Е. Альбац ― Добрый вечер. В эфире радиостанция «Эхо Москвы». Я — Евгения Альбац и я начинаю программу, но сегодня она не будет посвящена политическим событиям недели. Мы не будем говорить ни о саммите 20-ки, ни о встречи Путина и Трампа. Не будем говорить о том, что произошло в Большом театре. Где после прогона была снята премьера спектакля режиссера Кирилла Серебренникова «Нуреев» и мы уже знаем, что это было сделано по указанию министра культуры Владимира Мединского. Которому послышалась в спектакле пропаганда нетрадиционной сексуальной ориентации. Мы сегодня будем говорить об очень грустном трагическом событии, которое произошло в ночь на 9 июля. А именно – в ночь на 9 июля не стало нашего друга нашего коллеги знаменитого интернет-блогера, медиаменеджера, создателя отца-основателя как часто говорят российского Интернета, Рунета. Человека, который в какой-то момент времени по его собственным словам был главным редактором или генеральным директором или то и другое, 12-ти различных интернет-СМИ. Не стало Антона Носика. Ему был 51 год, 4 июля ему исполнился 51 год. Он был совсем молодой человек. Блестящий, замечательный. Умный, эрудированный. Редкий совершенно человек, не только для нашего отечества. А такие люди вообще редко рождаются. Его не стало. Завтра его мы будем хоронить. В студии «Эхо Москвы» со мной Юлия Латынина, журналист, которая знала Антона с 4-5 лет? Ю. Латынина ― В общем, с пяти, мы практически одновременно родились. Я старше Антона на две с лишним недельки. Я 16 июня, он — 4 июля. И соответственно да, погодки. То есть из 51 года мы друг друга знали, наверное, 46. Е. Альбац ― Да. Мириам Сехон, актриса и певица. Трансляцию ее концерта из ресторана «Счастье на крыше» Антон вел в один из своих последних дней. И по скайпу с нами Демьян Кудрявцев, друг Антона. Владелец газеты «Ведомости». Здравствуйте, спасибо, что пришли. Демьян, во-первых, для наших слушателей, подтверждается, что прощание завтра в 11 в Центральном доме литераторов? Д. Кудрявцев ― Да, все так. В 11 прощание и мы надеемся уложиться за полтора часа. Хотя людей отмечается или звонит все больше, но мы все равно надеемся, что справимся за полтора-два часа. Потом почти час ехать для тех, кто поедет на кладбище. Поэтому те, кто хотят приехать на кладбище напрямую, должны рассчитывать примерно на два часа. Раньше не окажемся. Е. Альбац ― Востряковское кладбище. Д. Кудрявцев ― Да. Е. Альбац ― Еврейская часть кладбища? Д. Кудрявцев ― Да, конечно. Е. Альбац ― Спасибо большое. Демьян, что случилось с Антоном? Д. Кудрявцев ― В целом или в ночь на 9 июля? Е. Альбац ― В ночь на  9 июля. Ю.Латынина: Из 51 года мы с Антоном знали друг друга, наверное, 46 Д. Кудрявцев ― Какая-то просто нелепая случайность. С ним все было хорошо, он был на концерте Шнура. Мы переписывались в полпервого, важно понимать, что он сова. Поэтому ему можно было в целом написать до трех ночи в  любое время. В полпервого последнее от него сообщение. И у нас был такой прием, если у меня было к нему дело или у него ко мне или вообще какие-то были важные вещи, мы никогда не начинали с них. А всегда писали сначала такое приветствие. Иногда этим ограничивались, потому что просто у нас была такая привычка. Мы проверяли, как мы живем. Поэтому я его сначала спросил «как дела», хотя потом хотел задать какой-то более практический вопрос. Он написал мне «лучше не бывает». Это было в половине первого. После концерта он был за городом, был с семьей. В таком широком смысле, был его сын Лева и Левины друзья, и дети его девушки. И все уже спали. А он сидел, собирался поработать. У нас был проект совместный. Он должен был от National Geographic и вместе с ними вести группу в Венецию. Я, собственно говоря, написал ему «как дела», чтобы потом обсудить какие-то нюансы того, как мы должны на завтра объявить об этом. О том, что Антон Носик собирает группу на венецианскую поездку. И вот дети легли спать, он хотел поработать. И пошел через комнату, и в этот момент что-то сердечное произошло. Это, может быть, был тромб, зажим. Аритмия. В общем, у нас есть сердечный диагноз по результатам вскрытия. Но он как бы такой конечный. Просто острая сердечная недостаточность. Смерть в результате острой сердечной недостаточности. Он безусловным образом никак не страдал, это произошло за несколько секунд. Ну вот, собственно говоря, все. Е. Альбац ― Он ничего не успел сказать? Д. Кудрявцев ― Нет. Е. Альбац ― Антон был, извините меня ради бога, Дём, я все время об Антоне думаю. Было сообщение, что Следственный комитет проводит доследственную проверку. С чем