О. Журавлева ― В Москве 21 час и 4 минуты, вас приветствуют «Невзоровские среды», открывают свои гостеприимные двери, я надеюсь. И я надеюсь, что в Петербурге нас слышат и тоже приветствуют. В. Дымарский ― Не просто слышат – прислушиваются. А. Невзоров ― Да, мы находимся в »Гельвеции» по-прежнему, естественно, вот я когда выходил из кафе, направляясь в студию, которая здесь организована, я видел директора, милейшего, прелестнейшего Юниса, который как раз изучал материалы британской клининговой компании, которая предоставляет по всему миру уборщиц-нудисток. О. Журавлева ― О, господи! Я напомню нашим слушателям, что это Александр Невзоров у нас в эфире. Так. А. Невзоров ― Я не знаю, будут ли в «Гельвеции» уборщицы-нудистки, но так или иначе мы находимся здесь. Я еще хочу напомнить, что 27 февраля – потому что я все опять перепутал – у меня следующая лекция в »Эрарте», а сейчас мы уже непосредственно перейдем к темам. О. Журавлева ― Да, их много. В. Дымарский ― Оля, ты понимаешь, что в связи… О. Журавлева ― Виталий Дымарский. В. Дымарский ― … по поводу нудисток это первый такой признак того, что мы с дня переехали на вечер. А. Невзоров ― Да, конечно. В. Дымарский ― И у нас такие более вечерние темы появились. А. Невзоров ― Да, да. О. Журавлева ― А давайте тогда с праздничной темы начнем, у нас же Татьянин день. В. Дымарский ― У нас сегодня праздник? О. Журавлева ― Конечно! А. Невзоров ― У нас сегодня Татьянин день. О. Журавлева ― Уже ль та самая Татьяна? А. Невзоров ― Да, да. И сегодня как раз по этому поводу Владимир Владимирович был в МГУ, где продемонстрировал феерическое отсутствие музыкального слуха, вообще вот этот его хор со студентами напоминал какой-то такой, вы знаете – то одному коту на хвост наступили, то нескольким. Потому что так исполнить песню по 14 минут – ну, я даже не знаю, кто был бы в состоянии. Но дело не в этом. У них сегодня действительно праздник Татьянин день. Вообще-то все, что касается этой даты, должно было бы быть в разделе поповедения, потому что все люди, которые избрали для себя покровительницей Татьяну, Татьяну Римскую, диакониссу, они должны были бы хотя бы приблизительно представлять себе, что это за существо, и почему вообще она оказалась покровительницей студентов. Ну, известно, что прославилась она в основном актами вандализма и тем, что она последовательно уничтожала артефакты античной римской культуры. О. Журавлева ― Точнее, храмы. А.Невзоров: Путин в МГУ продемонстрировал отсутствие музыкального слуха, хор со студентами – коту на хвост наступили А. Невзоров ― Нет, она начала со статуи Аполлона. Потом она перешла на статую Зевса. Единственной ее такой, как бы сближающей с российским студенчеством особенностью было то, что, когда ее пытали, то тело ее, по житию, было твердым как наковальня. 10 человек мучителей умерли, пытая бедную Татиану, и удалось ей только оторвать сосцы. О. Журавлева ― О, боже… А. Невзоров ― Это единственный успех, которого они достигли. Но это понятно, это как раз сильно натянуто, потому что была богиня Митраистского пантеона, с которого была эта Татьяна списана, которой, разумеется, никогда не было. Но в истории с Татьяной есть еще одна прелестная подробность, которую мало кто знает кроме тех, кто читал Кирхериуса Афанасия, вот в его работах по ветеринарии по древней ветеринарии упоминается как раз лев того времени, по-моему, его звали Indignatus, то есть, вспыльчивый, раздражительный, он употреблялся для сжирания христиан на аренах, и это было как раз во времена Татьяны, то есть, во времена Александра Севера. И вот известно, что один раз этот лев сгоряча сожрал какого-то христианского отшельника, а тот был редкостно антисанитарен, и сожрал его, естественно, в комплекте со всеми опарышами, вшами, калом и другими приметами. И после этого, когда лев видел христиан, он ложился, закрывал лапами голову и начинал тихо скулить, как собачонка. Вот именно этот лев потом тоже стал участником этой истории про Татьяну – лев же ее тоже отказывался сожрать. О. Журавлева ― Он лизал ей ноги, неправда! Ноги были чистые. А. Невзоров ― Насчет лизал – вы плохо себе представляете реалии того времени, друг мой. В. Дымарский ― Невзоров все хорошо помнит. О. Журавлева ― Конечно. А. Невзоров ― У нас нет никаких оснований предполагать, что эти реалии были какими-то иными, нежели вообще все те гигиенические нормативы того времени. В. Дымарский ― Студенты-то причем? А. Невзоров ― Вот я тоже пытаюсь понять: а при чем здесь, собственно говоря, студенты и студентки? Только вот эта твердость наковальни и оторванные сосцы, может быть, как-то сближают российское студенчество с этим образом. Но вот, поскольку она одинаково была чтима и в латинской, и в восточной церкви, то как раз латинские изображения ее как раз с оторванными сосцами. Но в процессе отрывания сосцов умерло 10 или 15 мучителей, просто от переутомления. В. Дымарский ― Вот что ждет всех, кто поднимет руку на Татьяну. А. Невзоров ― Да. В. Дымарский ― Какие у нас еще праздники сегодня? О. Журавлева ― В общем, студентам рекомендуется не перетруждаться – от работы кони дохнут, как говорят. А. Невзоров ― Студентам рекомендуется задумываться над тем, кого они выбирают себе в покровители. Я подозреваю, что здесь такая же произошла идиотическая история, как с этими муромскими святыми