<
Андрей Бильжо — Персонально ваш — Эхо Москвы, 27.07.2017
Опубликовано в рубрике: Новости Москвы

 А.Позняков ― 15 часов 6 минут, уже даже почти 7 минут в российской столице. Инесса Землер, Андрей Позняков и персонально ваш и наш художник-карикатурист Андрей Бильжо. Здравствуйте. А.Бильжо ― Здравствуйте. И.Землер ― Здравствуйте, Андрей Георгиевич. Ну, вот, кого или чего вы сейчас прям хотите изобразить в виде карикатуры? А.Бильжо ― Вы поставили меня в тупик. Потому что, ну, страна предлагает всё время такие карикатурные темы, что даже не знаешь, что и нарисовать. У меня, знаете, последняя карикатура была «Завтрак на траве» Эдуарда Мане. Помните, там 2 мужчины одеты и дама обнаженная, и корзина с едой там, с вином? И вот этот мужчина, который с бородой и в одежде, говорит: «Ну вот и ОМОН подсасывается. Сейчас позавтракаем на траве». Это как раз к вопросу о цензуре, на самом деле. Потому что, по идее, сегодня надо было бы обязательно… Ну и тогда, кстати, эта картина вызвала на Парижском салоне много разных разговоров. Но вообще, по идее, даму надо одеть, конечно. Ну, или раздеть мужчин, конечно. Что-то одно из двух. И.Землер ― Ну, во Франции да, это вариант тоже. А.Позняков ― Понятно, почему это происходило во Франции в те годы. Не понятно, почему у нас сейчас так стремятся одеть даму, и почему вдруг сейчас в XXI веке, в 2017 году начинают вновь говорить о том, как нужна не просто какая-то идея, идеология, аккуратность, а именно цензура. Вот, Владимир Мережко, режиссер, Николай Цискаридзе прямо говорят, что им не хватает этого. А.Бильжо ― Вот это удивительно. Если мы возьмем даже историю искусств советского периода и вспомним художника Дейнеку, например, да? Голых мальчиков с голыми попами. Это вообще кошмар-кошмар. И.Землер ― Конечно. Да еще говорят, что они будущие летчики. А.Бильжо ― Нам не нужны такие летчики вообще с такой ориентацией. Понимаете, в чем дело? Я не знаю, вот, видимо, цензура помогает художнику (я сейчас серьезно вполне говорю), видимо, цензура помогает художнику, загоняет его в какие-то рамки и помогает ему творить. Потому что если художнику сказать, что ты абсолютно свободен, то только настоящий художник, который, действительно, творец, он будет что-то создавать, понимаете? А вот для среднего художника ему нужны какие-то рамки, его должен кто-то обязательно контролировать. Он не может без начальника. Цензура – это же начальник, да? Из кого будет состоять эта комиссия, которая будет принимать спектакль? Из кого будет состоять эта комиссия, которая будет принимать балет или фильм? А для меня это очень актуально, потому что мой сын – режиссер, понимаете? И он снял полнометражный фильм, который получил премии, и я выступил там спонсором, потому что мы не совались в Министерство культуры. Не совались туда. И.Землер ― Ровно для того, чтобы не выслушивать его рекомендации. А.Бильжо ― Ровно для того, чтобы не выслушивать эти рекомендации. Понимаете? И вот это вот навязывание… Меня удивил Виктор Иванович, честно говоря, Мережко, потому что, ну, он, казалось мне, человек достаточно гибкий, прошедший суровую школу советской цензуры и так далее. Ну, что ратовать за цензуру? Говорят, что мы не дадим вам деньги на этот фильм (ну, читай спектакль, там не знаю, произведение искусства) из бюджета, потому что это не соответствует нашим представлениям о прекрасном, о патриотизме и так далее. А.Позняков ― Но кто платит, тот заказывает музыку. Нет? А.Бильжо ― Да. Но, ведь, это деньги из бюджета, которые и вы дали туда. И я. Мне не нравится то, что нравится большинству, например, и мне подобным. Но там тоже мои деньги. Тогда сделайте спектакль для меня (ну, типа, для меня, да?), для людей, которые по-другому относятся к искусству, которые хотят видеть нечто другое, да? Снимите для меня. Там в этом бюджете мои деньги то же самое. А. Бильжо: Страна предлагает всё время такие карикатурные темы, что даже не знаешь, что и нарисовать И.Землер ― Ну вот смотрите, они говорят, есть цензура, которая советская, которая все эти худсоветы, всё это такое. Это, конечно, нельзя. А есть цензура, вот, она нравственная: надо понимать, что красиво, на самом деле, а что не красиво. Это они определяют, что красиво, а что не красиво. Есть ли разница между цензурой и цензурой? А.