это связано? Д. Кудрявцев ― На самом деле это связано просто с резонансом его фигуры. С тем, что считается, что было много людей, которые его не любили и так далее. И любая скоропостижная смерть она вообще требует проверки. И милиция приезжала, и всегда так делается. Тут просто Следственный комитет как бы проверит это. То есть не то чтобы специально люди из Следственного комитета приезжали и что-то такое, они просто проверили все выводы врачей, которые приезжали и проверили рапорт или как сказать протокол, который заполнила полиция, которая все равно приезжала. То есть это просто для того, чтобы не было ни у кого никаких поводов для спекуляций. Но их нет. То есть все закончилось, они отпустили, выдали документы и они выдали тело уже. Похороны разрешены. Там действительно нет никакого повода думать ни о чем криминальном или плохом. Е. Альбац ― Спасибо большое. Юля, конечно, мы сейчас будем вспоминать Антона и я думаю, что странно было бы делать вид, что у нас от того, что произошло не болит. Поэтому вот скажите мне, а как так получилось, что вы с Антоном познакомились… Ю. Латынина ― В пять лет. Честно говоря, может быть и в четыре. Но в 5-6 совершенно точно. 45 минимум. Дело в том, что мы просто отдыхали вместе в Коктебеле, поскольку я из литературной семьи, он из литературной семьи. Он был вместе с отцом, не с матерью. Папа принес, разыскал фотки, вот одна из  них опубликована. Где мы вместе два пупса. Е. Альбац ― Это очень смешно. Юля, вы очень на себя похожи. Такая же рыжая. Ю. Латынина ― Да, здесь еще более замечательный снимок. Которого никто не показывал. Справа… Е. Альбац ― Это Носик бьет Латынину, что представить себе нельзя. Ю. Латынина ― Да, более того на самом деле тот случай, когда фотография дико врет, потому что по словам моего папы, который это все снимал, слева моя мама, справа папа Антона, а посередине Носик меня таскает за волосы. Все обстояло ровно наоборот. Потому что папа нас снимал, и я стала Антона таскать за волосы и теребить. Он это мужественно терпел минут 5, потом он дал сдачи. Тогда я набросилась на него с новой силой. Но, в общем, короче я начинала и я кончала, так что это не то, что он меня таскает за волосы. А во всем была виновата я. Но папа почему-то снял только тот момент, когда меня обижают. Вот я даже смутно помню этот поход, потому что кажется, мы шли тогда в Сердоликовую бухту около Коктебеля и там состоялось очень знаменательное событие. Там мы первым делом набрели с Антоном на источник, который был весь забит бутылками битыми. И мы так этому обрадовались, что мы сразу начали бить другие бутылки и швырять их в источник. После чего родители нас остановили. И сказали, что надо делать наоборот. Его расчищать. И следующие полчаса мы с Антоном с тем же энтузиазмом вынимали битое стекло из этого источника и складывали его в какую-то братскую могилу. Я даже смутно помню это, но родители мне это много раз рассказывали. Как пример того, что энергию ребенка так же как, кстати, и энергию толпы можно абсолютно в зависимости от того, что ему скажут более умные люди направить на деструктивное и на положительное дело. Потому что энтузиазм у нас в обоих случаях был одинаковый и менялся в течение минуты. Е. Альбац ― Спасибо. А вы потом как-то поддерживали отношения? Ю. Латынина ― Мы довольно мало общались, конечно, и в школе, и в студенческие годы. Потому что в школах учились разных. Студентами учились в разных. Е. Альбац ― Давайте напомним, что Антон окончил Медицинский институт. Стоматологический. Теперь он называется университет. Д.Кудрявцев: Антон никак не страдал, это произошло за несколько секунд Ю. Латынина ― А я Литературный институт соответственно. И вдруг мы уже совсем взрослыми людьми встречаемся на совершенно другом этапе жизни. И да, как это… Е. Альбац ― Это где? Ю. Латынина ― Это я уже не помню. Даже не на какой-то тусовке, я уже Антона начала читать. Папа Антона учил меня первому английскому. Потому что когда мы тогда отдыхали в Коктебеле, почему я точно знаю, что это было до школы – потому что никакого английского я не знала, а тут папа Антона сказал, что он нашел записку, в которой английские пираты зарыли клад. И если мы, конечно, этот клад хотим вырыть, то мы должны эту записку прочесть. И соответственно нас учил по этой записке английскому языку, до сих пор помню, что там было слово «sea». Других слов я не помню. Английскому языку я уже училась потом. В общем, мы записку прочли, нашли то место, где в ней было назначено, выкопали его, там оказалось несколько сувенирных монет. Папа Антона сказал, что клад, видимо, выкопали