Петром и Февронией, когда просто было куда-то начальственным пальцем ткнуто, и потом это уже превратилось в данность, которую, вроде бы, было уже неудобно и неприлично нарушать и разрушать. В. Дымарский ― Журавлеву интересует Татьяна и студенты и студентки, да? А что меня может интересовать? Конечно, еврейский вопрос. А. Невзоров ― О, да, еврейский вопрос. О. Журавлева ― Конечно. Петр Толстой как зеркало русской революции. А. Невзоров ― Ну, я бы сказал, что то, что сделал Петр Толстой, хотя они сейчас, естественно, ундулируют, виляют и делают вид, что вообще они говорили о каких-то мифических каторжанах, хотя, ну, совершенно ни Резник, ни Вишневский, ни другие петербургские депутаты не похожи ни на каторжан, ни на их потомков. Нет, но, надо сказать, что, конечно, это не антисемитизм. Это в чистом виде черносотенство. Почему я и предлагаю не обижаться на Толстого, он в данном случае просто «раб лампы», он игрушка той идеологии. Ведь идеи, они же гораздо более жесткие рабовладельцы, чем какие-то реальные владельцы человеческих тел и их трудовых возможностей. Идеи умеют надевать такие ошейники на их носителей, что… это такой инквилинизм, когда одно существо поселяется в другом и начинает его выжирать изнутри. Поэтому не надо обижаться на солдат, надо просто понимать, что православие в его казенном стандартном державном варианте, оно точно так же немыслимо без черносотенства и антисемитизма, как немыслимы щи без капусты. И мы имеем этому слишком много подтверждений. Я уж не буду адресовывать вас к русской классике, я подозреваю, что в цитировании русской классики нет ничего зазорного в эфире, да? Особенно Федора Михайловича Достоевского или Гоголя, которые по-другому, как «жидишка», «жиденок», «жид, съешь свиное ухо», они вообще этих слов не употребляли и не знали, вот в этом есть, а если мы чуть-чуть покопаемся в истории Православной церкви, мы увидим, что там малейшее отступление от устава, попытки мыслить или искать какие-то свои ответы, немедленно какое получили название? Ереси жидовствующих, да? Мы видим, что… так нет, почему, у нас этому державному антисемитизму, вот этой штуке есть подтверждение, которое у нас начинается с 1821 года, когда был первый еврейский погром. Вообще, знаете, сколько было еврейских погромов в России, число? О. Журавлева ― Расскажите. А. Невзоров ― Их было 906. О. Журавлева ― А где есть список? А. Невзоров ― Я думаю, что вы легко найдете это даже в своих интернетах, вообще этому посвящено несколько крайне любопытных трудов фундаментальных, и с ними тоже неплохо было бы ознакомиться. Это происходило в 102-х городах. Но вот первый тот стихийный погром был в 1821. Основная тяжесть погромов приходится на 1905-1906 годы, когда это было не просто церковным делом – не забывайте, что во главе погромщиков всегда шли иеромонахи, архиереи, я не буду называть известные всем навязшие в зубах имена Илиодора или Гермогена, не буду говорить о том, кто еще состоял в Союзе русского народа, и в Союзе Михаила Архангела, и в других черносотенных организациях, включая Иоанна Кронштадтского и всех остальных. То есть, иногда эти погромы начинались как пасхальное шествие, а потом они перерастали уже во что-то погромствующее. То есть, надо понимать, что ведь то, что сказал Толстой – это же… В. Дымарский ― Давайте все-таки уточнять, что Петр. Думаете, Лев бы тоже сказал? А. Невзоров ― Нет, Лев бы как раз не сказал, потому что под конец жизни у него была масса чудесных прояснений по поводу православной церкви, по идее, он-то и предложил какой-то очень щадящий, очень разумный вариант отхождения от нее, он понимал, что, вероятно, массам какая-то вера нужна. И, действительно, массы в силу своей серости, в силу своей беззащитности, неразвитости, они все равно, если их согнать с одной веры, они найдут себе какую-нибудь другую, начнут верить в какую-нибудь другую ахинею. Но Толстой, ведь он что сделал? Он озвучил то, что думает несколько миллионов, как минимум, россиян. Тем это и интересно, тем это и замечательно. Мы-то думали, что вот с этой пакостью, с этим фактором покончено навсегда, что этот элемент не активен, что интернет, просвещение, влияние Запада убили его. Нет-нет, он раскопался, он встал, он ходит среди нас и он превосходно себя чувствует. Но это, кстати говоря, достоинство скорее Толстого, потому что не всякий политик умеет быть на одном уровне примитивности в массами, да? И когда он достигает вот этого унисона, унисона примитивности с большим количеством людей, тогда он становится им понятен и становится великолепным выразителем их пониманий и чувств. О. Журавлева ― Вы действительно считаете, что у нас мало таких политиков? А. Невзоров ― Нет, ну почему, они все очень бесцветные. Вот есть Жирик, который вроде бы тоже городит невероятную ахинею постоянно, но заметьте, отметьте для себя и сознайтесь себе в том, что эта ахинея тоже находит отклик в миллионах сердец, что это не какие-то одиночки, городские сумасшедшие, которые из-под светофоров выкрикивают грубую похабень, нет, это выразители множества мнений, это вполне себе народные политики. Этот фактор тоже надо учитывать. В. Дымарский ― Кто кого породил – народ этих политиков, или эти политики такой народ? А. Невзоров ― Нет, безусловно, всегда порождает только среда. И мы прекрасно понимаем, что тот же самый