Бильжо ― Это игра слов. Это чистая игра слов, это жонглирование словами, потому что, на самом деле, что значит «красиво»? Вот, Мединскому нравится это, и он говорит «Это красиво». А мне это не нравится. И еще 10-ти человекам или 100 человекам, или в нашей многомиллионной стране еще одному миллиону это не нравится, понимаете? Что значит «красиво»? Давайте прикроем грудь в фильме «Матильда», да? Давайте немножечко прикроем грудь. Ну, давайте наденем трусы банально, да? Давайте войдем в Итальянский дворик и наденем трусы на Давида Леонардо да Винчи. Давайте. Тем более одно яичко ниже другого, и для мальчиков, которые приходили туда в школе, это было такой психотерапией, таким откровением, что, оказывается, всё нормально, с нами всё нормально, так бывает. Это чистой воды ханжество, понимаете? Художник любой в широком смысле имеет право творить так, как он считает нужным. Зритель в широком смысле, публика – она голосует за него: она смотрит эти картины или не смотрит эти картины, кинокартины, спектакли. Пожалуйста, «18+» уже существует. Сделайте «22+». Сделайте книги, где ненормативная лексика, запаянными в целлофан, нет вопросов. Всё целомудренно. Не читайте эти книги. Не ходите, если вы… Если вы настолько ранимы и ваши чувства подвержены легкому оскорблению, не ходите. Не ходите на этот спектакль, ну, ради бога. Вас же не тянут туда за руку. И.Землер ― Смотрите, вот, кино, театр, выставка – это то, куда я сама принимаю решение идти, заплатить деньги, осознанно, да? Но есть такие сферы как телевидение, интернет, которые, собственно, занимают практически всё предоставленное им пространство как газ, да? Вот там нужно какое-то регулирование отдельное? А.Бильжо ― Ну, какое-то регулирование, я думаю, что нужно, все-таки, в интернете. Это касается обычных вещей, но существует… Я не знаток Уголовного кодекса и юриспруденции, но существуют какие-то понятия, да? Пропаганда насилия, кровь, порнография и так далее, и так далее. Здесь, мне кажется, должна быть какая-то регуляция. Цензурой я бы не назвал. Это должно быть в рамках. Если ты нарушаешь закон, если ты нарушаешь Уголовный кодекс в любой области (будь то интернет, кино или, там, театр), то тогда ты отвечаешь по закону, по этому закону. Но никакая не цензура. Никакие представления о том, что… Вы знаете, мне кажется, это не очень красиво. Мне кажется, это немножко безнравственно. Вот, она здесь идет вот так вот, и у нее платье так, вот, расходится и там видно трусы. Мне кажется, это безнравственно. Это безнравственно. Давайте наденем на нее брюки. А.Позняков ― А что, в искусстве, ну, помимо нарушения закона, всё допустимо? А.Бильжо ― Да. Я считаю, что в искусстве допустимо всё. Мне, знаете, часто задавали вопрос, про всё ли можно рисовать карикатуры? Рисовать карикатуры можно про всё, абсолютно про всё. Но! Важно, как ты их рисуешь, кому ты их показываешь. Это какая-то внутренняя должна быть граница внутри художника, понимаете? Существует такое понятие как черный юмор. Например, ты рисуешь картинки про людей с ограниченными возможностями, ну, про людей без ног, скажем. Есть такая огромная тема в мировой карикатуре, но ты подонок и подлец, если ты эту выставку устраиваешь в Доме инвалидов. Понимаете? А.Позняков ― А какой-нибудь аналог прокатного удостоверения таким выставкам или таким фильмам можно выдавать? Государство должно как-то в этом быть задействовано? Имеет право государство подобные вещи, как бы, поощрять? А.Бильжо ― Мы сейчас говорим про выставки и спектакли. Если вам не нравится, не ходите. А.Позняков ― Есть же аналоги в кино. А.Бильжо ― Не ходите на этот фильм. Ну, не ходите на этот фильм. А.Позняков ― А государству как быть? Государству можно давать прокатное удостоверение таким фильмам? Или государству лучше посторониться? А.Бильжо ― Я думаю, что государство должно посторониться. А.Позняков ― То есть получается, «Матильде» в таком случае лучше не выдавать прокатное удостоверение – пусть они сами? А.Бильжо ― Ну, тогда можно дойти до абсурда, понимаете? Если в »Матильде» некоего депутата или цензора взволновала и раздражает обнаженная грудь, то тогда в другом месте будет раздражать большая или маленькая попа, понимаете? Или небритое лицо человека. Он скажет: «Председатель колхоза, депутат Государственной Думы не может ходить на заседания Государственной Думы с недельной щетиной. Не может. Он должен быть всегда гладко выбрит». Понимаете? Ну, можно дойти до абсурда, потому что вот это вот оскорбление чувств… Все дико оскорбляются. Ну, это неправда, это, на самом деле, я вижу в этом лукавство, ханжество и вранье. Потому что когда ты ходишь по улице, ты встречаешь огромное количество людей дико симпатичных. Понимаете? Они улыбаются тебе, они с тобой разговаривают, они задают вопросы, ты с ними спокойно совершенно говоришь на одном языке. Где все эти агрессивные люди? Я не видел… Вот, я живу недалеко от вас здесь, на Новом Арбате. Я встречаю людей, они сидят в кафе, симпатичные молодые люди. И.