до нас. Но слово «sea» у нас осталось. Е. Альбац ― Спасибо. Мириам, вы меня простите, я вас совершенно не знаю. М. Сехон ― Все в порядке. Е. Альбац ― На фейсбуке у Антона я увидела трансляцию, которую он вел с вашего концерта, который проходил в ресторане «Счастье на крыше». И также он последнее время вел передачу на »Серебряном дожде». И он вас тоже туда приглашал. Ну колитесь, то, что Антон у нас любил, человек был весьма любвеобильный. Мы все знаем. И вообще любой женщине рядом с Антоном был замечательно. Даже я старше его на достаточное количество лет и, тем не менее, все слова от »богини» до »любимой» и все остальное. М. Сехон ― Да, он всегда говорил «дорогая». Е. Альбац ― Дорогая, любимая, богиня. Это вот те термины, которые он подбирал в отношении женщин. Он женщин любил и правильно делал. М. Сехон ― Я совершенно не помню, как мы познакомились с Антоном. Я только помню, что к тому моменту, когда мы познакомились, я его давно читала в ЖЖ, он уже ходил на мои концерты группы ВИА «Татьяна». Е. Альбац ― Это я помню. М. Сехон ― И Антон как-то нашел нашу группу. И нас поддерживал. А потом мы все познакомились, и дальше я все последние 10 лет периодически его встречала где-нибудь то в Венеции, то в «Доме 12″, то еще где-то. И он приходил к нам на концерты. Писал про нас, всегда отзывался в фейсбуке, мы переписывались. И так случилось, что в марте он мне написал: «любимая, как ты относишься к радио», собственно в фейсбуке. Я написала ему, в смысле вообще хорошо отношусь к радио. Он говорит: «Ну а если у меня будет своя программа, ты ко мне придешь в эфир». Я говорю: «Конечно, приду, но я не единственная приду к тебе в эфир». Он говорит: «Ну ты будешь одна из первых». Я говорю: «Хорошо, польщена, с удовольствием». И вот уже я слышу, что у него идет эфир, и написала ему, что у меня есть повод, потому что у группы будет концерт. Группе 17 лет. А он знает всех ребят из группы, просто отдельно. Группа «Гринпойнт». И говорю, что давай мы придем не просто поговорить про группу, но вот еще дадим концерт. Он говорит: «Ну как, у меня было до этого 13…» Это была его 13-я передача, он говорит, что у меня еще не было лайф-концерта в эфире, но давай будет твой концерт первым. Сожалел, что не ВИА «Татьяна». В итоге мы договорились. Ребята чуть не опоздали на эфир, потому что встали в пробку. И пока ребята ехали в пробке, мы курили на улице и как раз обсуждали, что если ребята не приедут, что мы будем делать. Приехал трубач Петя Тихонов. Он договорился с Петей, что Петя сыграет на трубе Хатикву. И что спою «Лайла-лайла» песню. На иврите. И я открыла текст в Интернете, шел дождь, мы курили за »Серебряным дождем» под козырьком и он правил мой иврит. Как правильно произнести то или иное слово. Хаха не путай это с хей и так далее. И в итоге ребята успели на эфир, Петя таки сыграл Хатикву. Потом я таки спела а капелла «Лайлу» и Антон хотел подпеть и хотел, чтобы все подыграли. Но в итоге была полная тишина. Потом мы отыграли эфир, и поехали со Спартаком, водителем Антона в Наркомфин к Антону в гости. Сначала естественно экскурсия по Наркомфину, я ему еще торт принесла на эфир. Но торт мы так и оставили у Спартака и просто сидели часа 4 у него в гостях. Говорили про все на свете, про Венецию, про песни Мирей Матье. Он их пел. Говорил на итальянском, французском, очень удивился, что я говорю по-французски. Странно, что он этого не знал. Потом когда мы заходили в Наркомфин, там стояла экскурсия, там сейчас водят экскурсии. Какой-то молодой парень стоит, толпа стоит, и Антон им говорит: «Если что, заходите в 32-ю, ко мне, просто скажите, что ко мне. Заходите, я вам покажу». И когда пришел несчастный юноша со своей экскурсионной, с этими как называется, с группой, Антон естественно взял на себя роль ведущего и рассказывал им про квартиру, про картины, которые у него висят на стене. Про то, что можно выращивать на подоконнике. Про то, как он слышит Садовое кольцо или не слышит. Все эти люди стояли просто, разинув рты. Посреди квартиры. Он говорит: «Можно еще курить если хотите». Ю.