Толстой, окажись он в Президиуме Верховного совета или в ЦК партии, он бы выступал с диаметрально противоположными представлениями и другой фразеологией. Он, может быть, был бы точно так же искренен, потому что ведь все – ведь поймите, он чиновник, следовательно, требовать от него интеллектуализма бессмысленно. Он парень милый – неразвитый, но очень милый. И он в данном случае просто раб среды, раб той идеологии, которой он себя отдал. Но если кто-то предполагал, что можно восстанавливать, можно делать главенствующей идеологией православие, и следом не придет антисемитизм и черносотенство – это величайшая наивность, при том, что, ведь обратите внимание, это же парадоксально и очень смешно, ведь вся евангельская история – это абсолютно еврейская история, это еврейский фольклор от начала и до конца, главным героем которого является раввин. Я не знаю, кто придумал чепуху про какого-то плотника, но Иисус Иосифович имел возможность учить в синагогах, согласно Евангелию, на это не имел право никто кроме раввина. К нему обращались «равви» или «раввуни», что тоже было исключено в отношении кого бы то ни было кроме раввина. Это переводится как «учитель», но это именно обращение к раввину. И вот это глубоко еврейская история, потому что ничего русского в ней или славянского в помине никогда не было, она почему-то вот порождает эти миазмы, эти корчи черносотенства и антисемитизма у тех, кто вроде бы обязан был бы понимать, что это есть все просто нормальный еврейский фольклор. В. Дымарский ― Александр Глебович, по-моему, в данном случае Толстой был еще просто раб задачи, которую перед ним поставили. Ему надо было каким-то образом оправдать передачу Исаакиевского собора РПЦ. Он придумал, как ему казалось, вот такой вот аргумент. А. Невзоров ― Нет, ну, он в данном случае, поймите, он просто не очень умный, и смешно было бы от чиновника такого требовать. Поэтому Володин вынужден там вертеться ужом и придумывать какие-то идиотские оправдания, которые… В. Дымарский ― Каторжане к черте оседлости никакого отношения не имеют. А.Невзоров: Есть Жирик, который городит невероятную ахинею, но заметьте, эта ахинея находит отклик в миллионах сердец А. Невзоров ― Да, выглядит глупо и предельно наивно. Но Володин старается. То, что Толстой… ну, я предлагаю не судить Толстого, не надо никогда обижаться на солдат, надо обижаться на идеологию и воевать не с персонажами, а с идеологией. Изменится идеология, будут платить за другое, будут выдавать блага за другое, то они и говорить будут совершенно иначе. О. Журавлева ― Скажите тогда, пожалуйста, а Володин-то зачем ужом вертелся? А. Невзоров ― А Володину надо было спасать гнусную физиономию Государственной Думы, поскольку он является ее руководителем. Потому что то, что сделал Толстой – это недоработка Володина. Володин, когда приступал к командованию этим сомнительным органом, должен был в течение месяца выучить — договоренность была такая — он должен в течение месяца выучить депутатов по команде моргать и пользоваться пальцами. Этого не произошло. Более того, они вдруг заговорили там, где от них этого совсем не… Ну, Жириновский бегает на сторону где-нибудь поговорить, ему просто надо вот этот говорильный зуд, которым он одержим был всю свою жизнь, ему надо где-то удовлетворять, ему где-то надо расчесать свой этот орган говорильный, поэтому к этому все относятся с пониманием. Но что вдруг Толстой раскроет натруженные на федеральных каналах уста, вот этой подлости Володин от него не ожидал, и, конечно, кинулся грудью спасать ситуацию. А поскольку грудь у него не такая большая, то, в общем, полностью спасти ситуацию пока не удалось. Надо просто понимать, ребята, что это не бывает чудес и не бывает одного без другого. О. Журавлева ― Но тем не менее наши депутаты все равно продолжают открывать рты, и все время что-нибудь интересное из них изливается. Ну вот, скажем, депутат Рашкин… А. Невзоров ― Так, что же из него излилось? Но я надеюсь, что вы не превзойдете меня в физиологических подробностях депутатских отправлений? О. Журавлева ― Ничуть, ничуть. А. Невзоров ― Отлично. О. Журавлева ― Он, во-первых, сказал, что вопрос о закрытии мавзолея в нашем обществе закрыт, о чем свидетельствует количество посетителей этого мероприятия. А во-вторых, Петербург надо переименовать в Ленинград на 9 дней в память о блокаде. А. Невзоров ― Ну, если Рашкин берется из своих личных средств оплатить это переименование, если он берет на себя все расходы и готов будет поработать организатором как уличного движения, так и всех банковских операций, так наземных, подземных служб – пожалуйста, никаких проблем, он может бегать с криками, что это город Ленинград, и ему даже дадут машину сопровождения ГАИ, это будет, согласитесь, очень эффектно. Если вы видели Рашкина, то это, конечно, картина страшная, но тем не менее, в конце концов, а почему бы, собственно говоря, не позабавиться таким образом? К тому же, поймите, они до такой степени смешные и двуличные дураки, они сейчас изо всех сил препятствуют, знаете, чему? Переводу на русский язык роскошного труда, который появился в Англии. Это дама, профессор Гарварда, Пери, которая описала блокаду как она есть, книжку о бытовых блокадных дневниках, где, разумеется, нет никаких патриотических пафосов, где люди в своих дневниках делятся