Землер ― А потом оказывается, что это те же самые люди, которые оскорбились на какое-то там высказывание, на какую-то картинку и пожаловались в Генпрокуратуру. А.Бильжо ― Или с нами заигрывают и говорят, что они оскорбились. Или зовут, подзывают (я пальцем так делаю сейчас), подзывают и говорят: «Вась, с завтрашнего дня ты оскорбился этими кадрами из этого фильма. Ты понял?» А.Позняков ― Ну, как-то вы Васю недооцениваете. Вася же может и сам оскорбиться без указки сверху. У людей же свое же мнение бывает. И они, действительно, очень обидчивы, правда. Их очень задевает известная работа с Рональдом Макдональдом, на котором распят ребенок. Она же тоже много кого оскорбит. Значит ли это, что эту работу можно показывать по федеральному телевидению или нельзя? Где-то фильтры ж должны какие-то стоять? Или не нужно ничего такого? А.Бильжо ― Вот смотрите, я часто бываю в Венеции, и вот сейчас там происходит Биеннале современного искусства. Биеннале современного искусства происходит на разных совершенно площадках. Там есть специальные павильоны разных стран мира, а есть площадки, которые сдают Палаццо и так далее. Но и церкви католические отдают свои площадки под современное искусство. Вы приходите в церковь, и почему-то никто не оскорбляется. Вы приходите в церковь, где висят картины Тициана, где висит картина Тинторетто «Тайная вечеря», а в центре стоит объект современного искусства. Ничего страшного. А. Бильжо: Мне не нравится то, что нравится большинству А.Позняков ― А он (объект современного искусства) про религию или про что-то другое? А.Бильжо ― Скажите мне, Андрей, а может ли быть так, что жители одной страны (христиане) менее обидчивы, чем жители другой страны и тоже христиане? Что, православные более обидчивы? А.Позняков ― Ну, я не знаю, связано ли это с православием или католичеством. Я бы здесь, вы знаете, больше по социологическим каким-то аспектам прошелся, по уровню жизни и прочим, и прочим, и прочим вещам. Но вот мы живем в России, у нас очень почему-то обидчивые оказываются, уж не знаю, люди у власти. А как быть художнику в такой ситуации? А.Бильжо ― Или это спекуляции с этой обидчивостью? Или с нами заигрывают, нас обманывают, спекулируют этим? Не кажется так? А.Позняков ― Но в любом случае кто-то смог этим воспользоваться, достаточно сильной темой, чтобы пролоббировать свои интересы. А.Бильжо ― То есть в огромной многомиллионной стране обиделся один человек, условно говоря, Вася или пускай не Вася, пускай Андрей. Вот, Андрей обиделся, и тогда мы должны закрыть этот спектакль, снять эту выставку из-за того, что Андрей обиделся? И.Землер ― Но у нас уже так делали. А.Бильжо ― У нас так внимательно относятся к чувствам одного единственного Андрея? У нас так любят, так внимательно относятся к людям? К детям? Тогда почему у нас такое количество детских домов? Почему у нас в таком состоянии находятся больницы детские, например, Морозовская? Вот, недавно я видел фотографию Морозовской больницы в Facebook. Почему? А.Позняков ― Но зачем же вы смешиваете? Морозовская больница – это совершенно другая история. И то, как у нас работают в больницах, то, как это всё финансируется, это большая, конечно, проблема. Но она не имеет никакого отношения, простите, к фильму «Матильда», например, который оскорбляет, я думаю, не одного человека. А.Бильжо ― Я сейчас говорю об обидчивости вообще. Чувствительности, да? Есть такое понятие «сензитивность». О чувствительности вообще. Если мы такие чувствительные и если мы так легко оскорбляемся, то почему мы не оскорбляемся и мы не так чувствительны в каких-то других вещах, более серьезных? А.Позняков ― Оскорбляемся. Может быть, просто делать ничего не можем? А.Бильжо ― Ничего не можем сделать? А.Позняков ― Не знаю. Вы можете что-то сделать с больницами? И Вася, который оскорбился, или Андрей, который оскорбился в связи с каким-то фильмом, какой-то картиной, он может что-то сделать для Морозовской больницы? А.Бильжо ― Я могу. То, что я могу, я делаю. Вот, Благотворительный фонд «Линия жизни», где я член Попечительского совета и которому больше десяти лет, мы спасли почти 8 тысяч детей. Мы делаем. Мы делаем, мы обучаем хирургов. Мы делаем. Мы не оскорбляемся, а мы делаем реальные вещи. А.