Латынина: Я думаю, что Антон, конечно, видел в Павле Дурове молодую версию себя Е. Альбац ― Давайте скажем для слушателей не москвичей, что Дом Наркомфина это знаменитый конструктивистский дом в Москве, это памятник конструктивизму в Москве. Он находится за Новинским бульваром. За посольством США. Это когда-то была городская усадьба Шаляпина. Потом от Шаляпина осталась, там стоит скульптура Шаляпина. Там были особняки. Это был такой очень богатый район в дореволюционной Москве. Особняки естественно пошли туда же, куда вся остальная буржуазия. И там построили этот конструктивистский проект, который имел еще как бы социальную задачу. А именно – создать жилье переходного периода. Мне тоже это все рассказывал Антон. Жилье переходного периода это еще не община, где живут все совсем вместе, но, тем не менее, квартирки очень маленькие, а при этом большое общественное пространство. Ю. Латынина ― И кухонь там нет. И полтора этажа какая-то странная… Е. Альбац ― Более того, во всех не общественных местах то бишь спальня и туалет, высота потолков 2.30. Ю. Латынина ― А в общественных полтора этажа… Е. Альбац ― А в гостиной, например, у Антона – 4.30. Потолки были. Потому что туда могли приходить люди, это общественное пространство. А где ты занимаешься своим буржуазным делом воспроизводство или отправление, на хрен тебе высокие потолки и света не нужно. Дёма, простите ради бога, мы тут заговорились. А я хотела бы узнать, все-таки каким образом вы с Антоном познакомились. Где, когда. Имена, явки, страны. Д. Кудрявцев ― Это было в 90-м году в Израиле. То есть прошло 27 лет. В отличие от Антона я точно помню, как это было. Он всегда считал, что это домыслы. Я приехал в Израиль, и мне сразу нужна была какая-то работа, подработка. Я пошел в какую-то русскоязычную газету. Плохую, мелкую. Потом мы сделали вместе большую цветную и как бы по-провинциальному прекрасную. Но тогда это была первая попавшаяся. И там я встретил Феликса Дектора. С которым тоже не был знаком, но уже внутри помещения считается, что все знакомы. Он очень любил Антона, он к счастью жив до сих пор, ему очень много лет. Это муж важной американской писательницы Светланы Шенбрунн. И сам по себе крупный издатель. Одна из его дочерей, у него очень много детей, причем в одном браке такая большая шумная семья. Одна из его дочерей жена Юза Алешковского. В общем, это такая очень интегрированная московская, а потом израильская семья. И Феликс на меня посмотрел, я что-то рассказывал о себе, и говорит: «Ты очень похож на Антона. Антон приехал три месяца назад. Надо что-нибудь поделать вместе». Приходи и я тебя познакомлю с Антоном Носиком. Это же очень маленький мир эмигрантский мир до большой алии так называемой за год до большой алии, был очень маленьким. И поэтому уже через два дня я встретил моего друга ныне покойного и составлял важнейшую часть нашей жизни Аркана Карива, писателя Карабчиевского, который потом сам стал военным корреспондентом и писателем. Он шел по улице в сопровождении очень ужасно худого человека, молодого с такими глазами в пол-лица. И говорит: «О, это Носик». Я говорю: «Я про вас уже слышал». Еще ни про кого не слышал, а про вас слышал. Носик говорит: «Ну это же хороший повод пойти выпить чая или кофе». И вот мы пошли выпить кофе, и в общем никогда не расставались на 27 лет, мы снимали вместе несколько квартир, потом меняли вместе несколько стран. …Был стенка в стенку с антоновским жильем. И, собственно говоря, пока Антон ни умер, в моем доме мы не расставались. Это были, возможно, важнейшие отношения в нашей жизни. И детали в них были, в общем, неважны. Много раз с Антоном ссорились. Но никогда не разругивались. То есть не было ситуации, чтобы мы прерывали отношения. Он был не самым комфортным товарищем, не самым удобным человеком в жизни. Но возможно самым хорошим из всех, кого я знал. Никогда в отличие от меня, например, никогда не врал, никогда не совершал никаких подлостей в своей общественной жизни или публичной, которая включала дружескую. Он не совершил морально-амбивалентных, морально скользких поступков. И когда ты проводишь жизнь рядом с таким человеком почти 30 лет, то конечно, детали перестают иметь значение. Антон мог с моей точки зрения быть любым. Усталым, злым, раздражительным, пьяным. Наоборот, экзальтированно загоревшимся какой-то смешной идеей. Помогать непонятно кому. Мирить непонятно кого. И непонятно зачем главное. И он считал, что его ближайшие друзья, у нас был круг человек 4-5, к сожалению, многие из них уже умерли. По разным причинам. Все должны как бы в этом принимать участие. В любом антоновском проекте должны были принимать участие все его близкие друзья и еще все случайно встреченные люди. То есть когда в офис входила какая-нибудь девушка, но это не гендерный вопрос, это мог быть и молодой человек, например. Курьер из другого офиса, который что-то принес. Он смотрел на него и говорил: какие у вас там не знаю, что. Глаза, речь по-английски и так далее. А что вы, собственно говоря, работаете курьером. Смотрите, у  нас есть вот тут незаполненная задача. И все эти бесконечные люди, которыми Антон обрастал, некоторые из них потом оказывались прекрасными и сегодня российские общественные звезды. Они каким-то образом ему были видны. Он это умел раскусывать. Он не был мизантропом, он как-то любил людей. Это очень важно сейчас сказать. Потому что… Е. Альбац ― Извините, что я вас прерываю… Д.