той болью, которая была реальной бытовой болью, где нет слов о высоком. И вот это само по себе уже показалось фактором криминальным, и уже против перевода и публикации этой книги на русский язык уже раздаются вполне себе даже серьезные голоса. О. Журавлева ― Но подождите, ведь дневники же публиковались по-русски безо всяких переводов. А. Невзоров ― Тем смешнее, потому что практически все то, что есть в книге Пери, уже было опубликовано, был прекрасный труд Никиты Ломагина, который профессор Европейского университета, блестящий совершенно труд, в котором по сути дела все это было. Но об этом они уже забыли, у них же такая одномоментная память, примерно как у мух дрозофил. То есть, то, что происходит сегодня, они на это еще обращают внимание, но то, что произошло вчера или позавчера, им кажется уже не страшным. В. Дымарский ― Кстати говоря, из того же Европейского университета потрясающий труд «Блокадная этика» Сергея Ярова, который, к сожалению, умер пару лет назад. Потрясающая тоже. Это такие будни блокады, там просто… А. Невзоров ― Что-нибудь хорошее всегда хочется сказать. В. Дымарский ― Скажите. А. Невзоров ― Я вам могу сказать, что по моим ощущениям, поскольку я этим занимаюсь специально и подробно, вот примерно на два градуса вдруг подскочил градус антиклерикальных настроений в связи с Исаакием. Я этого совершенно не ожидал, я не понимал этого и не думал, что это может произойти. Дело в том, что Исаакий был как бы последней чертой иллюзий. Ведь все эти милые интеллигенты, которые восстали, они же искренне говорили, вот обводя рукой Петербург, они говорили: это мой город. И они действительно считали Петербург немножко своим. Это абсурдная точка зрения, потому что если мы приглядимся и масштабируем, мы поймем, что этим владеет Шишкин, этим – Мышкин, этим – Пышкин, этим – Залупышкин, Броздин, Гвоздин ну, и так далее. Что любой дымок, любая труба, любое стеклышко уже давно кем-то приватизировано, называть это своим по меньшей мере абсурдно. Но они считали Исаакий немножко своим, хотя я считаю, что ради тех двух градусов антиклерикальных настроений, наверное, можно было пожертвовать и пятью Исаакиями тоже. Но это мой взгляд. О. Журавлева ― Простите, а куда вы погружали градусник, как исследователь? Где вы меряли вот это вот повышение градуса? А. Невзоров ― Вы знаете, поскольку у народа нет подмышки, я был вынужден погружать туда, в то физиологическое отверстие, которое я регулярно вижу на улицах, и эти физиологические отверстия со мной иногда даже вступают в беседы. О. Журавлева ― То есть, на улицах говорят? А. Невзоров ― На улицах говорят об этом. Это вдруг резко повернулось, я даже не думал, что питерцы могут так сложно отреагировать на такую вроде бы закономерную вещь, потому что я же не отрекаюсь от своих слов, что, к сожалению, вся эта интеллигенция не выработала ни единого вменяемого тезиса, ни единой формулировки, почему, собственно говоря, попам нельзя отдать культовое здание. Вот, не выработали, они оказались абсолютно не готовы к этой битве. А Судаков, который Варсонофий, который явно сейчас как бы опережает по своим влиятельным возможностям, по своему авторитету Гундяева, по крайней мере, он уже вырвался на целый корпус вперед, потому что, вы же знаете, какая ему принадлежит чудесная идея? Сейчас по всей стране в честь и память революции 1917 года будут возить контейнер с кусочками трупов… О. Журавлева ― Это ваше любимое. А. Невзоров ― Нет-нет, будут возить контейнер с кусочками трупов, но это называется по-другому, у них это называется ковчег с мощами. Но как бы это ни называлось, тем не менее, суть вопроса от этого не меняется – это контейнер с кусочками трупов так называемых новомучеников. И эта идея тоже принадлежит Судакову, который вот сейчас явно своим авторитетом уже затмевает Гундяева. В. Дымарский ― У нас есть еще время, Ольга? О. Журавлева ― У нас есть еще буквально 3 минуты. У нас еще такой символический акт, как погружение на дно тоже там православных символов, Чилингаров и кто там еще… В. Дымарский ― Чилингаров у нас православный символ? О. Журавлева ― Нет. А. Невзоров ― Ну, Чилингаров готов быть символом… ой, я-то думал, что вы будете говорить про одно погружение резервуара с водой, куда погрузились в крещенских целях два работника водоканала… О. Журавлева ― Нет. Внимание: установить крест на дне Марианской впадины. А. Невзоров ― Мы обсуждали это. Это забавная дорогая бессмысленная история. Но главное, что вот торжество православия уже было соблюдено в дни Крещения. Недавно, когда два – тоже два, правда, не Чилингаров и не Конюхов, с какими-то другими фамилиями полярники, они погрузились в большой резервуар питьевой воды у себя в родном водоканале, и там, в общем-то как-то получилось так, что утонули и пролежали несколько – 4 или 5 дней, весь город пил ту воду, которая омывала эти два разлагающихся трупа, но граждане – народ, как всегда, безмолвствовал. О. Журавлева ― Граждане говорили, что ничего не заметили – сообщали СМИ. А.