Позняков ― Ну вот, видите? А кто-то просто оскорбляется и таких вещей не делает или не может делать. А как быть художнику, творцу, там я не знаю? Себя люди по-разному идентифицируют в искусстве, в современном искусстве. Вот, как ему быть? Он молодой, он не Алексей Учитель. Алексей Учитель – известный, он может достаточно жестко говорить с людьми, которые его критикуют. А, вот, человек начинает. Ему нужно вписываться в эту конформистскую картину, чтобы никого не оскорбить, потому что он видит, что все оскорбляются. Или ему нужно, может быть, даже пожертвовав своим призванием, своим занятием будущим, жить в нищете? Как быть? А.Бильжо ― Вот сейчас вы затронули одну из самых важных, мне кажется, сторон этой темы, и очень серьезную – это внутренний цензор, который может поселиться в молодом художнике, и он сам себя будет цензурировать, и он не будет снимать, потому что ему не дадут на это деньги. Он тогда становится проституткой. Он не будет делать то, что он хочет делать, то, что он считает нужным, и говорить о том, о чем он считает нужным. А он будет стараться угодить. Вот это, мне кажется, ужасно и это растлевает, и это, на самом деле, убивает искусство на самом деле. И.Землер ― А может ли человек вот с этим внутренним цензором стать хорошим художником, хорошим деятелем искусства, но в своих, вот, внутренне ограниченных рамках? А.Бильжо ― Да, наверное, может. В своих внутренних ограниченных… Он может снимать, условно там, не трогать какие-то скользкие темы, а будет снимать, вот… И.Землер ― Фильм про бабочек. А.Бильжо ― Да, да, документальный. И.Землер ― И делать это гениально. А.Бильжо ― Да, и делать это гениально, да. А.Позняков ― А вы можете что-нибудь посоветовать этим людям, которые сейчас не знают, как быть? Они страшно мучаются… А.Бильжо ― Не могу посоветовать. У меня такие же проблемы, и мучается мой сын, который снял много короткого метра, снял полный метр, получил премии. Сейчас у него новый проект, сейчас он поехал в Китай его представлять и будем искать деньги на новый проект. Ничего не могу сказать. Он не хочет снимать коммерческое кино, чтобы зарабатывать. Он не хочет прогибаться. И он работает как вол, но он ничего не может сделать. И это, на самом деле, серьезная очень тема, и очень драматичная тема для молодых художников и их родителей. А.Позняков ― А это, кстати, не вечная проблема, как угодить заказчику? Потому что та же самая Сикстинская капелла, например. Вот, умудриться вписать туда какие-то не очень канонические элементы, это надо суметь. А.Бильжо ― Я слышал, кто-то из известных довольно людей говорил… А! Андрей Сергеевич Кончаловский, да, замечательный. Андрей Сергеевич Кончаловский говорил, что заказчики контролировали художников. Они давали деньги художникам, да. Но если художник уже завоевал свое имя, такое как Тинторетто или Тициан, никто к нему не лез. А. Бильжо: Художник любой в широком смысле имеет право творить так, как он считает нужным Например, Веронезе написал Тайную вечерю, а потом его вызвали в Рим и сказали: «Какая же Тайная вечеря? Там бог знает что у вас происходит». Он говорит: «Ну, тогда давайте назовем это «Вечер у Левия». Всё, тема была закрыта. А так ему грозила инквизиция. Да, он прогнулся, он переименовал название. Но картина висит в Академии художеств в Венеции и является одним из шедевров мировой живописи. И.Землер ― То есть не под первоначальным названием. А.Бильжо ― Да. Поэтому… Контролировали, давали деньги, но не контролировали так, что «Знаешь, что-то вот эта фигура – сдвинь ее, пожалуйста, правее, Рафаэль. Пожалуйста, немножко правее. А вот эту вот левее (мне что-то не очень нравится). И потом вот этот синий цвет поменяй, пожалуйста, на красный». А.Позняков ― А лучше на золотой. А.Бильжо ― А лучше на золотой, да. Ну, если деньги есть, то Рафаэль мог взять и купить краску золотую. А.Позняков ― Может быть, у вас есть какие-то предположения, что можно сделать, чтобы придирчивость такого заказчика государственного у нас уменьшить? Это же, ведь, вопрос общества, которое это всё приемлет. А.Бильжо ― Ну да. Общество должно развиваться, у общества должно появляться чувство вкуса, художник должен идти на какие-то мелкие, но не глобальные компромиссы. В чем-то он может прогибаться. Вы знаете, когда-то в лучшие времена у меня довольно много было заказчиков, когда я делал всевозможные календари, там, книги и так далее, и так далее. Приходили заказчики и говорили: «А, вот, не могли бы вы вместо этой картинки… Вот, я придумал вот такую картинку. Я придумал, а вы ее нарисуйте. Но вы оставите свою фамилию, деньги мы вам заплатим как обещали, только, вот, нарисуйте картинку, которую я придумал». И.Землер ― «По нашему сюжету». А.Бильжо ― Да, да. Я говорил: «Забирайте свои вещи и идите, и рисуйте сами». Я отказывался от такой работы. А.