Кудрявцев: Мы пошли выпить кофе, и никогда не расставались 27 лет, снимали несколько квартир, меняли несколько стран Д. Кудрявцев ― …он был обвинен в человеконенавистничестве, поэтому я пытался сказать, что на самом деле был совсем другим. Е. Альбац ― Мы должны уйти на новости и рекламу, потом вернемся в студию «Эхо Москвы». НОВОСТИ Е. Альбац ― Еще раз добрый вечер. В студии «Эхо Москвы» мы вспоминаем Антона Носика. Его не стало в  ночь на 9 июля. Завтра с ним будет прощание в 11 часов дня в Центральном доме литераторов. Те, кто захочет проститься с ним на кладбище, похоронят Антона на Востряковском кладбище. И приезжать надо примерно к 14 часам. Демьян, извините еще раз ради бога, что я вас вынуждена была прервать. Просто новости. Д. Кудрявцев ― Это вы меня простите. Я как-то забыл о тайме и вообще ритме программы. Простите. Е. Альбац ― Ну естественно. Дём, первое мне непонятно, он окончил медицинский факультет. И вообще очень интересовался медицинскими проблемами. Когда с одним из наших общих друзей было плохо, Антон мне читал лекцию по заболеванию. Как случилось, что он не стал заниматься медициной, занимался журналистикой и как он занялся Интернетом. Как это все произошло? Д. Кудрявцев ― Я думаю, что это произошло случайно. Во многом. Он окончил Медицинский или ординатуру, я уже сейчас не помню. В 1989 году. Он был прикован к медицинской скамье на много лет. И в этот момент начало открываться немножко пространство. И, окончив институт или мне кажется все-таки ординатуру уже, он просто захотел поездить. Надо понимать, что его отчимом был Илья Кабаков. Уже к этому моменту важнейший мировой мигрировавший художник. Папа Антона жил во Франции. И как только Антона отпустило высшее учебное заведение, то прежде чем идти пахать в советскую больницу, что он вполне собирался делать, он закончил то, что называется третий Мед московский, который позиционировался как стоматологический, но он заканчивал лечебный факультет, а не зубной. Это бы просто единственный лечебный факультет в Москве, куда брали евреев в момент, когда Антон поступал. То есть в 1984 году. И поэтому он был доктором и у него даже были совместные какие-то интересы в урологии с его другом и соучеником Димой Пушкарем, который сегодня является главным урологом России официально. Соответственно мы понимаем, какого качества и уровня вовлеченность в медицинскую науку демонстрировал Антон в то время. Но когда он закончил, он поехал в Прагу, потом в Берлин. Потом перешел практически нелегально в Западный Берлин. Потому что в нем была очень сильная авантюристская жилка. Потом он приехал в Израиль, все это носило характер длинного затяжного путешествия-отпуска. И когда он приехал в Израиль, он посмотрел вокруг, сказал: господи, как же здесь хорошо, надо здесь пожить подольше. Надо еще понимать, что Антон в этот момент был женат на Ольге, которая сейчас является второй скрипкой у Зубина Мета, очень важным музыкантом в израильском симфоническом оркестре. Которая тоже очень к этому моменту была сионистско ориентирована. Уже. И они решили пожить в Израиле. И они пожили несколько месяцев, выяснилось, что надо зарабатывать. У Антона всегда был живой ум, прекрасное перо и, несмотря на то, что он никогда не учился никакой журналистике, для Израиля этого хватило. Этого потом и для России хватило. И он пошел работать в газету, где мы встретились. Для того чтобы просто зарабатывать деньги. И это его втянуло. У него появились представления о том, как устроен Израиль и что нужно и нужно выдавать ипотеку или нет, нужно ли мириться с арабами или нет, у него возникли какие-то идеологические конструкты, которые привязали его к стране. Пользуясь всякими средствами техническими для своей журналистской деятельности, в частности Фидо, разные другие протосети доинтернетовские для того чтобы хорошо работать, ему понравилась эта коммуникационная среда. Поэтому когда в 1993 Интернет в Израиле как-то появился и достиг своих первых высот, он неожиданно стал заниматься средой и коммуникацией больше, чем тем, ради чего это начинал. То есть ради журналистики. И постепенно ушел из газеты, создал первую интернет-компанию, потом какую-то мы с ним сделали совместную, потом стал в этой среде очень знаменит, потому что надо признать, она была очень маленькая. И уж конечно, она сразу была безграничная. То есть израильские русскоязычные пользователи или просто русские люди, сидящие в Москве или в Нью-Йорке это все тогда была одна компания. Антон очень быстро как везде стал в ней центром и авторитетом. Поэтому когда интернетный центр в силу количества пользователей начал смещаться в Москву, его это тоже засосало, как впрочем, и меня. Но это была уже другая история. Ю.