Невзоров: Предлагаю не судить Толстого, не надо обижаться на солдат, надо воевать не с персонажами, а с идеологией А. Невзоров ― Граждане сказали, что они ничего не заметили, что вкус воды, в общем, не изменился, даже когда к нему добавилось два трупа работников водоканала. Это такая очаровательная просто подробность сегодняшней жизни, примерно такая же, как то, что на кладбище милиционер убивал бомжей с тем, чтобы создать из них армию зомби. То есть, он сперва убивал, затем производил воскрешающие ритуалы. Ритуалы ничем не заканчивались. В. Дымарский ― Почему-то. А. Невзоров ― Почему-то, да. И он армию зомби, которую он готов был вести то ли на Тель-Авив, то ли на Вашингтон, примерно как этот Захарченко безумный в Лугандоне, да? Он эту армию все-таки не сколотил, и был арестован. В. Дымарский ― Но у нас много вообще научных открытий, и вот Виталий Леонтьевич Мутко открыл способ передачи допинга. А. Невзоров ― Да. О. Журавлева ― А можно мы закроем Виталия Леонтьевича после новостей. В. Дымарский ― Мы пока обдумаем. О. Журавлева ― … мастерство художественного слова и подробности всякие генетические, мы тогда после новостей обсудим. Это «Невзоровские среды» с Александром Невзоровым, Виталием Дымарским и Ольгой Журавлевой. Сегодня у нас премьера на этом месте, обратите внимание. Да, в Сибири уже глубокая ночь, но что же делать? Сейчас слушаем новости и возвращаемся в эту студию. НОВОСТИ О. Журавлева: 21 ―35 в Москве, продолжаются «Невзоровские среды», меня зовут Ольга Журавлева. В Петербурге Александр Невзоров и Виталий Дымарский снова с нами. Вы слышите нас, я надеюсь? В. Дымарский ― Добрый вечер. О. Журавлева ― Еще раз здравствуйте. А. Невзоров ― Да, мы в «Гельвеции», совершенно верно. В. Дымарский ― А вы нас? О. Журавлева ― Мы тоже вас слышим. Ну что, вот сейчас в новостях прозвучало о том, что, оказывается, в МГУ прямо допинговая лаборатория будет практически уже оборудована и может функционировать. В. Дымарский ― Антидопинговая. О. Журавлева ― Ну, хорошо – все равно про допинг, да? А. Невзоров ― Смотря кому как. В. Дымарский ― Смотря кто будет организовывать. А. Невзоров ― Я знаю, что у нас красавец наш Мутко блеснул, причем… О. Журавлева ― Он же про допинг как раз говорил-то. А. Невзоров ― Да-да. Вот вроде бы этих дураков никто за язык не тянет и никто не заставляет говорить на темы, которые значительно превышают своей сложностью чиновничьи представления. Но тут у нас блеснул Мутко, знаете, когда, Оля? О. Журавлева ― Да уже довольно давно он блеснул, я бы сказала. А. Невзоров ― Он блеснул, да, сказав, что ДНК передается при половом акте. О. Журавлева ― И поэтому в пробах хоккеисток появился мужской какой-то призвук. А. Невзоров ― Да, мужской допинг. В. Дымарский ― И наоборот. А. Невзоров ― Вообще вот это разговор про то, что ДНК передается – ну, может быть, правда Мутко перед этим ел какой-нибудь шашлычок из баранины и подцепил ДНК того существа, из которого шашлычок был сделан, потому что такое заявить очень сложно было бы. К тому же, не забывайте, что Мутко недавно совсем просил еще полтора миллиарда на то, чтобы доделать «Зенит Арену». Кстати, у меня тоже есть вопрос, я не понимаю, может быть, все-таки возможность опозориться в будущем можно как-то купить дешевле? Потому что сейчас мне вся эта ситуация с »Зенит Ареной», она мне напоминает того психованного маркиза в 93-м году времен французской революции, который долго полировал и лакировал ту гильотину, на которой ему должны были к чертовой матери отсечь голову. Понятно, что любая футбольная конструкция, куда придет сборная России, это будет местом ее позора. Может быть, все-таки лучше не достраивать? Может быть, все-таки лучше как-то забросить и дать зарасти… В. Дымарский ― Что, и вообще чемпионат не проводить что ли? А. Невзоров ― Я не знаю, но столько денег вкладывать в собственную виселицу, чтобы потом на ней, скрипя, болтаться? Это странно. О. Журавлева ― Александр Глебович, а вы убеждены, что эти деньги именно туда прямо вкладываются? Может, эти деньги как-то… А. Невзоров ― Нет, ну, все-таки одна восемнадцатая-то попадает. Ну, они же что-то же воздвигли. О. Журавлева ― Мутко уже пообещал, что уже в апреле все будет открыто. В. Дымарский ― Нет, я вчера слышал здесь вообще замечательное, сказали, что «Зенит Арена» уже практически готова, на ней уже можно проводить мотокросс. А. Невзоров ― Да, а также танковые учения, да, тоже неплохо. Но у нас ведь, смотрите, у нас с ДНК ведь не первый Мутко, у нас до этого был обладатель лишней хромосомы Мединский, который тоже опять блеснул, и его попытались в очередной раз уличить в поддельности, малой научной значимости и полной бессмысленности его диссертации. Мутко в ответ на это предложил осмеять… О. Журавлева ― Мединский, Александр Глебович. А. Невзоров ― Да, прошу прощения, Мединский. Предложил осмеять критиков его диссертации, и даже по этому поводу они собираются засесть в МГУ, где Мединский произведет процедуру осмеяния своих критиков. Я думаю, у него это, кстати, получится, потому что есть всякие препараты, есть диэтиламид лизергиновой кислоты, который обеспечивает смех в течение примерно 45 минут. Но, конечно, лучше, чтобы этот смех проходил бы под надзором медика, но его будет смешить все. Его будут смешить хрусталики в люстре, его будут смешить волоски из носа… О. Журавлева ― Собеседника. А. Невзоров ― Да, собеседников. Его будет смешить все, он действительно будет 45 минут смеяться. В. Дымарский ― А диссертация его будет смешить? А. Невзоров ― Нет, его будут смешить исключительно вот такие незатейливые внешние раздражения, потому что… О. Журавлева ― То есть, вы