Позняков ― Вы могли себе позволить, слава богу. А.Бильжо ― А вы знаете, как жалко было иногда? Потому что это мой заработок. И.Землер ― Тоже вопрос выбора. А.Бильжо ― Но тогда я оставался перед собой… Кажется, карикатура – ерунда. Но перед собой я оставался совершенно чистым. И.Землер ― Да. К сожалению, не каждый может позволить себе такой выбор. А.Бильжо ― Да. Ну, я же сказал, что это драма для молодого художника и драма для его родителей. А.Позняков ― Будем смотреть на драмы у больших людей, как они это решают. Может быть, кому-то это что-то и подскажет. Давайте обратимся к такой, вот… Не знаю, это международная, не международная? Это называется «Дела у наших соседей». У нас очень следят за тем, что происходит у соседей на Украине, и особенно возбуждает наши официальные федеральные медиа судьба Михаила Саакашвили. Очень много информации. Сегодня скандал разгорелся. Бывшего президента Грузии, бывшего губернатора Одессы, у которого осталось одно гражданство украинское, этого гражданства как будто бы лишили. Он утверждает, что это незаконно. Чего в этом больше, шоу или какой-то реальной политики, реальной личной трагедии? А.Бильжо ― Ну, я могу… Я телевизор не смотрю совсем и не смотрю никакие шоу давным-давно. А то, что я нашел в интернете и послушал Саакашвили… Вообще должен сказать, чем, наверное, разозлю часть аудитории, Мишико Саакашвили мне симпатичен. Он мне симпатичен тем, что это не равнодушный человек, что это человек очень энергичный и это человек, который реально… Я был в Тбилиси, и реально боролся с коррупцией там. Что здесь произошло? Я не думаю, что это шоу. Я думаю, что это неприглядный и не очень хороший поступок президента Украины господина Порошенко. А.Позняков ― Но потеря большая получается для страны. А.Бильжо ― Какая? А.Позняков ― Потеря. Если Саакашвили не будет больше гражданином Украины, будет большая потеря для Украины. А.Бильжо ― А вы знаете, я посмотрел, он так бодро заявил, находясь в Америке правда, что он обязательно вернется на Украину и добьется своего. А.Позняков ― А. Убедил вас, получается, своей уверенностью. А.Бильжо ― Посмотрю. Посмотрю. Во всяком случае, он… Ну, он мощный дядька, на самом деле. Мощный дядька. И.Землер ― На этом мы прервемся на несколько минут на новости и рекламу, а потом вернемся и продолжим этот разговор. НОВОСТИ А.Позняков: 15 ―35 в Москве, Инесса Землер, Андрей Позняков и персонально ваш Андрей Бильжо. И.Землер ― Андрей Георгиевич, мы когда начали говорить о фигуре Михаила Саакашвили, которого лишили, вроде как, украинского гражданства, вы такую ремарку сделали, что вы пойдете против мнения большинства и вам Саакашвили, в общем-то, симпатичен. Но я бы сказала, что для нашей аудитории это не такое уж ощутимое большинство. Но мы знаем аудиторию, где, действительно, ваша ремарка была бы более чем уместна. А. Бильжо: В искусстве допустимо всё Но для той же самой аудитории президент Украины Порошенко, который, собственно, и подписал указ о лишении Саакашвили гражданства, тоже фигура не самая симпатичная, прямо скажем. В какой психологической ситуации сейчас оказываются те люди, которые должны прокомментировать как-то вот эту ситуацию? Порошенко лишил гражданства Саакашвили. А.Бильжо ― Очень сложно. Очень. Это нужно раздвоиться, потому что есть люди, которым не нравится Саакашвили и всегда вспоминают, как он жует галстук. Всегда меня спрашивали сколько уже лет, почему он жует галстук, он сумасшедший и так далее, и так далее. А другой части не симпатичен Порошенко. Да пускай они сами разбираются между собой. Чего мы будем сейчас голову ломать на эту тему? И.Землер ― В смысле, та часть, которая?.. А.Бильжо ― Та часть. Пускай они между собой, кто за Саакашвили, кто за Порошенко. И.Землер ― В этой непростой ситуации. А.Бильжо ― В этой непростой ситуации, да. Вот, давайте посмотрим, вернется ли Мишико Саакашвили из Америки на Украину? Вот, в этом есть некая интрига. Он сказал, он записал ролик очень эмоциональный, что он будет добиваться возвращения. Мне кажется, что Порошенко немножко побаивается его популярности, его харизмы, потому что если мы говорим о харизме, то, конечно, Саакашвили – фигура харизматичная, безусловно. Порошенко здесь проигрывает. Но смотрите, какая команда там, какие яркие личности. Надя Савченко, Саакашвили. Порошенко страшновато. И.Землер ― Да и Тимошенко, в общем-то, не самая (НЕРАЗБОРЧИВО) личность. А.Бильжо ― И Тимошенко с косой, да. С косой вокруг головы тоже, да. А.Позняков ― Ну, у Порошенко рейтинг-то совсем не такой хороший, чтобы говорить о серьезных надеждах на победу. А.