Латынина: Человеку, который настолько сложно и артистично думает, лень думать о деньгах — одолевает дикая скука Е. Альбац ― И он приехал в Москву и начал заниматься Рунетом. Я вчера посмотрела передачу Татьяны Толстой и Дуни Смирновой с Антоном. Она не вышла в эфир. «Школа злословия». И в частности Антон там рассказывал, что когда он приехал в Москву, то Интернета как такового в 1995 году, Рунета не было, потому что существовало очень много кодировок русского языка. И на самом деле люди не могли друг с другом общаться по-русски. Они вынуждены были общаться на английском. Потому что английский был формой общения в том, что тогда стало называться Интернетом. А потом наконец была выбрана одна кодировка. И с этого началась эта среда, в которой он начал создавать Газету.ру, Ленту.ру. Мосньюс, потом то, что стало Ньюсруком и так далее. Правильно, да, Дём? Д. Кудрявцев ― Да, приблизительно. Он меня сначала познакомил еще из Израиля со своим однокурсником, тоже бывшим врачом Емельяном Захаровым. Который прожил год в Европе, увидел там Интернет и решил, что красивая ниша, в России надо делать Интернет. Он туда залез и увидел там своего однокурсника Носика, стал с ним советоваться. Антон посоветовал мне полететь, мы создали интернет-провайдера, который и обеспечил Антону его первое московское место работы. Через полгода Антон к нам присоединился. И 2,5 года он вел такое обозрение, оно называлось «Вечерний Интернет», на сайте нашего провайдера Сити-лайн. Потому что мы продавали доступ в Интернет, а люди не знали, что там делать. И мы создали для них, покупали из-за моды, кто-то по работе покупал, но вечером он не пользовался. И поэтому у нас была идея, что для этого человека надо создать вот такой ежедневный как бы магнит, ежедневную привычку и там рассказывали, куда еще можно пойти. То есть каждый день Антон обозревал, просто рассказывал про все сайты русского Интернета, которые появились на сегодня. Вы понимаете, что была среда, в которой можно было все, что в ней за сегодня произошло рассказать в одной колонке. Или 2,5 года, включая выходные. Не прерываясь ни на болезни, на командировки. Это вообще достойно книги рекордов Гиннеса. Антон каждый вечер выдавал статью со всеми ссылками и объяснениями, что нужно и можно сделать в российском Интернете. За это время российский Интернет немножко подрос и тогда «Вечерний Интернет» сошел на нет и он понял, что нужно уже рассказывать не людям, что происходит в Интернете, а в Интернете рассказывать, что происходит у людей. И поэтому, уйдя из »Вечернего Интернета», он сначала сделал Газету.ру и меньше чем через год Ленту.ру. Вот они существуют до сих пор. Е. Альбац ― Спасибо. Очень интересно. Юля, а вот как вы думаете, почему Антон не стал миллионером? Вот я вчера сидела, просматривала и думала, он создал невероятно успешные проекты. На которых другие сделали миллионы. Почему он не сделал миллионы. Ю. Латынина ― Я тоже об этом думала, и тут нет Павла Дурова, с которым Антон очень дружил. Но я думаю, что Антон, конечно, видел в Павле Дурове молодую версию себя. Но не себя, а понятно, то, чем он не стал. Я могу это объяснить только тем, что его на самом деле интересовал контент гораздо больше, чем деньги. В этом смысле мы тоже с ним очень похожи. Потому что человек, который настолько сложно думает и настолько артистично думает и ему лень, вот когда думаешь о деньгах, тебя начинает одолевать дикая скука. Притом, что описывать способы, какими люди делают деньги наоборот дико интересно. Но насчет уж очень успешных проектов, я думаю, тут вы тоже не совсем правы. Это тоже беда русского Интернета, потому что на самом деле все эти проекты и Лента, и Газета и Ньюсруком не зарабатывают деньги. Они очень влиятельны, Газета и Лента более влиятельные… Е. Альбац ― Дёма, это так? И Лента не зарабатывает деньги? Д. Кудрявцев ― Лента, конечно, зарабатывает деньги. Но главное это не имеет значение. Ю. Латынина ― Это все-таки были, он менеджер был, все эти проекты создавались не под то, чтобы зарабатывать денег, большинство из них. И в этом, к сожалению, отличие русского Интернета от американского. Потому что это были компании с контентом, а не компании типа Амазона. Купи-продай. Д. Кудрявцев ― Юля не права, конечно. То есть она права глобально, но не права по отношению к Антону. Нет, Лента была продана за много миллионов долларов, Сити-лайн наш был продан за 26 миллионов долларов и так далее. Е. Альбац ― Ого. Д. Кудрявцев ― Поэтому это неважно абсолютно, на чем зарабатывается и зарабатывает ли вообще компания, если у нее есть стоимость и эта стоимость ликвидна. И продукты, которые делал, Газету.