находите, что диссертация более затейлива? А. Невзоров ― Да, диэтиламиды, они не позволяют сконцентрироваться на более чем двух или трех написанных словах. В. Дымарский ― Вот вы смеетесь, между прочим, а вот возвращаясь к Мутко, он ведь тоже сможет, наверное, защитить диссертацию на этом научном открытии? О. Журавлева ― А он разве еще не защитил? А. Невзоров ― Он даже может претендовать на Нобелевскую премию. А, про передачу ДНК при половом акте? Кстати, вы обратите внимание, как мягко и спокойно МОК ответил Мутко на его заявление о передаче. Вы все-таки поймите, что иногда не назвать человека идиотом – это огромный тяжелый труд. И вот МОК этот труд совершил в предельно деликатной форме, обозначив свое представление о том, каким образом передается ДНК. И главное, что Мутко-то, я знаю, он хороший очень – хороший, не глупый. Вот зачем он берется употреблять слова, смысл которых в принципе не понимает? О. Журавлева ― А потому что он близок к народу. Мы, например, ГМО боимся именно по той же причине, что нам передадут от рыбки через помидор чешую. А. Невзоров ― Да. Или если, не дай бог, съедят крабика, то приобретут его походку сразу же. О. Журавлева ― Разумеется. А.Невзоров: Сейчас по всей стране в честь и память революции 1917 года будут возить контейнер с кусочками трупов… А. Невзоров ― Тест на ГМО – это тест вообще на дремучесть и на серость, потому что все равно нет никакой другой возможности прокормить жадное прожорливое человечество, как полным признанием и пониманием того, что ГМО – это безусловное благо, и тут как бы уже даже не надо на эту тему рассуждать. Я вообще могу сказать фантастические вещи. Вот мы смеемся над Мутко, смеемся над нашим другом вечным Мединским, который вечно попадает впросак, то есть, ты себе, вероятно, представляешь, ты не представляешь себе степень глупости. Мне тут с двумя чудесными людьми довелось на днях беседовать. Большие чиновники, очень большие чиновники, что-то опять зашел разговор про попов, про так называемую веру. И как ты думаешь, на полном серьезе два взрослых дядьки мне стали говорить: Глебыч, ну, вот плачут же кровью иконы! Ну, вот видели мы сами, как прямо плачут кровью! Как прямо льется по ним кровь! Но я не поленился и притащил хлористое железо и роданид калия и показал им этот незатейливый школьный химический опыт, как на подготовленное хлористым железом брызгаешь роданидом калия, и получаешь как бы потоки крови в любом – при том, что два составных компонента, они абсолютно прозрачны, ну, там хлористое железо чуть-чуть желтенькое, но этого не видно. То есть, это все простейшие примитивные опыты, а они даже этого не знают и не понимают. В. Дымарский ― Слушайте, а мы еще вообще ни слова о Трампе не сказали. Это не порядок, по-моему. О. Журавлева ― Он старый добрый традиционный, что он сказал традиционного такого? В. Дымарский ― Слушайте, а он ведь тоже скрепка?.. А. Невзоров ― Да, он у нас выглядит таким скрепоносцем, и если вы наблюдали за его инаугурацией, то, кстати говоря, вот тут я как-то потеплел сердцем к Российской Федерации, потому что уж инаугурация Трампа была гораздо мракобесистее, чем все любые действия, которые происходят у нас. У него же там не одна, а целых две Библии, и клал он на них не что-нибудь, а руку. Правда, не целовал. Последний, кто целовал Библию, по-моему, был Трумэн. Я могу ошибиться, но, по-моему, последним целовал Трумэн. И зачитывались различные религиозные тексты в момент инаугурации. В. Дымарский ― Он такой религиозный человек? А. Невзоров ― А черт его знает, у него вообще интересно на эту тему – крестился он, как я понимаю, и принадлежал по крайней мере какое-то время к пресвитерианам, это отделение кальвинистов, ну, с такими довольно спокойными американскими представлениями о добре и зле. Но вот уже заключал брак с последней своей супругой он в епископальной церкви. А надо знать, что такое епископальная церковь Америки – это очень вольная контора, где епископ – активная лесбиянка, которая трясет сиськами всюду где только может. Епископ-лесбиянка, да? И Трамп формально вообще принадлежит к этой церкви. То есть, я подозреваю, что у него взаимоотношения с религией весьма и весьма условные, как, впрочем, и у всех американцев. Но вот номинально они считаются верующими, но эти вопросы их не интересуют. Но отметим, та риторика – зловещая угрюмая, к которой он прибегал, говорит о том, что он не очень прочно себя чувствует на президентском кресле, что он готовится к импичментам, что он готовится к тому, что его будут атаковать, он готовится к сливу сложного и затеистого компромата на него и поэтому он не произносит как бы традиционную для американского президента речь ко всему народу, он обращается только к своим союзникам, вот к пролетариату, на острие которого он и проскочил, на острие эмоций которого он и проскочил. И это все равно речь – продолжение его же предвыборной борьбы. Это не удивительно. Хотя понятно, что дядька-то очень крепкий, что от стула президентского его можно оторвать только с его собственными ягодицами. То есть, они все равно останутся там в Овальном кабинете, как сувенир для следующего, для его сменщика, поскольку следующий президент там избирается довольно сложно и весьма-весьма затеисто. Ну, после импичмента. В. Дымарский ― Там сначала вице-президент… А. Невзоров ― Да, да, там