Бильжо ― А, может быть, он поэтому лишил? А.Позняков ― А думаете, он всех будет убирать сейчас? А.Бильжо ― Сейчас всех лишит. Он лишит всех украинского гражданства и останется единственным гражданином Украины. А.Позняков ― Это будет прекрасным исходом. И.Землер ― И президентом страны. А.Бильжо ― И президентом страны. А.Позняков ― Президентом себя. Давайте обратимся к такой серьезной и трагической истории. Московские квартиры двух жителей психоневрологического интерната №30 по данным портала «Медуза» передавали людям, которые связаны с бывшим директором интерната, депутатом Мосгордумы Алексеем Мишиным. «Медуза» не так давно опубликовала очень большой материал о том, как чиновники вообще наживаются на подопечных психоневрологических интернатов. Насколько убедительной выглядит эта история? Насколько она вписывается в ваши представления о том, как работают сейчас психоневрологические интернаты? А.Бильжо ― Да ужасная история, на самом деле, отвратительная. И я смотрел, там юристы некоторые пишут, что не к чему придраться и так далее. Конечно, это использование служебного положения. Он был директором этого интерната, он психиатр, врач-психиатр, он кандидат медицинских наук. Этот парень закончил медицинский институт и руководил этим психоневрологическим интернатом. У него всё под контролем. Это использование служебного положения. Вы знаете, в моей жизни была такая история, когда я выступал в роли адвоката. А.Позняков ― Даже так? А.Бильжо ― Да. Я сейчас скажу, что это была за история. Моего приятеля хотели лишить дееспособности члены его семьи, и в психиатрической больнице, к которой я имел отношение, поставили ему диагноз «шизофрения». И я увидел в этом вопиющую, чудовищную несправедливость. Я сказал, что адвоката нанимать не будем, потому что я выслушаю, что скажет врач, я задам ему вопросы (этому врачу). И.Землер ― В суде? А.Бильжо ― В суде. Я был в суде. И пускай врач ответит мне на вопросы, где она увидела здесь шизофрению. И я пошел в суд, я был в роли адвоката, и разгромил этого психиатра в пух и прах, потому что кандидатская моя по юношеской шизофрении, и эту тему я знал и знаю не хуже этого доктора, а лучше во много раз. Вот. И мы отстояли его права. Потому что лишить человека дееспособности – это значит лишить его всего, на самом деле. И.Землер ― Абсолютно. А.Бильжо ― И оказаться в психоневрологическом диспансере – это значит… Я не знаю, что может быть вообще страшнее этого. Тюрьма не так страшна, я так представляю себе, потому что это полное бесправие, абсолютное бесправие и это никогда до конца жизни ты не выйдешь никуда. И вторая история у меня была, когда я воспользовался каким-то телефонным правом через знакомых психиатров. Я разговаривал с главным психиатром одной больницы, где лежала девушка, которую собирались отправить в психоневрологический интернат. И я понимал, что это конец. Я с ней разговаривал по телефону. Да, там были какие-то незначительные нарушения, но это не житель интерната. Не житель. В интернате находятся, ну, по-настоящему тяжелобольные люди, которые с трудом себя обслуживают и так далее. Вот. Ее лишил дееспособности ее отец. Он женился на другой женщине, мама умерла и отобрал у нее квартиру. Это чудовищное бесправие. И я, вот, пользуясь тем, что я около микрофона, я призываю всех, кто к этому имеет какое-то отношение, защитить этих людей, потому что, ну, более чудовищной несправедливости трудно себе придумать. А. Бильжо: Мишико Саакашвили мне симпатичен. Он мне симпатичен тем, что это не равнодушный человек И вы знаете, такие истории были в 90-х. И я знаю и знал врачей, потому что часть из них уже не живет на этой земле сейчас, но я знал врачей, которые спасали душевнобольных, помогали им, защищали их от тех, кто собирал на них всякие данные и так далее, и так далее. Но это были просто бандиты. А этот человек, этот депутат – я его ни в чем не обвиняю, потому что не дай бог. Но то, что он воспользовался своим правом, нарушил, ну, не хочу говорить громких слов «клятву Гиппократа»… Просто психиатр не может так поступить. Это, на мой взгляд, совершенно очевидно. И.Землер ― Но похожие истории уже не касаются имущества, но имеют место в политических процессах, которые идут прямо сейчас. Вот, по Болотному делу несколько человек признали недееспособными и отправили на принудительное лечение. Адвокаты, правозащитники в один голос кричат, что это безобразие, потому что, будучи осужденным и приговоренным к какому-то сроку, человек выходит из тюрьмы и обретает обратно все свои права. Принудительное лечение не имеет срока, насколько я понимаю. А.