ру Усманов купил за 48 миллионов долларов. Что было понятно тогда еще. Поэтому нет. Антон отказывался от долей много лет. Е. Альбац ― Почему? Д.Кудрявцев: Никогда не врал, не совершал никаких подлостей в общественной жизни или дружеской Д. Кудрявцев ― Он говорил, что это набор обязательств и лояльности, которые проект тем самым будет от него требовать и к которым он никогда не готов. Он всегда при приходе на любую работу, а я нанимал Антона четыре раза, а видел, как нанимают Антона десятки раз, но ключевое требование у него состояло в том, что я должен в любой момент иметь возможность встать, уйти и забыть об этом. Это прямо он проговаривал. И он никогда не считал, что корпоративная лояльность что-либо значит, и сам понимал, что человек с такими убеждениями не может быть партнером в бизнесе. Потому что партнер это и в горе, и в радости. Это как бы делишь миллионы, а до этого кладешь всего себя. Антон клал всего себя без каких-либо денег, пока ему это было интересно. И переставал за два дня, когда переставало быть интересно. И поэтому он нигде не был партнером, он не имел опциона ни в Рамблере, как президентом которого он был. Важно понимать, не только директором, но и президентом. Он не имел доли в Сити-лайне, в Ленте.ру, в Газете.ру, в Бизнес-ФМ, который он создавал и так далее. Он не любил этот образ жизни. У него бывали большие деньги, измеряемые сотнями тысяч, они безусловным образом жгли ему руки. И он на них придумывал какие-то новые проекты, отправлялся в путешествие и конечно, нанимал избыточное количество людей для своих некоммерческих проектов. Будь то фонд какой-нибудь или персональные инвестиции в »Мохнатый сыр» свое агентство. И так далее. Он не любил хранить и приумножать деньги. Поэтому ему было всегда очень мало надо. Этим в каком-то смысле даже кичился возможно. Важно понимать, что у Антона был период в биографии, когда он работал на Илью Миткова, он уезжал из Израиля на 8 месяцев. И был частью молодого российского олигархического капитализма, он работал в команде Ильи, где люди ложились спать на миллионах долларов. Потому что не было еще ни банков, ни инфраструктуры, а вот первый русский бизнес заработал такие неимоверные деньги. Кончилось это расстрелом Ильи на улице 1905 года. Антон вернулся тогда в Израиль абсолютно черный. Я это прекрасно помню. И, в общем, вопросов как бы заработать денег больше никогда не задавал. Е. Альбац ― То есть для него персональная свобода была абсолютным приоритетом. Никаких флажков, ограничений, начальников. Д. Кудрявцев ― Это не так. Он был готов принимать не материальные ограничения. Он брал на себя ответственность за людей чудовищную иногда. Я шел к нему один раз, у него в гостях жил какой-то человек. И Антон не приходил вечерами домой, потому что уставал от других людей. И я говорю: почему он у тебя живет. Он говорит, что ну ему же больше некуда пойти, я не могу выставить человека. И так он себя вел с женщинами и так далее. Он был готов принять любое количество добровольно взятых на себя обязательств и тянуть их практически десятилетиями. Я знаю такие случаи и помогать, и платить, и ограничивать свою свободу чудовищно. Но  только у этого не должно было быть такого материального аспекта. Е. Альбац ― То есть просто описали какого-то цадика. Почти святого. Д. Кудрявцев ― Нет, он был совсем не святой. Он был чудовищный грешник. На пустом месте. Половину его грехов можно было не совершать. Но праведником при этом он абсолютно был. Так бывает, он был не святым праведником. Я об этом много думал. Потому что он всегда знал, что хорошо и что плохо, всегда знал, где он это нарушает. И всегда ценил помощь и доброту выше, чем правоту. Мы говорим про такого Антона, которого возможно не все люди знают. Потому что Антон при этом мог написать пост, что необходимо разбомбить Сирию и сжечь сирийских женщин и детей. Он провожал кубинский социализм словами «Мартышка сдохла» и так далее. Он никогда не был добреньким. Это очень важно понимать. Но, оскорбляя целый народ, он никогда не мог обидеться и оскорбить какого-то конкретного