все очень затейливо. Хотя непонятно, я думаю, что для России он будет точно так же не подарком. Другое дело, что вот эта протестность Америки, цивилизованная, но тем не менее уже масштабная, она ведь, не забывайте, что всякая протестность имеет свойство, удивительную способность заражать. Почему-то Кремль в свое время перепугался Майдана. Скажу вам по секрету, им было все равно за кого, и по поводу Януковича ни у кого иллюзий в Кремле не было, что дядька примитивный, вороватый и, в общем, бессмысленный и не справляющийся ни с какими задачами. Но сам факт необыкновенно сочного и живописного бунта, который был выдержан в самых классных голливудских традициях, да? Чем покупал Майдан в первую очередь? Картинкой, картинкой и еще раз картинкой, сказочными образами, которые вылепливались из этих промороженных мальчишек с деревянными щитами в облупленных касках. Это было настолько сильно образно, что, конечно, это не могло не заражать, именно этого испугался Кремль, именно поэтому он пошел в атаку на Майдан, хотя на самом деле ему проще было уже принять сторону Майдана, и тогда все было бы в порядке. Не было бы трупов на Донбассе, все бы по-другому решилось… В. Дымарский ― Но Крым не был бы нашим. А. Невзоров ― А я думаю, что, вот бабушка надвое сказала. Можно было бы, приняв участие и заняв изначально правильную сторону всегда договориться с Украиной, если уж он до такой степени был нужен. А при договоренности с Украиной он бы и не нужен был до такой степени. То есть, исчезла бы последняя отмазка, что если бы не мы, то там бы уже давно маршировали полки пехоты Эйзенхауэра. В. Дымарский ― Марш – раз уж про маршировку заговорили. О. Журавлева ― Да-да, женский протест. В. Дымарский ― Женский марш. Женский протест против Трампа. Такой любитель женского пола. О. Журавлева ― Мы, кстати, и про побои тогда сейчас поговорим. В. Дымарский ― Думаешь, бьет свою?.. А. Невзоров ― … обратить на себя его внимание. И не случайно такое количество скульптурированных вагин, не случайно такое количество абсолютно порнографических изображений. Ну, ему это близко, ведь мир, он же все время стремится избавиться от тех хлипких жалких оков цивилизации и перейти снова в какие-то такие зоологические взаимоотношения. И Трамп как объект зоологического восторга – а в этих демонстрациях, отметьте, восторга гораздо больше, чем протеста. О. Журавлева ― Да ладно! А. Невзоров ― Конечно! Это вызов власти-самцу и вместе с тем это заявление о себе. Ведь эти все женские демонстрации, если мы будем разбирать, опять-таки, по элементарным частицам, состоят из кого? Из женщин. И каждая из них заявляет о себе, и каждая из них участвует в этом массированном вагинальном шествии. Это вообще все наблюдать чрезвычайно любопытно. Все-таки Homo неисправимы. О. Журавлева ― Простите, а давайте попроще. Вы хотите сказать, что Скарлетт Йоханссон и Мадонна хотели понравиться Трампу таким образом, как женщины? А.Невзоров: Разговор, что ДНК передается – может, Мутко перед этим ел шашлычок из баранины, подцепил ДНК того существа А. Невзоров ― Оля, если мы будем разбирать эту ситуацию честно, непредвзято, и так, как это делаю я, только с позиции исключительно зоологии, понимая, что любой человеческий поступок имеет зоологические обоснования, то, да, мы получим примерно этот неприятный для всех, но тем не менее абсолютно правдивый ответ. Мы же понимаем, что очень многое заключено именно в этой конфронтации, в соперничестве полов и в том, что мир впервые увидел в Трампе, увидел то, чего не видел в Обаме, то, чего, разумеется, не видел в этой тихой серой вечно пропотевшей мыши французской, в последнем президенте Франции, который до сих пор работает. В. Дымарский ― Олланд? А. Невзоров ― Да, конечно. Они увидели самца, несмотря не все, на этот внутренний заем на башке, несмотря на смешную пластику и невероятно корявую речь. В. Дымарский ― Равного нашему альфа-самцу? А. Невзоров ― Наш Владимир Владимирович все-таки, вот понимаете, у Владимира Владимировича, все равно изнутри светится он волшебным светом Комитета государственной безопасности. О. Журавлева ― Разве это сексуально не привлекательно? В. Дымарский ― А вдруг еще и Трамп засветится? А. Невзоров ― Нет, это ощущение некой инопланетности, это ощущение нездешности, это человек, изготовленный в секретных лабораториях, как, впрочем, и практически все его ставленники-чекисты, не надо меня подозревать в какой-то особой страсти и любви к чекистам, но я просто хорошо знаю эту публику. И действительно если мы сейчас сравним, если мы сейчас увидим, мы, жалующиеся на мракобесие, сравним то, что происходит с трамповской инаугурацией, мы поймем, насколько мы свободнее от всяких глупостей, чем даже столь любимая нами Америка. Ну, будем справедливы, братцы, будем честны. У нас все-таки президент кладет какие-то части тела не на Библию, а на… В. Дымарский ― Конституцию. А. Невзоров ― Конституцию. Я не помню, что он кладет, давненько я не был на инаугурациях. О. Журавлева ― Многие согласятся с вами, что тоже не очень твердо помнят и даже подозревают, что на Конституцию вообще все кладут что ни попадя. А. Невзоров ― Да, конечно. И лежит, между прочим, Оля, обратите внимание, оно лежит, оно уже приросло к ней, приросло до такой степени, что делает открывание этой чудесной книжки практически