Бильжо ― Нет. Но нам удалось тогда… Помните такую фамилию Косенко, да? И я всячески выступал и довыступался до того, что меня вызвали на этическую комиссию психиатры. И это было так глупо с их стороны. Собрались серьезные дядьки, профессора и академики. Это было в кабинете главного врача больницы Алексеевской (бывшей Кащенко). И я пошел туда… Собственно, я мог не ходить совсем, потому что я… Ну, во-первых, я пенсионер, во-вторых, я уже не… И.Землер ― Не являетесь практикующим психиатром. А.Бильжо ― Но я пошел, потому что мне было интересно. Интересно. Меня вызвали. Что-то же они мне должны были сказать. И вы представляете, мнение ученых в прямом смысле разошлось ровно 50 на 50 в отношении Косенко. И, все-таки, его положили тогда в психиатрическую больницу, и через месяца 2 или 3 его отпустили. А.Позняков ― То есть, на самом деле, иногда это и лучший исход? А.Бильжо ― Да. И.Землер ― Это не гарантированно лучший. А.Бильжо ― Очень мощный был резонанс. И очень многое зависит от чистоплотности… Понимаете, человеческий фактор – это важнейшая штука. Вот, врачей много, среди них есть хорошие врачи, плохие врачи, но среди них есть хорошие люди и плохие люди. А есть просто подонки. Так же, как среди инженеров, радиоведущих, если хотите, телеведущих. И поэтому очень важно, кто твой лечащий врач, кто главный врач этого интерната. Это очень важно. И, по-моему, тогда… Я разговаривал по телефону с лечащим врачом тогда Косенко. я позвонил по телефону и сказал… Ну, я представился. «Я понимаю, что вы не имеете права и не ответите мне ни на один вопрос. Но мне хотелось бы знать, все-таки, какие-то перспективы есть?» И доктор поздоровался со мной, сказала, что, конечно, Андрей, я не отвечу ни на один ваш вопрос. А потом она так, нежно-нежно, не зло засмеялась и сказала: «Всё будет хорошо». И я понял, что это нормальный человек. И.Землер ― Ну да. А.Позняков ― Скажите, пожалуйста, а насколько много в психоневрологических интернатах людей, которые должны там находиться? А.Бильжо ― Которые должны там находиться? А.Позняков ― Которые не должны. А.Бильжо ― Я думаю, что вообще, по идее… Мне трудно говорить на эту тему, так как я не практикующий доктор, да? Но вообще, по идее, должна быть создана психиатрическая комиссия, куда должны войти известные психиатры на сегодняшний день. И их не так много (психоневрологических диспансеров) в разных регионах. И они должны в течение какого-то времени взять на себя обязательства и провести освидетельствование тех больных, которые там находятся. Безусловно. Это должно быть сделано, потому что это забытые люди. Если мы посмотрим по статистике, что происходит в домах престарелых… Вот, помните, сколько их сгорело, этих домов престарелых? Каждый год сгорает по одному, по 2, по 3, по 4, а то и по 5 домов престарелых и психоневрологических интернатов. Это кошмар! Они все в жутком строительном состоянии, да? В ужасающем. И там люди просто, ну, влачат какой-то… Это даже они не живут там. И.Землер ― Доживают. А.Бильжо ― Да. А.Позняков ― А если бы… А.Бильжо ― Они существуют там. Потому что даже если, насколько мы знаем, даже если в тюрьме или в лагере существуют какие-то там жестокие режимы и так далее, но какие-то существуют, все-таки, надежды, какие-то связи и так далее, и так далее, то здесь не существует ничего. И.Землер ― Но в тюрьме даже при пожизненном заключении есть надежда на какое-то помилование или условно-досрочное освобождение. А.Позняков ― Но здесь есть надежда на помилование со стороны главврача, получается. А.Бильжо ― Нет. Какое? Мы не говорим о помиловании, мы говорим о душевнобольных. Либо есть надежда… А если у человека ремиссия? То есть у него светлый промежуток. Почему он должен находиться там? Его лишили всего абсолютно. А.Позняков ― А главврач его не может выпустить на время ремиссии? И.Землер ― А куда? А.Бильжо ― Куда? Если у него отобрали квартиру, его не выпустят. С кем он там будет жить? Если у него есть мама, папа или там бывшая жена и так далее, какой-то должен быть опекун. Но опекун должен быть… Вот, в данном случае Мишин взял опекунство над этими людьми, но квартиры у них исчезли. А.Позняков ― Тогда получается, ничего сделать нельзя? Даже если волонтеры узнают о какой-то похожей истории, обращаться некуда? А.