлив. С.Крючков ― И последовали «Групповой портрет на фоне века», «Групповой портрет на фоне мира». Ю.Рост ― До этого маленький трехтомничек «Люди» был, еще черно-белый. Сейчас я сделаю, даст бог, еще один трехтомничек, синий. Тот – зелененький, а этот – синенький. Изящнейшую я могу рассказать историю… С.Крючков ― Как у Кесьлёвского практически. Ю.Рост ― Да. Могу рассказать историю возникновения этого издания, она тоже очень интересная. И она связана с двумя великими людьми совершенно. У меня много было великих людей. Это не важно, какую позицию они в обществе занимали. Иван Андреевич Духин, кровельщик и энциклопедист был совершенно великим человеком. Или предсказатель погоды Анатолий Витальевич Дьяков, который жил в деревне Темиртау где-то на Алтае. Но здесь два великих было, потому что Отар Иоселиани, живя в Париже и дружа с Картье-Брессоном – что мне вам говорить, кто такой Картье-Брессон… вот тот, кто слушает, если интересно, пусть почитают. Я скажу: великий фотограф. Он был художником, потом стал фотографом. Для меня он первый фотограф 20-го века, ну, второй половины, скажем так, 20-го века, хотя там были Гвидо… и полно всяких – не буду сейчас перечислять, забивать голову. И вот ему было 93 года. И Отар говорит: «Давай покажем твои фотографии». Я приехал в Париж. Безответственно взял какие-то фотографии, средне напечатанные, просто потому что они были уже напечатанные. Не подготовился. И мы пошли к Карьте-Брессону. Он жил на улице Риволи. Там были странные дома: как будто Корбюзье их построил, потому что потолки были низкие, а комнаты большие. Такой стиль. Вышел высокий красивый человек. Ему было почти 90 или за 90, я боюсь сказать… Ну, красивый такой. Он лысоватый, но прекрасное лицо. Жена Мартина, тоже фотограф очень хороший. Отар свой человек, говорит: «Анри, у тебя есть, что выпить?» У Анри была бутылка виски. Он поставил на стол. Отар выпил немножко. Она сказала: «Да не будет смотреть. Он за свою жизнь уже насмотрелся столько фотографий, что ему неинтересно». Тем не менее, он стал смотреть. Это я хвастаюсь. Я награду должен какую-то получить за то, что я пришел? А.Ежов ― Конечно. С.Крючков ― Есть чем похвастаться. Ю.Рост ― Значит, он посмотрел фотографии, вышел и принес маленькую книжечку небольшую «Анри Карьте-Брессон», расписался там: «Юре…». С.Крючков ― Что это было, решающий момент? Ю.Рост ― Нет, не торопитесь. Сюжет же должен быть, сюжет. Дальше он мне говорит: «А что это за человек? Что это за люди?» И я ему по второму разу ему стал рассказывать эти истории. Практически я ему стал пересказывать жанр, который во всех этих больших книгах, в »Групповом портрете на фоне веке» и »… на фоне мира». И мы уже сидели часа полтора (Отар Давидович за это время выпил практически всю бутылку, потому что ему было нечем… но он, правда, переводил и очень хорошо). После чего он встал и принес мне книгу большую. Очень хорошее последнее издание было книги. Чудесно напечатанная большая книга дорогая. Она называлась «Европейцы». И написал: «Юрию Росту. От европейца европейцу». Это была награда такая как орден «За честь и достоинство» первой степени, минуя все предыдущие. А потом он мне сказал две вещи. Первое, что он мне сказал – чтобы я посмотрел соседние негативы, не те, с которых напечатаны фотографии, а соседние: «Время прошло – может быть, ты иначе смотреть на это». И это оказалось правдой. А второе: он мне посоветовал сделать маленькую книжку, не большую, а маленькую, где фотографии были бы меньше, чем 6 на 9. 6 на 9 – это был такой фотографический размер. И показал мне такую маленькую НРЗБ его. Я сделал другую книжку. Мы сделали лучше. Я не говорю, что фотографии были лучше, но само издание было лучше. С покойным человеком Женей Клодтом. Это потом тех знаменитых Клодтов, потрясающий совершенно человек, умница – и покладистый… такой светлый человек. Светлая память ему. Женя сделал эту книжку. И мы напечатали в типографии Грошева, крохотной типографии, мы с четвертого раза напечатали эту книжку. Первые три раза была плохая книжка. Четвертая была исключительная. И вот сейчас я делаю такую синюю, второй трехтомничек. И, если будет, еще сделаю один. А.Ежов ― Фотограф и журналист Юрий Рост был гостем программы «Разбор полета». Сегодня нелинейное у нас повествование получилось, но, в принципе, я думаю, что за час рассказать о всей жизни вряд ли у кого получится. Спасибо больше, что были с нами! Текст программы можно прочитать на сайте «Эхо Москвы» и переслушать. В студии был Станислав Крючков и Андрей Ежов. До встречи через неделю! С.Крючков ― До свидания! Ю.Рост ― Спасибо, всего доброго!

Ссылка на источник