невозможным. В. Дымарский ― … вы договоритесь… О. Журавлева ― Вы заговорили уже об этом. Прошу прощения, Виталий Наумович, вы заговорили уже про закон, про все вот это вот. Давайте уже про семейное насилие. В. Дымарский ― Про побои ты хочешь? О. Журавлева ― «Бей бабу молотом – будет баба золотом», — пишут наши слушатели свою трактовку этого закона. На самом деле есть проблема домашнего насилия и вот этого вот засилья вокруг него? В. Дымарский ― У вас в семье есть проблема? А. Невзоров ― Нет, у меня таких проблем нет. О. Журавлева ― Я знаю, что лошадей вы бить не советуете. А людей? А. Невзоров ― Да я как бы вообще никого… Нет, людей бить можно и нужно, и нужно всегда смело вступать в драку. Единственное, что категорически никогда нельзя бить слабого или зависимого от тебя. Это даже у меня, у существа абсолютно беспринципного и законченного негодяя такие представления все-таки живы. Просто это, во-первых, неразумно. Во-вторых, всегда плохо кончается. К тому же, не забывайте, что сегодняшний слабый завтра может стать сильным. И это никак уже с моей пиратской логикой не согласуется. Нет, я думаю, что вот эта попытка сколотить побоями российские семьи во что-то крепкое, это тот законодательный мусор и грязь, который придется выметать следующим поколениям законодателей, причем, довольно скоро. И очень быстро это произойдет. Мы сейчас получим следствием этих допущений, следствием легализации свинства, потому что назовем вещи своими именами, да? Мы дали массе неблагополучных семей, где рукоприкладство, где хамство и мордобой, зуботычины являются нормой, мы вдруг это в том или ином виде легализовали. Подробности не так важны. Неважно, что первый раз, второй раз, административная ответственность, но с этого стянут тот покров криминальности, который на семейное насилие тщательно напяливала, например, советская судебная система, где было не важно – муж, жена, но за побои ты все равно отвечал. И вот это, конечно, такая же глупость и такое же свинство, как и очень многое. Но я думаю, что ближайшие поколения, поскольку сейчас все будет меняться довольно стремительно и очень интересно, с этой глупостью просто-напросто разберутся. В. Дымарский ― Разберутся с миссионерством? У нас же здесь в Петербурге йога судили. О. Журавлева ― И, кстати, оправдали. В. Дымарский ― Да. А. Невзоров ― Вообще я вам могу сказать, что, конечно, те, кто думают, что физические упражнения не имеют ничего общего с религиозными практиками, это беспробудная и примитивная наивность. Это все равно как думать, что земные поклоны – это физические упражнения для развития люмбосакрального отдела позвоночника. А крещение – это водная процедура. Ничего подобного. Просто миссионерство и проникновение всех этих, таких же абсолютно религиозных идей в йоге проводятся через физкультуру. Конечно, это религиозная практика. Конечно, безусловно, тот, кто инициировал пакет Яровой, и тот, кто предложил преследовать эту религиозную практику, как любую другую, конкурирующую православию, он понимал, что он делает. При том, что мы видим, что ни один поп, ни один православный хоругвеносец, миссионер… А вы знаете, кстати, вот угадайте, кто был самым ярым, наверное, хоругвеносцем из всех православных хоругвеносцев? С какого персонажа… О. Журавлева ― Когда? А. Невзоров ― Нет, мы сейчас несколько углубимся в так называемую историю, но с какого персонажа хоругвеносцы должны были бы отсчитывать свою историю. О. Журавлева ― С какого же? А. Невзоров ― С Влада Цепеша, А.Невзоров: Мир увидел в Трампе, чего не видел в Обаме, в тихой серой мыши французской, в последнем президенте Франции О. Журавлева ― О… А. Невзоров ― С графа Дракулы. Да-да-да, вот этот милый человек одной рукой сажал на кол по 19 тысяч за раз – ну, я подозреваю, что даже если история, как всегда, все врет, то и 90 человек за раз, тоже много – пытал, срезал кожу, но зато другой рукой он безостановочно воздвигал часовни, молельни, заказывал образа и безостановочно молится и крестился. О. Журавлева ― Ну, то есть, чувствовал какую-то неловкость? А. Невзоров ― Нет, я не думаю, что он чувствовал неловкость. Вообще, это всегда идет очень хорошо в комплекте. В. Дымарский ― С чем? А. Невзоров ― С набожностью. О. Журавлева ― Так мы про йогу-то не поняли. Йогу-то надо запретить? А. Невзоров ― Нет. Поймите, это такая же абсолютно… В. Дымарский ― Чем она опасна? А. Невзоров ― Да ничем она не опасна. По крайней мере в контексте России она никогда не получит какого-то широкого распространения в том смысле, в каком хотелось бы адептам йоги, да? Она будет оставаться вот какой-то такой дамской забавой с легким религиозным окрасом. Попы будут ее ненавидеть и травить, натравливать бедных милиционеров и прокуроров, периодически каких-нибудь проповедников йоги будут хватать, но потом будут отпускать. Но поскольку это такая же совершенно религиозность, то у меня и к ней тоже, разумеется, никакой нежности нет и быть не может. О. Журавлева ― Ни капли нежности. Александр Невзоров, публицист из Петербурга в »Невзоровских средах». Спасибо большое! Виталий Дымарский и Ольга Журавлева. А. Невзоров ― Что, уже все, долетели до конца что ли? В. Дымарский ― Так быстро? О. Журавлева ― Все, финал, апофеоз! Спасибо большое! А. Невзоров ― Как-то очень быстро, да. Хорошо. О. Журавлева ― Всего хорошего.

Ссылка на источник