Бильжо ― Мне кажется, кроме комиссии, которая должна выявить те случаи, когда больной не обязан там находиться, какие-то послабления режима должны быть, узнать, какие социальные связи у него остались на большой земле, скажем так, вне стен психиатрической больницы. Это первое. И второе, надо посмотреть, в каком состоянии находятся эти психоневрологические интернаты. А. Бильжо: Саакашвили – фигура харизматичная, безусловно. Порошенко здесь проигрывает Потому что я подозреваю, что лечения как такового там не происходит – там просто человек существует и всё. Там в отделении врач может даже не появляться вообще. И.Землер ― То есть его там, извините меня за это слово, хранят? А.Бильжо ― Ну, в общем, да. В общем, да. А.Позняков ― А давайте обратимся к истории с уклонистами. У нас всячески уже достаточно давно сражаются с людьми, которые не только уклоняются от армии, но и были привлечены к ответственности за это. И был сначала закон, который запрещал пожизненно занимать государственные должности, сейчас его по требованию Конституционного суда уточнили и в течение 10 лет после правонарушения нельзя занимать должности. А это вообще справедливо как-то ущемлять тех, кто не исполняет свой гражданский долг? А.Бильжо ― Думаю, что несправедливо. Думаю, что несправедливо, потому что… Служишь ты в армии или не служишь ты в армии, ты после армии или по каким-то причинам ты не пошел в армию, почему ты не имеешь права работать там, где ты хочешь и можешь? И.Землер ― А я вам скажу, почему. Потому что ты, уклонившись от армии без каких-то, действительно, серьезных причин, нарушил Конституцию. Вот, нарушил Конституцию – куда тебе лезть на госслужбу-то? А.Бильжо ― А с другой стороны, вы знаете, Инесса, мне кажется (вот, я сейчас подумал), что у нас 90% госслужащих – они все уже с погонами. И даже если мы не видим… Они все с погонами. Даже те, погон чьих мы не видим. Вот смотрите, Владимир Вольфович Жириновский, по-моему, генерал. И.Землер ― Ну, слово «полковник» точно фигурировало в его биографии. А.Бильжо ― Ну, полковник, да. Поэтому… Ну, куда ни глянь. А женщины тоже, по-моему. Вот, Яровая, наверное, тоже генерал. И.Землер ― Она прокурор бывший. А.Бильжо ― А, ну вот. Смотрите, все, практически все военные. И.Землер ― Но с другой стороны, здесь это скорее направлено… А.Бильжо ― Милонов военный у нас? И.Землер ― Понятия не имею. А.Бильжо ― Трудно представить его в мундире. Но я бы с удовольствием увидел бы Милонова в мундире. И.Землер ― С другой стороны, это, скорее всего, направлено на ту молодежь, которая прямо сейчас уклоняется, но видит себя в какой-то государственной структуре, которая сейчас считается, в общем-то, престижным местом работы. А.Позняков ― А таких много, да. А.Бильжо ― Мне кажется, что это время уже наступило, и чем дальше, тем больше это будет. Госслужащий, если ты при госслужбе… И.Землер ― При кормушке. А.Бильжо ― Ну, конечно. …при президенте, при премьер-министре, при губернаторе, при мэре и так далее, и так далее, и так далее, это… Ну, тогда у тебя и зарплата, и связи, и машина, и мигалка, и вообще всё. И.Землер ― Ради этого можно год отслужить, а не искать причин? А.Бильжо ― Ради этого? Ну, пускай служат. Вы меня уговорили. А.Позняков ― Слушайте, ну, вот, на самом деле, вопрос справедливости, с которого мы начали, для меня очень остро выглядит в данной ситуации. Я, правда, как человек не служивший, но я не понимаю, почему, действительно, человек, который отличается от другого человека просто тем, что у него не было достаточного количества связей или, может быть, денег, или, может быть, он неудачно оказался на станции метро, он получается ущемленным по отношению к тому, у кого эти связи оказались, у кого оказались эти деньги. Кто не служил. Вот, он не отдал свой долг гражданский, а в остальном они должны быть, как бы, равны. В остальном у них есть все права, только один теряет год из жизни, а другой не теряет год из жизни и продолжает, идет на эту государственную службу. Правда, не на такие классные, хорошие зарплаты, о которых мы мечтаем, говоря об руководстве, а на какие-то более нерадостные, скажем. А. Бильжо: Порошенко лишит всех украинского гражданства и останется единственным гражданином Украины А.Бильжо ― Получается, что эти люди, которые придумали этот закон, они, как бы, нам говорят: «Государственная служба – это благо. Все остальные службы – это так себе. А, вот, государственная служба – это благо. Вот, если ты отслужил в армии, мы тебя возьмем на государственную службу. А если ты не отслужил в армии, то ты пойди, работай учителем в начальной школе». А.Позняков ― Или, может быть, главой компании какой-нибудь частной. Спасибо большое. Андрей Бильжо в эфире «Эха». Инесса Землер и Андрей Позняков. А.Бильжо ― Спасибо.

Ссылка на источник

admin @ 1:00 дп

Извините, комментарии сейчас закрыты.