человека. Даже не то чтобы знакомого, а просто конкретного. Эта наша с вами, извините, Женя, история про то, что я ему руки не подам, кто говорит или делает гадости, она была Антону абсолютно незнакома. Он обнимался при встрече с любым человеком, с которым был знаком, смеялся и говорил «ну как там тебя, кровавый режим хорошо тебя кормит». И всякое такое. А если кровавый режим кормил человека плохо, то он за свой счет наливал. И всякое такое. Е. Альбац ― Да, поразительно. Мириам, что вы хотели бы добавить. М. Сехон ― Даже не знаю, что тут добавить. Я так заслушалась. Е. Альбац ― Я тоже подумала, Дём, почему я вас раньше обо всем не спросила. Когда он был живой. Д. Кудрявцев ― Когда был живой, зачем было спрашивать о нем. Он каждый день сам делал какие-то смешные прекрасные вещи. Вот я смотрел его последнюю трансляцию с митинга 12 июня. И это абсолютно одинаковая интонация, он идет по Москве, с ним здороваются люди, узнают, он рассказывает какие-то вещи, когда построен тот дом, мимо которого он проходит. И где сейчас и почему будут разгонять демонстрацию и никто, он проходит как со своей видеокамерой как масло, как нож через эту толпу и никто не в состоянии ему ничего сказать. И ровно с той же интонацией он идет по Венеции или по Праге. Мы были современниками удивительно невероятно прекрасного человека, который был не до конца безусловным образом реализован. Несмотря на то, как много он успел. Он не написал книжку об итальянском Возрождении, которую трижды начинал. Он не написал второй роман, а первый был такой детективный. Хотя собирался. Он не подал в суд на Цукерберга за использование фейсбука в политических целях. Он очень много чего не сделал. И время для такого прекрасного человека, который мог быть применен и общество для такого времени, безусловно, было неподходящим. И если я по этому поводу расстраивался, то Носик всегда смеялся. Его абсолютно устраивал мир, в котором он жил. Он был очень счастливый человек. И его жизнь лишилась случайно, ничего к этому не подталкивало. Тоже очень много говорят, что он любил выпить или часто грустил. Это все, во-первых, ему все это не мешало, он был рад испытывать любые эмоции. Это очень важно. Он любил эмоции как таковые. Я один раз пришел к нему домой, его бросила девушка. Это был 1995 год или 1996, и он отказывался выходить на улицу, еще что-то, я произносил какие-то простые мотивирующие тексты. Он посмотрел на меня и говорит: «Ну почему ты так со мной ведешь себя как будто я человек, который не может умереть от любви». И я так что-то сказал. Он говорит: «Нет, я могу умереть от любви, но может быть не в этот раз». Мы встали и пошли гулять по городу. Он был такой. Е. Альбац ― А что для него было сейчас самым важным. Дёма. Вы говорите, что ничто не подталкивало. Антон часто был в состоянии отчаяния. От того, что происходило внутри страны. Ю. Латынина ― Это видно по его последним постам. Они были на самом деле очень отчаянные. Е. Альбац ― Причем я помню Антона, который всегда успокаивал и говорил: «Женя, прекратите. Никогда ничего не закроют, ничего не сделают. Тут открыли, там закрыли». Вот так всегда Антон говорил. И вдруг в какой-то момент он понял, что да, тот кошмар, который мы переживали в Советском Союзе, он начал возвращаться. И действительно кажется, что последнее время он находился в очень отчаянном состоянии. М. Сехон ― Мы виделись с ним за три дня до этой истории. Он был очень бодр, очень быстр как всегда. И мы же с ним тоже на митингах всегда встречались и еще как-то. И мне бесполезно об этом говорить, я только его слушаю в основном. Но он все равно очень по-философски об этом говорил. То есть не было такого: о, да, мы в такой жопе… Ю. Латынина ― Нет, я имею в виду именно такое антологическое отчаяние. То есть вот я действительно, мы тут обсуждали, за день до смерти с ним говорила, он был очень веселый. И очень веселый и лично был веселый. Но антологическое отчаяние в постах его просто можно было видеть невооруженным глазом. Они стали принципиально другими. Он всегда раньше прикалывался, то теперь я даже с некоторым страхом смотрела и думала, что мне в своих передачах следует от подобного удерживаться. Потому что когда начинается такая высокая нота, то ирония доходит глубже. И вот я видела, что он просто бьется. Лично да, смеялся. Е. Альбац ― Ну что же, мы должны уходить из эфира. Спасибо всем, кто был с нами. Спасибо Демьяну Кудрявцеву, Юлии Латыниной, Мириам Сехон. Мы сегодня вспоминали Антона Носика. Который завтра будет похоронен на Востряковском кладбище. Всего доброго, до свидания.

Ссылка на источник